Отношения устраивали нас обоих. Моя герлфренд мучительно искала смысл собственного существования, сочиняла стихи, рассказы, учила латынь (по ее мнению, самый готический язык), читала маргинальную литературу, писала странные картины, тянулась ко всему редкому, непонятному, эпатажному. Именно Кристи возродила во мне веру в таинственное и прекрасное женское начало и помогла немного забыть о своей несчастной любви. Сидя на очередном разборе и слушая, как Коба громко швыряла свою ахинею в уши нелепого собрания людей, которое она с придыханием называла «наш коллектив», я либо засыпал, либо давился от смеха, воображая, как Камилла входит в жилище своего сотрудника и обнаруживает на ночном столике сатанистскую библию Ла-Вея, а над ложем любви – плеть и наручники.
Не представляю, каким образом я заинтересовал Кристи. Похоже, она разглядела во мне то, о чем я сам только догадывался. До знакомства с этим очаровательным созданием Влад Каюров и не подозревал, что носил унизительное звание «мутирующего кролика, страдающего кастрацией мозга», или, к примеру, «кунсткамерного Нуля». Все эти определения, взятые из ее стихов, относились к тем «несчастным», что жили обыденной жизнью: ели, пили, трахались, работали, копили деньги, приобретали барахло и умирали, наплодив потомков с таким же мозговым дефицитом.
Кристина рано лишилась отца, а мать, если кого и любила, то сводного брата – «полного придурка от второго брака». Дефицит отцовской любви сказывался на выборе партнера. Ее тянуло к мужчинам, готовым играть роль доброго папика и при этом безоговорочно принимать все ее прибамбасы.
Оденьте ее на обыденный манер, превратите ее в человека толпы, смойте нелепый грим с лица и души, и она превратилась бы в очаровательную девушку с добрым сердцем и покладистым нравом. Но все ее усилия концентрировались на том, чтобы окружающие этого не заметили.
В сексе Кристи раскрывалась, как прекрасная черная лилия, чтобы потом захлопнуться, словно стыдясь мгновений предельной обнаженности. Наверное, так любили древние восточные женщины – страстно и стыдливо, мистически сокровенно и кричаще бесстыдно. Кристи научила меня пить текилу по-мексикански. Напиток наливался в ее пупок, по кругу две дорожки: лимонного сока и соли. Закусывал лаймом (сорт лимона), который она держала в губах. Экзотика, да и только.
Я прекрасно сознавал, что она маленькая, почти ребенок, что у нас так мало общего, но при виде этой девушки член приказывал мозгу заткнуться, и тот стыдливо умолкал. Кто там ругал старика Дарвина с его теорией происхождения человека? А кто против Фрейда с его приматом энергии либидо? Я, дипломированный врач, превратился в примата, готового трахаться до потери пульса, чем мы с ней, в общем-то, и занимались, порой в совершенно невообразимых местах.
Видимо, эта девушка запахом своего тела, звуком голоса, особой манерой слегка растягивать гласные угодила в какую-то неведомую мне матрицу, в зону бессознательных энергий, где бурлили недоступные разуму страсти из этой и прошлых жизней. Что-то древнее, варварское дремало на дне ее души, и эта необузданная стихия расшатывала краеугольные камни, на которых держался мой душный прагматизм.
Меня бесило бессилие перед животной природой, этот механицизм сексуальной зависимости. Именно поэтому я сделал попытку подтянуть Кристи до своего уровня, чтобы хоть как-то оправдать наши похотливые случки. Она честно пыталась принести жертву: мы ходили в театр, на выставки. Единственное, на что она оказалась неспособной, так это снять с себя готическую униформу. На нас оборачивались, кто-то ухмылялся, одному хохмачу я чуть не въехал в пятак – со стороны мы действительно выглядели странно, а потом мне стало все равно.
Сидя на очередном спектакле, она откровенно скучала, героически подавляя зевоту, а я думал о том, как бы поскорей добраться домой и заняться любовью. В конце концов я плюнул на это дело и заявил:
– Отныне мы ходим туда, где тебе интересно.
Надо было видеть, как она обрадовалась.
