— Знаешь, я убежала от Макензи-сан. Ты уж прости меня, я даже не спросила, удобно ли тебе, что я...

Но выражение лица Макиэ отнюдь не было виноватым. Накинув на себя полосатый фланелевый халатик, она вынула из красного кожаного футляра зеркало в серебряной оправе и принялась накладывать на лицо косметику.

— Ты что же, прямо от него сюда?

— Нет. Я уже дней десять пожила у Тацу-чян... Ну а потом поссорилась с ней и вот вспомнила про вас...

— А кто это Тацу-чян?

— Она живет в Какисё, по ветке Одакю ²⁸, но теперь не работает. Подумывает опять вернуться в Иокогаму...

— Ты, наверное, в чем-нибудь провинилась перед Макензи?

— Да нет, какая там провинность! Просто устала очень от такой жизни, вот и все. Захотелось спокойно пожить, пусть победнее, но зато без церемоний... Понимаешь?

Сасаки, присев на чемодан, достал сигареты, взял одну себе, а другую предложил Макиэ, но она, поспешно открыв огромную сумку, вынула красную коробку «Кириязи» и заменила своей дорогой египетской сигаретой дешевую сигарету, уже торчавшую в зубах Сасаки.

— Это что, тоже его?

— Мои любимые... Знаешь, я что-то проголодалась. Ты бы сходил, купил чего-нибудь. Хотя бы хлеба, масла и сыра... и чаю.

Вырвав листок из записной книжки, Сасаки написал: «Хлеба—один килограмм, масла «Снежинка»— 200 гр., сыра «Крафт» — 200 гр., пирожных заварных—полдюжины», и попросил служанку апа-то купить все это. Макиэ улеглась на кровать и, наблюдая за вьющимся в воздухе дымком, видимо, размышляла о чем-то своем: несмотря на обещание рассказать о себе, она молчала. Лицо ее, только что натертое кремом, лоснилось, как будто она была пьяна. Большие губы были накрашены светлой помадой в тон яркому халату.

— Можно будет немного пожить у тебя?

— Конечно!

— Интересно, столовая при этом апато есть! Я ведь не умею готовить...

— Есть, только ничего вкусного в ней не получишь. Правда, поблизости есть другие: там подают и мясные блюда, а в одном ресторане готовят даже очень вкусных угрей. В общем не беспокойся, будем жить по твоему вкусу!

— Что ты! Я теперь ведь совсем бедная. Вот думаю продать кольца и браслеты, надо продержаться некоторое время. Роскошничать не очень-то придется...

Только сейчас, когда она это сказала, Сасаки сообразил, что Макиэ действительно приехала налегке.

Принесли заказанную еду. Сасаки поставил эмалированный чайник на газовую плиту и стал нарезать хлеб. Макиэ продолжала лежать на кровати.

— Знаешь, что там ни говори, я все-таки родом из бедной семьи. И вот мне кажется, что богатство, как ни странно, не всегда приносит счастье. Сначала я думала, что это у меня от молодости, а сейчас вижу — нет, все равно и сейчас мне его не нужно. Правда, тут еще одно... не подходим мы с Макензи-сан друг другу в этом... понимаешь?.. Уставала страшно, а удовольствия не получала. Не то что с милым Сасаки-сан. Правда, правда! Получалось как в пословице: избыток не лучше недостатка. В конце концов я просто засыпала. Не знаю, как объяснить, но у меня, наверное, тоже есть какие-то свои идеалы. А там все было не так, разные у нас были настроения и желания. В самый такой момент скажет вдруг tres joli ²⁹³⁰, а мне безразлично. Меня называет Ma cher Maki²⁹’²⁹, а мне от этого никакой радости. Я усну, а он тискает сонную... мнет, как тесто для пирожков... Какой толк был в этом, не пойму. Иной раз возьмется поить водой со льдом, чтобы я не заснула, так разве это поможет, когда хочешь спать... Вот так и жила, никуда не ходила и поняла, что никакого счастья в богатстве нет. Право, мне гораздо веселее жилось, когда я носила колечки со стекляшками и копила измятые бумажки по десять иен... Знаешь, сначала я хотела опять вернуться в «Мезон Виоль», а потом решила — если уж вырвалась на свободу, хоть поживу как-нибудь поинтереснее, и поехала к Тацу-чян... А у нее оказалась семья семь человек. Понимаешь, какая там жизнь! Трудно описать! Вещи мои брала без спросу, продавала. В конце концов у меня лопнуло терпение, и я ушла...

— Ну, тогда тебе здесь тоже скоро надоест... У меня ведь тоже жизнь нелегкая.

