Да что он творит? Должно быть, в ее глазах он – не просто какой-то мужлан, а из тех негодяев, что распускают руки и пользуются служебным положением…

Витал нервно сглотнул. На верхней палубе по-прежнему никого, кроме них, не было.

– Будет лучше, если я провожу вас в каюту, миледи. Ветер и качка…

Виконтесса демонстративно шагнула назад и произнесла:

– Я сделаю вид, что восприняла ваше непристойное поведение, как эдакий… эксцентричный жест гостеприимства. А вовсе не хамство и форменное панибратство. Настоятельно рекомендую впредь воздерживаться от подобного. Или командование Гильдии Мореходов получит донесение о безобразном обслуживании и взыскании соответствующего чинам и званиям штрафа. Надеюсь, мы с вами друг друга поняли?

В завершение тирады, произнесенной самым ледяным тоном, Витала с ног до головы смерили надменным взглядом. Замешательство капитана было столь велико, что с ответом он не нашелся.

– Прекрасно! Могу ли я доверить вам распоряжение подать мне в каюту чаю с жасмином? И будьте добры, побыстрее!

Она видит в нем обслугу? Вот как?!

Витал так и стоял, не в силах тронуться с места от удивления.

– Это все, капитан, – с гордо поднятым подбородком проговорила миледи и, подобрав юбки, шатко направилась к себе в каюту.

Отрезвленный сказанным, Витал проводил ее взглядом и выдохнул:

– Вот это я ошибся…

Они плыли уже месяц.

Вернее, двадцать восемь дней, если судить по записям в дневнике виконтессы де Круа.

Лавразский континент остался позади. Свежий ветер не стихал, и суда эскадры шли ровно и скоро. За время путешествия Селин успела подметить, что каждый корабль сопровождения имел выдающуюся особенность: «Золотые Пески» – плавучий склад провизии и товаров, перевозящий также пассажиров среднего класса, «Фурия» и «Лентяй» – военные фрегаты с большим количеством орудийных порталов на борту.

Правда, ей было невдомек, к чему боевые суда на вполне себе гражданском маршруте.

Относительно трех прочих кораблей сопровождения «Крылатый Марлин» отличался наибольшим изяществом и маневренностью. На верхнюю палубу выходили каюты для высокопоставленных гостей, как и капитанская. Спускаться на нижние без сопровождающих де Круа все еще опасалась.

Горькое снадобье с лимоном от корабельного лекаря, которое тот строго-настрого велел принимать ежедневно, действовало безотказно. После отступившей морской болезни – или все же из-за реальности побега из Вердены? – Селин начала наконец замечать яркость изменчивой красоты бескрайних пейзажей и людей вокруг себя.

Ей становилось лучше вопреки множеству неудобств и отсутствию привычных вещей из дворцовой обстановки. Локоны стали жестче от морского воздуха, а лицо зарумянилось от первого в жизни загара – непременно сделавшего бы ее мишенью ядовитой критики среди придворных дам… Но по мере удаления от континента невидимая тягостная связь с ним все истончалась. Душу постепенно заполняли позабытые светлые чувства радости и безмятежности.

Она ловила себя на том, что стала улыбаться на неуклюжие каламбуры Антуана и тихонько, как и прежние времена, делать знаки Бруту быть снисходительнее и воздерживаться от привычных сомнительных шуточек в адрес юного наследника семейства де Сюлли. А в минуты размышлений над скрупулезно составленным де Фонтенаком фолиантом о Да-Гуа ее то и дело увлекало наблюдение за жизнью мореходов.

И раз за разом окрыленная, растерянная новизной собственного счастья она обрушивалась оземь в привычные стыд и вину за свои же впечатления.

– Может ли всего лишь месяц в пути исцелить от горечи утрат? Разумеется нет, – повторяла про себя Селин, укоряла за неуместное воодушевление и возвращалась в мрачные мысли.

Впрочем, ненадолго. Ведь пребывать в сосредоточенной скорби на «Крылатом Марлине» мешало решительно все: изумительная свежесть играющего с парусами ветра, солнечные отблески на волнах, безмятежные пурпурные закаты, случайно подслушанные матросские шутки и, конечно же, очередные выходки кузена…

Вместо оздоровительных зелий Антуан де Сюлли предпочитал крепкое спиртное, чем и сохранял бодрость духа. С бутылкой, торчащей прямо из кармана камзола, он с удовольствием бродил по палубам.

