Мне в жизни сильно не хватает подобных драм. Увы, даже во времена апокалипсиса на мою долю их не досталось.

Что оказывается неожиданным, так это пикантные любовные письма, которые я нахожу под матрасом. Все они от некой Марии, таинственной корреспондентки, которая, судя по всему, знала толк в вагинальных ласках. Хочу сказать – здорово знала толк.

Мне бы такую Марию.

Эти письма развлекают меня на какое-то время. Но их не так уж много.

А потом… скука. Часы за часами сплошной скуки. Такой, что я наконец засыпаю, раскинувшись на кровати Андрессы, среди самых сокровенных ее писем и дневников, разбросанных вокруг.

Просыпаюсь от урчания в животе. За окном первые лучи солнца уже осветили небо. Я слышу негромкие голоса, и на секунду все кажется таким обыденным, и я почти забываю, что заперта в доме со всадником апокалипсиса, и голоса за дверью принадлежат одним из последних живых людей в этом городе.

В желудке снова урчит. Отказ кормить меня был, безусловно, мощной угрозой со стороны Голода, будь он проклят.

Проходит еще час, и наконец я слышу решительные шаги – это могут быть только шаги Жнеца. Больше никто здесь не осмеливается ступать с такой хозяйской уверенностью. Звуки приближаются к моей комнате и стихают у самой двери.

Откашлявшись, я говорю:

– Если ты не принес кофе или еды, то я не хочу с тобой разговаривать.

Мгновение – и ручка двери поворачивается. В комнату входит Голод со стаканом воды и ломтиком какого-то фрукта в руках.

Он протягивает их мне.

– За то, что целых двенадцать часов не пыталась бежать, – говорит он.

Кажется, он ждет от меня благодарности.

Но в гробу я все это видела, как сказал бы поэт.

– Папайя? – говорю я, узнав фрукт. Это даже не целая папайя – всего лишь малюсенький кусочек. – Я взрослая женщина, а не птичка.

– Вероятно, ты забыла, что имеешь дело с Голодом, – с нажимом говорит он. – Радуйся, что я тебя вообще кормлю.

– Я хочу кофе. Вот тогда порадуюсь. Может быть. А какой-нибудь тортик наверняка пробудит во мне чувство благодарности.

– Ты ходячая головная боль, – бурчит он.

– Какой комплимент головной боли.

– Ты когда-нибудь перестаешь болтать?

– Только если мне положат что-нибудь в рот. Желательно еду, но член тоже годится.

Жнец закатывает глаза.

О, восхитительная реакция.

– Больше ты ничего не получишь, Ана, – говорит он и ставит принесенное на пол. – Или ешь это, или оставайся голодной. Мне все равно. – Он с хмурым видом пятится из комнаты. – Жду тебя в конюшне. У тебя пять минут.

______

Я использую эти пять минут для того, чтобы совершить набег на домашнюю кладовую. Мне удается отыскать торт и еще несколько лакомств. Сваренного кофе, к сожалению, нет. Нахожу я и нож, но его буквально негде хранить во время путешествия, разве что в сапоге. Но опять же – с моим счастьем я, чего доброго, сама на него напорюсь. Так что нож я не беру.

Когда я наконец встречаюсь с Голодом возле конюшни, он опять хмурится, глядя на меня. Кажется, это входит у него в привычку.

Его свирепый черный конь уже оседлан и ждет, а люди неподалеку готовят своих лошадей.

Уже не в первый раз мое положение кажется мне фантастически невероятным. Даже если забыть о том, что я пережила падение двух городов, или о том, что я живу в библейские времена. Просто сам факт, что я прошла путь от выхаживания этого человека до нападения на него и нынешнего полудобровольного плена, уже достаточно странен.

Я вытираю пальцы, уничтожая последние остатки крема от торта.

Голод замечает это, и его взгляд становится еще более хмурым.

– Ты опоздала.

Ошибка, которую я намерена повторять до тех пор, пока мы вместе.

– Радуйся, что я не сбежала снова, – говорю я. Нельзя сказать, что я и правда всерьез собиралась бежать. Чтобы ударить его ножом, нужно быть рядом.

Какое-то время он изучающе смотрит на меня своими пугающими глазами.

Затем уголок его рта кривится.