Довольно скоро Кристине удалось мягко, по-кошачьи, без всякого нажима втянуть меня в свою систему координат. Я начал проникаться зловещей символикой готов. Это довольно разношерстная публика в возрасте от шестнадцати до двадцати пяти (бывают постарше, но эти смахивают на мастодонтов). Еще в девяностые появилось целое поколение людей, называющих себя готами. Они тянутся к мистике, романтике, философии, сатанизму, блуждают в мире внутренних изысканий. Но в большинстве своем они нарциссы и жалкие подражатели.
Готические девушки так же неоднородны, как и юноши: от депрессивных, невротичных, зацикленных на себе созданий до утонченных эстеток, способных на столь редкие качества, как преданность и даже самопожертвование. Пожалуй, Кристи относилась именно к этой категории. Беда в том, что объект любви у готик-герлз – величина переменная.
В этом движении масса заимствований из других областей. Появился некий сборный образ гота. Если вдумчивый исследователь попытается обозначить, что же такое готическая субкультура, то найдет здесь массу соответствий. С другой стороны, если кто-то чувствует себя готом, переполняется всей темой, то для него все кажется очень органично. Что касается меня, то я считал себя сочувствующим, не более…
А еще мне казалось, что весь тот опыт, получаемый благодаря знакомству с Кристи, – есть логическое продолжение экспериментов моего друга. Иногда доходило до параноидальных конструкций: якобы Кристи – проводник Макса, что мы познакомились благодаря его усилиям.
Пищи для подобных размышлений имелось предостаточно. Взять хотя бы театрализованное представление на кладбище, на которое притащила меня Кристи. Какой-то дурацкий ночной ритуал, явно срисованный из сатанистской литературы. А ее странный интерес к суицидной тематике?
Иногда мне становилось по-настоящему страшно. Оказалось, что она блестяще ориентируется в токсикологии, во всяком случае, в той ее части, что касается легкого ухода из жизни. Нет, на тот свет она вроде бы не торопилась, но я ни секунды не сомневался: появись такая возможность, и она с большим энтузиазмом усядется в то креслице, где мне довелось побывать…
Глава 8
Порой моя жизнь виделась, как сюжет моего любимого полотна Иеронима Босха «Корабль дураков». Погрязшее в грехах человечество плывет на борту ореховой скорлупки, предается удовольствиям и неминуемо движется к своему концу. Не суть, что Макс лицезрел шедевр в Лувре, а я всего лишь на репродукции. Оба мы присутствовали на этом полотне. Он – в виде человека, который держал в правой руке толстую ветку и пытался разглядеть безумным взором великую истину в темных водах Вечности. Я сидел верхом на этой ветке – с чашей в руке и с таким счастливым видом, словно истина действительно находилась в вине, а в другой руке держал посох с нелепым набалдашником, символизирующим несбывшиеся надежды.
Побывав вне собственного тела, я испытал внутреннее озарение (инсайт, если хотите). Все эти комплексы неполноценности просто потеряли смысл. А тут еще Кристи с ее компанией, которые научили меня не то чтобы абсолютной раскованности, но какому-то отрешенному взгляду на мир и собственные проблемы. Тогда я не задумывался, хорошо это или плохо, – скорее плохо, ибо тот диковатый случай как нельзя лучше описывает состояние абсолютного пофигизма того периода моей жизни.
В те времена мне болезненно не хватало денег. Готическая девушка стоила недорого, но и не то чтобы бесплатно. Для работы на «скорой» я еще не созрел. Однако у меня открылся иной талант – игрока в покер. Он обнаружился совершенно случайно и явился очень приятным сюрпризом. Это как внезапно открывшийся талант к живописи у человека, который всю жизнь занимался ремонтом раздолбанных сельских комбайнов.
Никто, ни один человек, не мог угадать по моей физиономии, какие у меня карты. Мы играли в тесном кругу, в основном по мелочи. Иногда я проигрывал, но чаще выигрывал. Мои традиционные партнеры: Антон, студент четвертого курса университета профсоюзов, который не столько учился, сколько просаживал папочкины деньги; Кирилл, редактор какого-то эротического таблоида (название я так и не запомнил); Зиновий, зубной техник с явными признаками игровой зависимости. Иногда в нашей компании происходила незначительная ротация: появлялись и исчезали один-два новых игрока, но костяк оставался неизменным. Собирались обычно четыре раза в месяц по выходным в холостяцкой квартире Кирилла.