Его вылавливали из балластного отсека, выводили из камбуза, доставали из шлюпки, в которой он вздумал схорониться, играя в прятки…

Его обнаруживали даже в таких местах, о существовании коих не принято упоминать в приличных домах. Когда же Антуан начинал засматриваться на мачты, к нему, припадая на металлический штырь вместо ноги, подходил боцман и заглядывал в лицо со значением.

Вот и сейчас кузен расхаживал по верхней палубе и раскрывал объятия ветру, что вздымал благородную вьющуюся шевелюру и превращал камзол в подобие паруса.

Или даже флага.

Румяный от восторга, он дышал хмельными парами в кузину:

– Вот он – дух свободы! Ты ведь его чувствуешь, Селин?! Нет больше назиданий и дурацких правил!.. Отныне мы сами по себе! Мы теперь творцы собственной истории!

Наблюдая за братом, Селин все же отметила некоторую зависть к его наивной безмятежности:

– Всецело разделяю твои восторги… Однако пока ты не понимаешь, дорогой кузен… Мы не только «творцы своей истории». На нас великая ответственность. Остров, куда мы плывем – прежде всего лакомый кусочек для фракций из-за богатых ресурсов. И мы станем помехой для тех, кто хочет растащить Да-Гуа на части…

– Помилуй! Чего же может быть ценного в дремучей провинции?..

– Например, богатые залежи руд и самоцветов для всякого производства. Древесина ценных пород. Также разнообразная флора и фауна, о каких мы на континенте никогда и не слышали… Де Фонтенак потрудился на славу…

Антуан только моргал на ее доводы. И не понимал.

Селин пролистала несколько страниц фолианта от и мрачно добавила:

– И конечно же… живой товар. Именно оттуда, с Да-Гуа, в качестве рабов вывозят на континент аборигенов…

– Мнэ-э-э… разумеется, это крайне негуманно… – как бы ни был навеселе, Антуан все же задумался. – Но решительно не понимаю, мы-то там станем при чем со всеми их проблемами?

– Бордели и таверны там тоже есть, вашблагородие. Тебе определенно некогда будет скучать, – раздался голос Брута.

Гвардеец сидел неподалеку на бочке и сосредоточенно полировал клеймор.

Зеркальный блеск стали то и дело отбрасывал солнечные зайчики. Блики скакали вверх по парусам, метались по такелажу, палубе и по спинам матросов, что, казалось, навеки обречены драить дощатый пол.

– Чего это ты себе вообразил? Считаешь, будто я не смогу стать хорошим управителем?!

Гвардеец хмыкнул:

– Не, ну тебе доверят выбор штор в опочивальне да десерта к ужину… Уж простите, вашблагородие, мы с тобой давненько ноздря в ноздрю… – Что-о-о-о?! Да ты… Ты всегда меня недооценивал! Как и мой отец! – вскипятился Антуан. – Зачем только мы тебя вообще с собой взяли!.. Ты слишком старый и косный!

– Согласен. – Брут отложил меч и встал в стойку. Сжатые кулаки прикрыли ухмылку. – Старый и косный я в любой момент могу сделать из тебя, открытого новому и прекрасному, молодую и румяную отбивную. На кулаках. En guard! А ну, докажи, что мои тренировки не прошли для тебя даром!

– Вызов принят! Как жаль, что мне приходится преподать урок человеку в столь почтенном возрасте… – Антуан небрежно разминал суставы.

– Эй, я старше тебя всего в полтора раза, сопляк!..

– Старик, не «в полтора раза», а на пятнадцать лет, если быть точным. Но нет, разве вправе я винить человека, чудом дожившего до седин, в неумении простейших арифметических счислений?

Не веря собственным ушам, да и глазам, Селин зажмурилась и вздохнула.

– Брейк, бойцы! Мореходы еще подумают, что вы это всерьез… – Она помахала бумагами в своих руках. – Лучше уж пустите силы на нечто дельное. Например, поразмыслите, какие реформы следует провести на острове, дабы охладить накал между фракциями. Если отбросить все витиеватые «реверансы» из донесений, в сухом остатке мы имеем, что Да-Гуа находится чуть ли не на грани гражданской войны… И на нас возложено ни много ни мало остановить закоренелую вражду местных племен и рассорившихся между собой пришлых. Но важнее всего покончить с главным злом – работорговлей!