— Спасибо и доброй вам ночи, — сказал он, — злого умысла у нас не было, графиня.

За ним подошел другой и осторожно пожал ей руку:

— Спасибо, спите спокойно. И не сердитесь на нас!

Йёста спрыгнул вниз и встал рядом с графиней. Тогда они стали и ему пожимать руку.

Так все они, один за другим, медленно и неуклюже подходили к ним и желали им спокойной ночи. Они снова стали смирными, такими же, как в то утро, когда уходили из дома, до того, как голод и жажда мести превратили их в диких зверей.

Они смотрели графине прямо в лицо, излучавшее столько невинности и доброты, что у многих на глазах выступали слезы. Это было безмолвным преклонением перед благородством ее души. Казалось, люди радовались, что хоть один человек сохранил в себе столько доброты.

Не каждый мог пожать ей руку, ведь людей было так много, а молодая женщина сильно устала и ослабела. Но все они подходили, чтобы посмотреть на нее и попрощаться с Йёстой, его рука могла выдержать сколько угодно пожатий.

Йёста стоял, как во сне. Этой ночью в его сердце зародилась новая любовь.

«О мой народ, — думал он, — о мой народ, как я люблю тебя!» Он чувствовал, что любит каждого в этой толпе, исчезающей в ночи, несущей впереди мертвую девушку, всех этих людей в грубой одежде и дурно пахнущих башмаках, всех их, живущих в серых домишках на опушке леса, кто едва ли умеет водить пером и вряд ли умеет читать, кто не испытал полноты и богатства жизни, а знает лишь тяжкую борьбу за хлеб насущный.

Он любил их с болезненной и пламенной нежностью, вызывающей слезы у него на глазах. Он не знал, что ему сделать для них, но он любил их. О Боже милостивый, неужто настанет день, когда и они полюбят его. О, если бы этот день настал!

Он вдруг очнулся от своих мечтаний. Жена положила ему руку на плечо. Люди ушли. Они стояли на лестнице вдвоем.

— О Йёста, Йёста, как ты мог?

Она закрыла лицо руками и заплакала.

— Я сказал правду, — воскликнул он. — Я никогда не обещал девушке из Нюгорда жениться на ней. «Приходи сюда в следующую пятницу повеселиться» — вот все, что я сказал ей. Я не виноват, что она полюбила меня.

— А я вовсе не о том! Как ты мог сказать людям, что я добра и чиста? Йёста, Йёста, разве ты не знаешь, что я любила тебя, когда еще не имела на то права? Мне было стыдно людей, Йёста. Я готова была умереть от стыда.

Ее плечи вздрагивали от рыданий.

Он стоял и смотрел на нее.

— О друг мой, любимая моя! — тихо сказал он. — Какое счастье, что ты так добра! Какое счастье, что у тебя такая прекрасная душа!

Кевенхюллер, талантливый ученый и человек весьма просвещенный во всех отношениях, родился в 70-е годы XVIII столетия. Сын бургграфа, он мог бы жить в высоких дворцах и ездить верхом рядом с императором, но на это у него не было ни малейшего желания.

Он готов был превратить высокие башни своего замка в ветряные мельницы, рыцарский зал в слесарную, а женскую половину в часовую мастерскую. Ему хотелось наполнять замок вращающимися колесами и раскачивающимися рычагами. Но, поскольку ему этого не позволили, он оставил эту роскошную жизнь, чтобы изучить ремесло часовщика. Вскоре он постиг все тонкости этой науки о зубчатых колесиках, пружинках и маятниках. Он научился делать и солнечные, и астрономические часы, и стенные часы с маятником, поющими канарейками, играющими в рожок пастушками, огромные часы, заполняющие всю церковную колокольню со сложнейшим механизмом, и крошечные, которые могут уместиться в медальон.

Получив диплом часовых дел мастера, он надел на спину котомку, взял в руку сучковатую палку и отправился странствовать по белу свету, чтобы изучить все, что движется с помощью валиков и колес. Ведь Кевенхюллер вовсе не был обыкновенным часовщиком, он хотел стать великим изобретателем и преобразовать мир.

