Селин с сомнением покосилась на театрально увлажненные глаза.

– Как новый управитель этих диких земель, я буду погребен под кипами бесконечных бумаг и по всем фронтам сделаюсь обреченным на фиаско! Да-да, и, клянусь, даже оставлю предсмертную записку, если ты не отправишься со мной! «В моей безвременной кончине прошу винить дражайшую кузину Селин де Круа»! Пойми же, я погибну там без твоего знания этих всех бесконечных юридических казусов, тезисов, нюансов и прочих нуднейших вещей… Ах, бедняжка моя, слезами добрую тетушку уж не вернуть… – сквозь покровительственную мину живописного сострадания Антуан даже всхлипнул, но вдруг глаза его засияли. – Но мы-то с тобой пока живы и наконец вырвемся отсюда!

Мысль о том, что уже завтра зачумленная Вердена с ее ненавистным дымом погребальных костров останется далеко позади в лигах океанской воды, неожиданно согрела истерзанную душу. Ведь и правда – впереди новая жизнь! И в ней не будет места гнусному прошлому и особенно – омерзительным его персоналиям…

– Селин, дорогая, не та ли это самая Патрисия де Монблан? Готов поклясться, ее не было в списках! Или показалось… Даже на похоронах от нее нет покоя… Нет, не смотри в ее сторону, умоляю!

Кузен попытался было пригнуться, чтобы выпасть из поля зрения гостьи, но тут же осознал всю бессмысленность своих намерений и нарочито подбоченился.

– Я погиб, – сквозь учтивый оскал резюмировал Антуан, и непринужденный его поклон едва не испортило отчаяние. – Эта мегера приближается… заклинаю тебя, напомни расследовать, какому мерзав… кто посмел пустить слух, будто мы с ней обручены с пеленок?!

Селин рассеянно взглянула на приближающейся фигуру заклятой подруги в роскошном платье из черного бархата. С каждый шагом воинственное бряцание украшений становилось все отчетливей, а сладкое облако духов – все приторней.

– Антуан, любезный друг мой!.. – Патрисия игриво взмахнула ресницами и поправила каскад тугих рыжих локонов на оголенных плечах. В этот раз от хорошо поставленного меццо-сопрано у Селин даже не дернулась щека, но на отточенно-приветливую улыбку сил не хватило.

Кузен, впрочем, элегантно поклонился:

– Миледи, в сей трагический час вы посрамили само светило вашей лучезарностью, однако вынужден откланяться! Вообразите, эти мошенники вздумали напудрить омаров в трапезной, чтобы глянец панциря не осквернил траур нашей фамилии!

Возмущенно потрясая шевелюрой с безупречными светлыми вихрами, Антуан скрылся среди богато расшитых камзолов неподалеку.

– Мои соболезнования и всякое тому подобное, – Патрисия томно смотрела в спины, за которыми исчез кузен. – Подлинный бриллиант рода де Сюлли! Какая выправка! Какая ответственность перед почтенной публикой! Разумеется, Антуан, как кузен, весьма добр к тебе, но, я думаю, ты достаточно умна, чтобы не питать тщетных надежд на партию с ним? Я же не ошиблась в тебе, дорогая?

Не потрудившись удостоить подругу взглядом, Патрисия снисходительно улыбнулась и чуть присела в оскорбительно неполном реверансе «для бедных». Нимало не стесняясь, она все выглядывала единственного наследника империи де Сюлли.

– Прости, что ты сказала?

– А герцог де Сюлли определенно не ценит собственную племянницу, если заставляет на потеху публике выступать с этими твоими… операми на званых вечерах. – Об сочувствие Патрисии можно было разбить голову. – Понимаю, унизительно… Впрочем, при текущих его тратах… Неужто Его Светлость таким образом желает сэкономить на настоящих певицах?