Ой-ой-ой.

– Если ты так решительно настроена сбежать от меня, – говорит всадник, – может быть, пора обращаться с тобой как с настоящей пленницей.

Я бросаю на Жнеца непонимающий взгляд, а он отходит к своему коню.

– Ты и так обращался со мной как с пленницей.

А как еще, по его мнению, назвать то, что он делал последние двадцать четыре часа?

Голод запускает руку в одну из седельных сумок. Я слышу лязг чего-то тяжелого, и он достает пару железных кандалов.

Железных. Кандалов!

Ну конечно, такой псих не мог не приберечь пару на всякий случай.

Он снова подходит ко мне и хватает за запястье.

Я пытаюсь вырваться, но тщетно. Еще миг, и Голод начинает защелкивать тяжелые кандалы.

– Что ты делаешь?

В моем голосе слышатся нотки паники.

Покончив с одним запястьем, всадник берется за другое.

– Вот бы еще рот тебе чем-нибудь заткнуть…

Я делаю вдох, чтобы успокоиться.

– Тебе не кажется, что это уже перебор?

Я же не сбежала, в конце концов! Это была просто бравада.

Я чувствую на себе пристальные взгляды людей Голода.

Вместо ответа Жнец подводит меня к темно-гнедой лошади. Берет под мышки, поднимает и усаживает на нее.

– Ты серьезно? – возмущаюсь я, глядя на него сверху вниз. – Я должна верхом в наручниках ехать? Это уж точно перебор.

– Не моя забота, – отвечает Жнец, возвращаясь к своему коню.

Я хмуро гляжу на свою лошадь.

– Ты же понимаешь, что я могу просто… – Я хотела сказать «ускакать», но не успела закончить фразу: заметила, что у лошади нет поводьев. Она привязана веревкой к одному из конников Голода. – Значит, мы едем в другой город? – спрашиваю я Голода.

Он и ухом не ведет.

– Правда? – обращаюсь я к проходящему мимо мужчине.

Тот тоже ухом не ведет.

– Кто-нибудь? – говорю я. – Ну хоть кто-нибудь? Неужели никто из вас, бесполезных мешков с дерьмом, не знает, куда мы едем?

– Заткни пасть, – говорит кто-то.

– Не разговаривайте с ней, – предупреждает Голод.

Я не могу понять, что он имеет в виду: «как вы смеете так разговаривать с моей дамой?» или «не подначивайте ее». Скорее, последнее, чего еще ждать от такого ублюдка. Но кто знает.

Остальные еще какое-то время возятся со сбором припасов, и вскоре наша маленькая группа пускается в путь.

Как только Голод пришпоривает своего коня, эта зверюга летит вперед так, будто его с цепи спустили. Они скачут галопом впереди, удаляясь все дальше и дальше, а потом Жнец поворачивает назад и возвращается к нам.

На миг человек и конь кажутся такими свободными. Бронзовые доспехи всадника блестят на солнце. Солнце, кажется, любит его: лучи подсвечивают волосы цвета жженой карамели, и глаза цвета мха ярко сияют. Он похож на сказочного принца.

Поравнявшись с нами, Жнец останавливается, и его люди тоже придерживают своих коней. Безжалостный взгляд Голода окидывает их всех разом. Это те, кто помогал казнить невинных, те, кто пытался зарезать меня, те, кто убил мэра и его семью. Это они проделывали то же самое с жителями всех разрушенных городов, через которые прошли.

– Забыл что-то? – подает голос кто-то из них.

На мгновение взгляд Голода останавливается на спросившем, а затем он снова обращается ко всем сразу.

– Вы все мне очень помогли, – говорит Жнец.

Живот скручивает от беспокойства.

– Но, – продолжает всадник, в его глазах появляется нехороший блеск, – недолго цветам цвести, и вы недолго были полезны.

В мгновение ока растения пробиваются из-под земли, их стебли тянутся вверх с немыслимой скоростью.

Я ахаю, когда первое растение обвивается вокруг лодыжки одного из стражников. Другое ползет вверх по его ноге.

Люди в ужасе. Один из них тянется к оружию, висящему на боку. Другой пытается поджать ноги. Все без толку. Лианы тянутся к стражникам Голода, как руки, и стаскивают их с перепуганных коней.