Побывав таким образом во многих странах, он очутился в Вермланде, где решил изучить мельничные колеса и горнорудное дело. В одно прекрасное утро он, переходя площадь Карлстада, повстречался с лесной феей, которой вздумалось забрести в город. Эта важная дама тоже переходила площадь, но с противоположной стороны, навстречу Кевенхюллеру.

Эта встреча оказалась роковой для Кевенхюллера! У нее были сияющие зеленые глаза и распущенные золотистые волосы, достававшие до земли, на ней было платье из блестящего зеленого шелка. Эта язычница, дочь лесных троллей, была красивее всех земных женщин, которых доводилось встречать Кевенхюллеру. Он стоял, как зачарованный, и смотрел на нее.

Она пришла сюда прямо из лесной чащобы, где растут папоротники, огромные, как кусты, где гигантские сосны затмевают солнечный свет, и он, пробиваясь сквозь густую хвою, бросает на мох золотые блики, и где по заросшим мхом валунам стелется линнея.

Мне хотелось бы быть на месте Кевенхюллера и увидеть ее с листьями папоротника и еловой хвоей в волосах и маленькой гадюкой, обвившейся вокруг шеи. Представьте себе ее: мягкая, крадущаяся походка лесного зверя, аромат смолы и земляники, линнеи и мха!

Какой же переполох, должно быть, вызвало ее появление на карлстадской рыночной площади! Лошади шарахались в стороны, пугаясь ее длинных, развевавшихся на летнем ветру длинных волос. Уличные мальчишки бежали за ней. Мясники побросали безмены и топоры и уставились на нее, раскрыв рот. Женщины с криками бросились звать епископа и соборный капитул, чтобы выгнать нечисть из города.

А она продолжала идти спокойно и величественно, насмешливо улыбаясь царившей вокруг суматохе. За ее полуоткрытыми алыми губами Кевенхюллер увидел мелкие, острые и хищные зубы. Чтобы люди не узнали, кто она такая, она накинула на плечи плащ, но забыла спрятать хвост, и он волочился за ней по булыжной мостовой.

Кевенхюллер тоже заметил хвост; ему стало обидно, что горожане насмехаются над столь знатной дамой, он остановился перед красавицей и вежливо сказал:

— Не соблаговолит ли ваша светлость поднять шлейф!

Лесовица была тронута таким проявлением благожелательства и учтивости. Она остановилась и поглядела на него так, что сверкающие искры ее глаз поразили его в самое сердце.

— Запомни же, Кевенхюллер, отныне ты своими руками сможешь смастерить любую диковину, любую самую искусную машину. Но не вздумай пытаться делать вторую, точно такую.

А уж она умела держать слово. Кто же не знает, что одетая в зеленое лесовица из чащобы обладает и может одарить талантом и чудесной силой того, кто сумеет снискать ее милость?

Кевенхюллер остался в Карлстаде и завел там мастерскую. День и ночь он работал, стуча молотком, и вот на восьмой день чудо-машина была готова. Он смастерил самоходную коляску, которая могла подниматься в гору и спускаться, ехать быстро и медленно. Ею можно было управлять: поворачивать ее, останавливать и приводить в движение. Коляска была поистине удивительная.

Кевенхюллер сразу же прославился на весь город и приобрел массу друзей. Он так гордился своим экипажем, что поехал в Стокгольм показать ее королю. Ему не надо было ожидать перекладных и спорить с возницами, трястись по плохим дорогам и ночевать на деревянных скамьях постоялых дворов. Он гордо катил в своей коляске и уже через несколько часов был у цели.

Кевенхюллер подкатил ко дворцу, и король с придворными вышли ему навстречу. Они наперебой восхищались этим экипажем. А король сказал:

— Послушай, Кевенхюллер, этот экипаж ты непременно должен подарить мне.

И, хотя Кевенхюллер отказал королю, тот продолжал настаивать.

Тут Кевенхюллер увидел в свите короля светловолосую даму в зеленом платье. Он, разумеется, узнал ее и понял, что это она дала совет королю попросить экипаж в подарок. Кевенхюллер пришел в отчаянье, ему никак не хотелось, чтобы его экипажем владел другой, но и перечить королю он не смел. Поэтому он с такой скоростью наехал на дворцовую стену, что экипаж разлетелся на тысячу кусков!