И она обворожительно улыбнулась юноше. Он же продолжал в ужасе смотреть на плачущую девочку. Наверное, Гадал и плюнул бы на закон, да послал бы все в ад, но Калдит сквозь слезы прошептала:

– Ну, пожалуйста… Ну, режьте же… Простите, я не могу не плакать… Больно…

Гадал пришел в ярость от этих ее слов. Она просит не прекратить издевательство, а резать дальше?! Да что с ними со всеми такое?! Хорошо, хочет – получит! Он наклонился к ней и ледяным тоном спросил:

– Так что? Резать?

– Да… – едва слышно прошептала девочка. – Прошу вас…

Он пожал плечами и снова взял в руки кинжал. Затем развел в стороны половые губы и до упора ввел этот кинжал во влагалище Калдит, снова зашедшейся диким криком. Ее мать стояла рядом и подсказывала, куда повернуть лезвие, как направить его и куда вести разрез. Но Гадал по неопытности весь изгвоздался в крови, прежде чем влагалище девочки было вырезано и положено на тарелку, стоявшую на соседнем столе.

– Покажите… – прохрипела вдруг Калдит.

Кто из подруг тут же сунул ей под нос тарелку, на которой лежал ее залитый кровью половой орган и девочка… улыбнулась. Гадал даже протер глаза, но это действительно было так.

– Как я давно мечтала увидеть ее вот так… На тарелке… Отрезанной… Какая она сейчас красивая…

Юноша непонимающе уставился на тарелку, не понимая, что красивого нашла эта несчастная дурочка в окровавленном куске мяса. В голове у него стучало, он снова перестал понимать что-либо.

– А теперь сиськи, пожалуйста… – как сквозь вату пробился к его сознанию слабый, прерывистый голосок Калдит.

Гадал подошел к ней и внимательно осмотрел рану. Та была чистой, крови почти не было, она уже даже начала подсыхать. Жезл работал неплохо. Тут мать девочки подошла к ней, раздвинула рану руками, поковырялась там и сунула внутрь тонкую медную трубку.

– Зачем это? – с недоумением спросил он.

– Как зачем? – не менее удивленно уставилась на него женщина. – А как же она писать будет, если трубку не вставить? Все же зарастет… А теперь – порядок. С ней уже почти все, осталось только груди отрезать. А потом – я…

И она плотоядно облизнулась, как будто бы ее ждало бог весть какое удовольствие, а не урезание. Гадал же внезапно почувствовал дикое возбуждение, его член встал. Он оглянулся, ухватил первую попавшуюся девчонку, повалил ее животом на стол и резко вошел в нее. Она сперва взвизгнула, но быстро поняла, что к чему и принялась активно вертеть задиком. Гадал долго не мог кончить и насиловал девчонку и в рот, и в зад и в щель. Наконец он отпустил дуру, но злость никуда не ушла, и он наградил ее несколькими ударами кинжала между ног. И только после этого вернулся к Калдит и отрезал ее небольшие грудки, стараясь побыстрее закончить с ней. После этого девочка под влиянием жезла быстро заснула, и юноша оставил ее на попечение подруг. Но злость на этих идиоток только усилилась. Он увидел стоящую рядом со столом очень полногрудую девушку, подошел к ней и одним движением сорвал с нее кофточку и лифчик. Затем нашел толстую палку, заставил девушку наклониться, разрезал ей влагалище и забил туда эту палку. Она только стонала и томно закатывала глаза, как будто бы он делал с ней что-то очень приятное. Став сзади, Гадал подвел под одну из ее отвисших грудей лезвие кинжала. Несколько минут он ожидал и дождался… Девушка сама взялась за ту его руку, в которой был кинжал, и пару раз дернула ею. По ее животу заструилась кровь, и она протяжно застонала. Гадал плюнул с досады и уже сам быстро отрезал ей обе груди, швырнув их на стол.

– Господин мой, я жду вас… – донесся до него голос матери Калдит.