— Что ты! Сасаки-сан совсем другой человек. Ведь я сама тебя обучила всему, и ты у меня такой милый.. Ну скажи, можно мне немножко пожить у тебя? Маки просто не знает, куда деваться от тоски... Вот побыла десять дней одна и уже соскучилась по мужчине. Испорченная я. Видно, уж так я устроена... А что дальше со мной будет, совсем не думаю... Знаешь, я решила, если Сасаки-сан окажется женатым, вернуться в Иокогаму, в «Мезон Виоль»... А помнишь, в нашу первую ночь какая гроза была, как сверкала молния?

— Помню.

— Да? Пожалуйста, не забывай об этом. Меня так радуют эти воспоминания... Ведь ты тогда ничего, ничего не знал. Совсем потерял голову, да? Помню, когда я тебе сказала, что научу тебя любить и денег не возьму, ты покраснел, выхватил бумажник и протянул мне...

Сасаки приготовил бутерброды, налил в стакан чай и поднес еду лежащей Макиэ.

— Мерси! Да, Сасаки-сан совсем другой человек. Мне бы надо было к вам переехать раньше...

— Конечно! Я был бы только рад.

— Да? Ты правду говоришь?

Макиэ взяла изящными пальчиками сэндвич с маслом и сыром, приготовленный Сасаки, и откусила, широко раскрыв накрашенные губы. Облокотившись на подушку, она лениво жевала и задумчиво поглядывала на Сасаки. Потому ли, что прошло больше года с момента их последней встречи, или почему-либо еще, но Сасаки ей казался совсем другим. В нем уже не было прежней невинности. Взгляд Макиэ, скользивший по лицу Сасаки, внезапно стал пристальным и хмурым. «Как изменился этот мальчик»,— подумала она. Ее глаза привыкли к холеному, как будто напудренному телу Макензи, и кожа на лице Сасаки жирная, чуть грязноватая у кромки волос на лбу, вызвала у нее брезгливое чувство. Неужели за один год с небольшим может так измениться лицо молодого мужчины?.. Интересно узнать, как оно будет меняться дальше? Макиэ пытается мысленно наложить на лицо Сасаки печать времени, год за годом...

— Я, наверное, подурнела?

— Нет, ты очень хороша! И раньше была красивой, а теперь стала еще лучше. Даже оторопь берет!

— Неправда. Ведь годы идут...

— Ну и что же, зато жила в довольстве. Тело стало упругим, а кожа такой гладкой!

Да?—недоверчиво протянула Макиэ и, подняв лежавшие на подушке руки, внимательно оглядела их. Опаловый браслет, сверкнув, соскользнул с запястья. Сасаки держал в руке чашку с горячим чаем, сосредоточенно дул на него, в то же время разглядывал розовые руки Макиэ и ее стройные обнаженные ноги.

— У Сасаки-сан с тех пор были возлюбленные?— улыбаясь, спросила Макиэ.

— Была одна, но мы расстались. Не поладили. — Кто же был виноват?

— Наверное, оба.

— Может быть, Сасаки-сан был невнимательным? Для женщины это очень важно... Не понимаю, как это могло случиться, ведь ты прошел такую школу... — заметила Макиэ, облизывая с пальца масло.

Сасаки вспомнил худенькую фигурку Фусако, расставшейся с ним полгода назад. Она была родом из маленького городка Уидзумо и работала продавщицей в галантерейном магазине в Токио. Он увидел ее там, она ему понравилась, и он привел ее к себе.

Но их отношения с первых же дней сложились неудачно, и, прожив вместе два месяца, они расстались. Сасаки переехал на новую квартиру, в этот апато «Яёй», а она, как он пото,м узнал, вернулась на родину и поступила работать. Переписываться они не стали.

Макиэ поела, опять закурила сигарету и теперь лежала, выдыхая густые клубы дыма. Ею овладело чувство, похожее на недовольство собой. Нельзя делать такую глупость — возобновлять отношения с бывшим любовником. Что потянуло ее сюда? Наверное, она была влюблена в его прежний облик: в синем костюме, в белой сорочке с галстуком в красную полоску. Ей тогда он очень нравился, особенно его гладкая нежная шея. А теперь перед ней сидел Сасаки в потрепанном, пыльном костюме в елочку, со старомодным шелковым вязаным галстуком. И шея у него, пожалуй, грязная. И короткие усы — какая-то точечка под носом — производят неприятное впечатление. Макиэ никогда не питала ни малейшего влечения к стареющим мужчинам. Нет, это просто поразительно, как может измениться мужчина за один год!..