– Мы всего лишь люди.

Но эта погремушка, неоднократно используемая Юлей, чтобы заткнуть подруге рот, Анну на этот раз не успокоила. Анна несколько секунд сдерживала слезы, хлопая ресницами, все это с легким трагикомичным пафосом, потом не справилась – все-таки всплакнула, достав носовой платок, шумно и театрально высморкалась.

– Тебе пора проверить гормоны, – молвила Юлия и погладила подругу по голове. – Я тебе такой чаек сейчас заварю. Все тревоги долой.

Засуетилась. А у самой никаких тревог. Вся ее жизнь – копилка самоуважения. Хорошие отношения с соседями – дзынь в копилочку, красивая дочь – дзынь, два внука— дзынь, дзынь, хорошая выручка – дзынь, честный налогоплательщик – дзынь, прочла Дину Рубину – дзынь, дзынь, дзынь, приласкала Аньку – дзынь. Анна так не умеет, не умеет гордиться. Даже тем, что Макс такой талантливый режиссер. Это же он талантлив, а при чем здесь она? Юлька гордится дважды. Первый раз, когда сама испытывает гордость за правильно проживаемую жизнь, второй раз, рассказывая об этом другим. Вот и сейчас – сует новый чайник, раздулась от важности и радуется даже формальному одобрению.

– Мне стыдно. Они такие хорошие. Такие светлые. Такие молодые. А я? Что со мной? Что со мной стало? Во всем я вижу плохое. Мне так стыдно. Я еще Грише жаловалась. Ужас. Я не была такой. Во всем вижу зло, обман, распад. Олю в черт знает кого определила. А за что? А потом сидела, знала, знала, чем вся эта любовь кончается, придет день, и Макс ей изменит, полетит на какой-нибудь необыкновенной формы нос, я его знаю, он может… увлечься кем-нибудь из-за носа или втюрится в лопатки или ключицы.

– Ну что ж, это жизнь.

Этот выставляемый Юлей щит «что ж, это жизнь» равнодушно принимал на себя любые удары.

– Чувствую себя старой психованной дрянью.

– Перестань. Ты zlatá matka. Таких матерей, как ты, поискать с огнем. И какая же ты старая. Посмотри на себя. Ягодка, а не личико.

Одно удовольствие жаловаться Юльке. Анна достала из сумки зеркальце, взглянула на личико. Пожалуй что ничего. Ее теперешнее лицо, благородное, обветренное жизнью, нравилось ей больше того прежнего, пухлого, пучеглазого. Ладно. Анна перестала хлюпать. Спрятала зеркало. Повеселела снова. Звякнули рюмочки. Буль-бульк.

Юля поставила на стол еще одну боровичку.

– А эта бутылочка для Кветы.

– О, она будет рада, – ответила Анна.

Сгущались сумерки. На узкой улице зажглось освещение. В доме напротив на втором этаже задернули занавески.

Одетая в широкие укороченные джинсы и синюю джинсовую куртку, мимо окна шла старшеклассница Эва. Точнее, не шла, а тащилась, намеренно шаркая и уставившись под ноги. Вдруг она остановилась и с отсутствующим видом застыла. Потом закрыла глаза, постояла так с полминуты, развернулась и медленно начала пятиться задом. Анна не спускала с нее глаз. Эта девчонка гипнотизировала ее своей плавной, меланхоличной медлительностью.

«Может, она слегка того», – подумала Анна полушутя, не всерьез.

– А ты когда была в новом салоне? – спросила Юлия, наполняя рюмочки доверху.

– Вчера утром. Как они все переполошились. Ты бы видела их лица.

Анна вытянула лицо, пародируя немыслимое удивление. Юлия прыснула.

– А я сегодня.

– Красивый парень этот гробовщик, да? – Анна опустила глаза.

– Да обыкновенный. У него лицо оптимиста. На того твоего пианиста из Куновице похож. Помнишь?

– Помню, помню.

– Видела розовый?

– Розовый шикарный! А под гепарда видела?

– О-о-о!

– А с лотосами?

– Бесподобный! На черта он гробы расписывает? Расписывал бы мебель! Но красивая вещь есть красивая вещь.

– В нашем образцовом доме теперь образцовые гробы.

– Да, все течет, все меняется.

Анна терпеть не могла этой прибаутки. И вот это еще Юлькино – «не надо цепляться за прошлое». Что это значит? Да, поразительно, как легко Юлька пережила свой развод. Нет, сначала она переживала, пока не понимала в чем дело, чувствовала, что-то не так. Но как узнала о его пассии, полудикой турчанке-посудомойке, а муж не стал отпираться, какая она вдруг сделалась предприимчивая и активная, муж даже обиделся, хотя Юлька его, конечно, любила.