Он оглянулся. Женщина была уже обнажена и лежала на столе, задрав кверху ноги. Гадал подошел поближе и склонился над ее половой щелью. Тут было на что посмотреть, размеры были немалыми, и он даже снова возбудился, так как всегда предпочитал зрелых женщин. Поимев ее, он аккуратно ввел ей во влагалище кинжал и начал резать. Женщина так и подалась ему навстречу при этом. Она стонала и умоляла его сделать ей еще больнее, ей явно очень нравилось то, что с ней делали. И сама боль тоже нравилась. Количество пережитого слилось в голове юноши в кровавый кошмар, и он уже почти ничего не видел и не слышал. Он резал, мучил, но уже не понимал, что и как он делает. Когда все закончилось, он опустился на пол, где стоял, в полной прострации и уставился в пустоту ничего не видящими глазами.

В таком виде его и застал вернувшийся через несколько часов Элинор. Откинув взглядом открывшуюся его взгляду отвратительную картину, молодой маг только тяжело вздохнул. Потрясение для глупого мальчишки оказалось слишком сильным, и тут его, Элинора, вина… Он-то думал, что Гадал сильнее и сумеет справиться с этим. Но не сумел… Значит, нужно исправлять все. Маг снова тяжело вздохнул и принялся за работу. Используя Предел, он, почти не затратив собственных сил, полностью исцелил всех урезанных дур. Отправив их наверх отсыпаться с приказом не выходить из спален раньше завтрашнего полудня, он остановился около сидящего в прострации юноши. Тут дело предстояло куда как более сложное… Он поднял тело своего подопечного на руки, отнес в свою спальню наверху и уложил в кровать. И все-таки маг был уверен в том, что Гадалу необходимо было пройти через что-либо подобное, ибо, несмотря даже на рабство и пытки, он почему-то так и остался во многом инфантильным и носил розовые очки. Во многом вообще был наивен, как ребенок и его легко могли бы обмануть старые хитрецы из Совета. Здесь, в Колгарене, если не выбить из него эту глупую наивность, мальчишка очень быстро погибнет, несмотря на весь свой талант. А этого Элинор, давший слово Серому Убийце, допустить никак не мог. Потому и прибег к жестким мерам, не стал прикрывать его в скользкой ситуации с девчонкой, заставил Гадала проделать то, что было для того отвратительнее всего. Зато теперь мальчишка станет, наконец, осторожен и больше не позволит себе поддаваться эмоциям. «Впрочем, может быть станет…», – с иронией подумал молодой маг. После чего принялся колдовать, прикрыв свою башню тщательно сработанным экраном, заставляющим любого не знакомого с Пределом мага думать, что здесь используют обычные плетения Воды, Земли и Огня. Ведь если бы кто-то из них смог углядеть его настоящие плетения, то Элинору тут же пришлось бы бежать – со всем Советом ему пока еще не справится. «Вот подождите, дорогие мои, – зло и весело подумал он, – вот мальчик войдет в полную силу, тогда и посмотрим, чья возьмет!» Магистр Книги сплетал тончайшие потоки несовместимых сил. Несовместимых, конечно, только по мнению Совета. Элинор давно уже не боялся никого и ничего, свою жизнь он швырнул на алтарь и принес в жертву. Но разумной осторожности он также не избегал. Совместив разнополярные вектора Духа и Огня кольцом Предела, он осторожно вошел в сознание Гадала и чуть не присвистнул – оно было почти разорвано напополам. И этот разрыв расходился все шире и шире, мальчишка сходил с ума и умирал одновременно. Молодой маг покачал головой и принялся стягивать рану в душе тончайшими нитями Духа. Возиться пришлось очень долго, работа требовала кропотливого внимания и очень большого расхода энергии. Но ему все же удалось справиться, хотя и сам Элинор был выжат при этом, как лимон. Едва добравшись до ближайшего дивана, маг тут же провалился в тяжелый, наполненный кошмарами сон.

Проснулся он от стона. Открыв глаза, Элинор увидел, что Гадал сидит на кровати, обхватив руками голову, и прерывисто, хрипло стонет. Маг быстро встал, подошел к нему и обнял. Напряжение вылилось в слезы и юноша отчаянно, захлебываясь зарыдал, уткнувшись в сутану Элинора, снять которую вечером у того не хватило сил.

– Ну, почему… – прорывалось сквозь плач. – Почему они такие?.. Мать сама привела дочь на урезание… Да что же это такое?! Как такое может быть?! Почему?!

– Такими их сделали, – погладил его по голове маг. – Они даже не виноваты в этом… Виноват тот, кто сделал их такими. Теперь-то ты понимаешь, насколько необходимо уничтожить власть Совета?