На ее лице заиграло нечто, должно быть означавшее либо искренность, либо живое участие, либо что угодно из мимического словаря нахальной дворянки. Могло ли быть такое, что Патрисии известно то, чего ей не следовало бы знать? Селин осеклась, но тут же спохватилась:

– До слез тронута твоей тревогой о моем будущем, дорогая подруга. Однако нахожу в музыке и опере истинное наслаждение…

Патрисия замахала на нее обсыпанным бриллиантами веером:

– О, только не это! Умоляю, не начинай свою старую песню… Я ее уже неоднократно слышала. Между нами: ты бываешь просто невыносима, моя дорогая. – Оскорбительно-снисходительная улыбка стала шире. – Кому, вот кому интересны твои нуднейшие размышления об искусстве и всякой там…

гармонии? Но не унывай, моя бедная Селин, я готова буду похлопотать за тебя, иначе что я за подруга, верно? Когда мы с Антуаном поженимся, я прослежу, чтобы после смерти тебя похоронили в семейном склепе де Сюлли, а не как этих… паяцев… ну ты поняла же? Ну вот эти, которые заканчивают свои дни на театральных подмостках…

В другое время и в другом месте в Селин вспыхнуло бы возмущение. Оставались бы силы для светски-элегантной пикировки. Сейчас же, как и в иные моменты уязвимости и глубочайшего унижения, она просто дожидалась, когда же пытка будет кончена.

– А, и да… Уж коли мы о приличиях, то ныне леди не пристало открыто горевать на похоронных церемониях. Хотя кому я толкую?.. Ты ведь и не на такое ради внимания пойдешь, да? – Напомаженная губка с сомнением оттопырилась.

Селин приоткрыла было рот от возмущения и даже набрала воздуха в легкие, чтобы возразить нахалке, что все совсем не так, и вообще…

– Я ведь искренне тебе сочувствую… – словно в мольбе, Патриция благолепно сложила руки в черных шелковых перчатках. – Незавидная участь: в наследство от де Круа-старшей остались разве что долги и «доброе имя». А с таким-то приданым надежды удачно выйти замуж после, как ты перешагнула свои двадцать лет, тают с каждым днем…

От этих слов брови де Круа сами собой поползли вверх, но де Монблан задумчиво продолжала:

– …И если ты и дальше будешь преподносить себя таким образом… Да что там… Позволь сказать откровенно, как подруге: ты выглядишь просто ужасно! Видела бы ты свое лицо и прическу… Помилуй, дорогая, куда делся твой вкус? Траурные платья такого фасона уже не носит даже третье сословие… И должна была давно тебе сказать: эти твои облачения с высокими воротниками только подтверждают слухи, будто племянница герцога де Сюлли имеет какой-то неприглядный дефект на коже. – Патрисия понизила голос. – Смею надеяться, это не заразно?..

В попытке инстинктивно защититься, руки сами собою сцепились в замок и намертво прижались к груди. Селин потребовалось недюжинное усилие, чтобы уловить смысл слов, навылет бьющих из жеманного красивого рта, щедро окруженного многочисленными мушками. Показалось, де Монблан, словно кобра с раскрытым капюшоном, гипнотизирует, пока она, не мигая, изучала, да все не могла понять, достигли ли ее слова мишени, или нет.

– Патрисия, когда ты наконец иссякла, позволь поблагодарить тебя за столь пристальное внимание и невиданную заботу о моей скромной персоне…

Судя по тому, как замерла подруга, произошло тушé. Однако уловить, хвалит ее де Круа или оскорбляет, Патрисия все еще не могла.

– Ты достаточно прозорлива и мудра, чтобы понимать принципы взаимности. И потому, будь я на месте некой высокородной дамы, что маскирует мушками последствия многократно перенесенного заболевания, чье название не принято произносить вслух в приличных домах… Имей я вдруг такое же нездоровое влечение к кадетам, пажам и к прочему младшему чину нашей замечательной Лиги Доблести… И, конечно же, учитывая далекую от благородства историю получения титулов и капитала этой леди, я бы выбирала куда более тонкие, изящные и действительно болезненные способы опекать свои объекты зависти.

Фарфоровая красота Патрисии не дрогнула. Вот только капелька пота на виске спустя пару мучительных минут выдала изнурительную работу извилин под великолепной рыжей прической. Де Круа уже готова была даже посочувствовать медлительности мышления подруги.

– Угрожаешь? Хитро… Похоже, мой план публично вытряхнуть тебя из этой овечьей шкуры и предъявить на всеобщее обозрение сегодня не удался. А ты, между прочим, могла бы просто накричать или дать мне пощечину. Но ты слишком труслива для этого, подруга…

Словно утверждая собственное превосходство, де Монблан невзначай откинула веер от вызывающего декольте, картинно подбоченилась и двинулась навстречу очередному визави.