И тогда перед нами вон на том острове, где в молодом сосняке шумит ветер, вновь вырастет дом из бревен, крытый корьем; из дымового отверстия вьется дым, от огня, разведенного в горнице на широком камне, рядом стоит чан с медом, на скамье перед спальною нишею лежат подушки, бревенчатая стена увешана звериными шкурами, поверх коих красуются щиты, шлемы и кольчуги. На столбах, стоящих перед почетным сиденьем, вырезаны изображенья богов, здесь восседает знатный викинг, младший сын высокородного отца, славный своим именем, а еще больше — деяниями; ближе всех к нему сидят скальды и побратимы. Они обороняли берега своих земляков и богобоязненных женщин, они привозили из Англии пшеницу и мед, они ходили в Белое море за соболем и прочей пушниною; об их приключениях говорится в песни. Мы видим едущего верхом старика, в богатой одежде, в перчатках, прошитых золотом и шапке из Гардарики[72]; мы видим юношей в золотных налобных повязках. мы видим их на тинге[73], видим в бою и в игре: она заключается в том, чтобы срезать друг другу брови, не покрапав кожу и не моргнув, не то тебя прогонят со двора и оставят без жалованья. В бревенчатом доме за кроснами сидит женщина, а поздними лунными вечерами являются призраки павших и рассаживаются вкруг очага, отряхая свое насквозь промокшее платье; раб же этим вечером спит на кухонной лавке и снится ему, будто он макает свой хлеб в жирную сажу и облизывает пальцы.

Грядущий певец, ты высечешь из преданий лики минувшего, ясные и правдивые, ты населишь эти острова и дашь нам пролететь — на крыльях духа — мимо событий прошлого точно так же, как по милости пара мы проносимся сейчас мимо неменяющегося пейзажа: разыгравшееся море, скалы и шхеры, материк и лесистые острова.

Мы уже оставили позади Бровикен[74], где стояло несметное множество кораблей из северных государств, когда туда прибыл король Упсалы Сигурд Кольцо[75] — по требованию Харальда Боезуба[76], который, состарясь и поседев, страшился умереть на соломе и хотел пасть в бою; и земля гудела под конскими копытами, как Марафонская равнина[77] во время битвы. Короля данов окружала стена щитов и девы-воительницы; стоя в своей повозке, слепой старец выпрямился во весь рост, серебристые волосы его и борода развевались по ветру, он пустил лошадей и врубился во вражеские ряды. Сам Один был возничим Боезуба — и его убийцею; разожгли костер, возложили на него короля, и Сигурд призвал воинов бросать в огонь золото и оружие, их наидрагоценнейшее имущество; и скальды слагали об этом песни, а девы-воительницы ударяли о блестящие щиты копьями, и государь Упсалы Сигурд Кольцо стал королем над Свитьот[78] и Данией, так гласит сага, которую сложили на этих берегах и разнесли по свету.

В мыслях проносятся события прошлого! Мы проносимся мимо древней арены славных деяний и великих подвигов! От шхеры к шхере корабль железными плицами рассекает тугие воды.

Мы бросаем на этот лист руны[79], и на белом поле перед нами встают картины шестисотлетнего города, что заложил Биргер Ярл[80].

Руны катятся! Видишь? Из сероватого утреннего тумана показываются поросшие лесом скалы; здесь, где пресные воды Меларена впадают в соленое море, бесчисленное множество диких птиц без опаски вьют свои гнезда; приплывает викингский корабль, на носу стоит король Агне[81], он везет свою добычу — финскую королевну. Свод их брачной опочивальни — из дубового дерева; под утро на дубовом дереве висит король Агне, удавленный собственною длинной золотой цепью; то дело рук невесты, и корабль отплывает вновь, увозя ее и спасенных финнов.

Мимо мчатся облака, мчатся и годы.

Охотник и рыбак ставят себе хижину… и вот, заброшенная, стоит она здесь, где обитают одни лишь морские птицы; но что же так переполошило эти несчетные стаи? С криками кружат чайка и дикая утка, тут стучат, забивают сваи, Олав Шётконунг[82] велит вогнать в грунт большущие брусья, крепятся тяжелые железные цепи, перегораживающие пролив: «ты пойман, Олав Харальдссон^{13}, пойман с кораблями и дружиною, с коей ты разорил стольный град Сигтуну[83], не уйти тебе, ты заперт в Меларен-озере!» Это сделано за ночь; и той же ночью Олав Харальдссон железом и огнем пробивает себе в твердой земле дорогу; не успело рассвести, как туда хлынули меларенские воды; через прорытый на востоке королевский канал норвежский принц Олав уплыл. Брусья, на которых висят железные цепи, способны выдержать укрепления, жители сожженной Сигтуны сооружают здесь причал, а на острове Стокхольм[84] строят себе новый, маленький, городок.

Идут облака, идут годы. Видишь, как вырастают фронтоны, там появляются цитадель и «Чернан»[85]. Биргер Ярл превращает город Стокгольм в крепость, вон на той стене стоят дозорные с луком и стрелами, наблюдают за озером и фьордом, и песчаным кряжем Брункеберг. У подножия кряжа, возле Рёрстранда, строится монастырь Клары, между ним и городом пролегла улица, а за ней — другие, град разросся, он становится полем битвы враждующих партий, где водружают стяг сыновья Ладулоса[86], где ратники немецкого Альбрехта[87] сжигают заживо шведов. Стокгольм ведь сердце королевства, это прекрасно знают датчане, и знают шведы, отсюда распри и кровавые битвы. Палаческая рука обагряется кровью, на площади стоит король Дании Кристиан Второй[88], палач Швеции!.. Катитесь, руны! Погляди, как на брункебергском песчаном кряже, где простой шведский люд победил датское войско[89], устанавливают майский шест, то Иванов вечер. Густав Васа торжественно въезжает в Стокгольм[90]. Вокруг майского шеста вырастают фруктовые сады и капустные огороды, дома и улицы, они исчезают в пламени, и возникают снова; мрачная цитадель с «Чернан» преображается в замок, город украсился башнями и подъемными мостами; на песчаном кряже вырастает отдельный город, а на скалах южнее — третий; по приказу Густава Адольфа[91] старые стены рушатся, три города сливаются в один, обширный, большой, где живописно перемешаны старинные каменные дома, деревянные лавки и крытые дерном хижины, солнце сияет на медных куполах башен; в надежной гавани подымается целый лес мачт.

Накрашенное божество Версаля[92] озаряет лучами своей красоты весь мир, они достигают до берегов Меларена и проникают в Тессинов дворец[93], куда приглашает в гости искусство и науку король, Густав Третий[94]; его изображение, вылитое из бронзы[95], установлено на берегу перед роскошным дворцом. Это уже в наши дни, акации осеняют высокую дворцовую террасу, на широкой балюстраде которой красуются в саксонских фарфорах цветы; пестрые шелковые занавеси на больших стеклянных окнах наполовину опущены, навощенные полы гладкие, как зеркало, а под той аркою, где по стене вьются розы, вечно живет в мраморе греческий Эндимион[96]; как в почетном карауле стоят здесь Фогельбергов Один, Сергелевы Амур и Психея[97].