По улице проехал цыган в телеге, запряженной задумчивой лошадью.

Домой Анна возвращалась около полуночи. Ночная тишина располагала к умиротворению. Свежий ветерок теребил какую-то ностальгическую струну. Давненько Анна не гуляла по ночам. Сколько прекрасных весенних ночей пропустила. Как давно не любовалась звездным небом. Над соседними домами на небесной тверди светился ковш. А вон та яркая точка, кажется, Юпитер. Глядя в небо и благоговейно вдохнув, Анна раскинула руки в стороны. Как все-таки хорошо получать хорошие новости! Какой странный вчера был день! И сегодня день тоже странный. Утром в парке она выгуливала Шваба (старый пьяница Йоргос снова проспал до обеда) и училась играть на волынке. До ирландской свадьбы Сары, ее ученицы, всего ничего. Под открытым небом мешок оживал, раскрывался, отдаваясь воздушным струям, и летела над городом пастушья мелодия, воспевая жизнь, ее отзывчивость, ее стойкость. Анна неистово дула в палисандровые дроны, находя, что в парке превосходная акустика, а Шваб, сделав свои дела, лежал у ее ног, завороженный мастерством дудения и волнующим шевелением таинственного мешка. Потом полицейский нарисовался. Выговаривал, стыдил, волынка, видите ли, громкая, нарушает, видите ли, общественный порядок. Анна дала отпор.

– Не душите музыку, офицер! – сказала. – Пусть летит! Маралы в лесу на грани вымирания. Эта музыка поддерживает в них боевой дух. Слушайте их брачный клич!

– Другое дело, – пошел на попятную страж порядка. – Забота о фауне – прямой долг человека.

Если бы ее попросили описать именно в ту минуту жизнь одним прилагательным, Анна бы назвала ее… странной. Странный день и странная жизнь. Она бы сказала – жить странно. Жить очень странно. Но иногда, иногда бывают мгновения предчувствия необычайной легкости, и «странное», граничащее порой с абсурдным, становится таинственным. Благоговение перед таинственным дает надежду на высший промысел. Эта надежда рождает радость, и сердце вдруг отзывается детским, безмятежным счастьем. Анна покружилась на месте в одну, потом в другую сторону. Потом попрыгала дурашливо, как мячик-попрыгунчик, ведь вокруг не было ни души.

Шагаешь по жизни осторожно, глядя под ноги, боишься споткнуться, упасть, думала Анна, а что стоит разбежаться ни с того, ни с сего, что стоит…

Тут она вздрогнула, услышала шорох. Кто-то стоял там, скрытый кустами, и по всей видимости, наблюдал. Анна шагнула вперед. Так и есть – огонек сигареты и темный силуэт сероглазого клоуна, как там его…

– Добрый вечер.

– Добрый. А что с нашим фонарем случилось? Такая темень.

– Устал гореть. Зато звезды виднее, – добавил Бруно после паузы, кашлянул, и Анна поняла, что он видел, как она любовалась ночным небом. И значит, как прыгала, видел тоже.

Надо было что-то придумать в свое оправдание, потому что взрослые женщины не прыгают по ночам без причины.

– Да. У меня сегодня хороший день. Мой сын собирается жениться, – ответила Анна быстро.

Пусть знает, что когда он соберется жениться, его мамаша тоже станет скакать, как мячик-попрыгунчик.

– Поздравляю.

– И у его театра гастроли.

– Вы, должно быть, очень счастливы.

– Да. Люди по-разному проявляют счастье. Некоторые поют. Другие танцуют. Третьи прыгают.

Бруно загадочно улыбнулся.

– А я свищу.

После этих слов он засвистел.

Ах, как талантливо он свистел. Соловьи так не поют, как безукоризненно он исполнил «Сердце красавиц склонно к измене».

– Гениально! А «Тореадора» можете?

Почему Тореадора?!

Бруно охотно принялся насвистывать бравурную фразу «Тореадора».

Боже, как хорош, повторяла про себя Анна, глядя на него с умилением и восторгом, как же невероятно и даже страшно привлекателен этот молодой зверь. И это дымчатое небо, и далекие звезды… и жизнь эта такая странная, чудная, полная неразгаданных тайн, красоты и удовольствий, в тот момент казалась Анне особенно изменчивой, зыбкой, быстротечной, ускользающей. И снова, вот опять, второй раз за вечер, да что с ней такое, теплая влага наполнила глаза. Анне снова захотелось напялить на себя картонную волчью голову и комично завыть, устремив морду к луне. Анна подняла глаза к небу, ища среди звезд круг ночного светила, представляя эту забавную картину: весело свистящий молодой мужчина и воющая на луну картонная волчья голова. У-у-у-у-у…