Теперь Ирке почему-то не хотелось с триумфом возвращаться на трофее. Прошедшие дни блуждания по лесу и болотам как-то странным образом позволили глянуть со стороны на ее жизнь в последние месяцы. И неприятная мысль пришла Ирине в голову: «Все, что мы с таким трудом создали вместе с Витькой, привело к тому, что стал Витька председателем колхоза. Бедного, никчемушного и, что самое поганое, – бесперспективного».

Ирина поежилась. Здоровяк рассказывал как раз о том, что на этих семинарах и деловых встречах и минуты свободной нет, и вот он в Питере уже в четвертый раз был, а толком даже и посмотреть ни на что не успел – только ели да пили, да еще дела вели. Без разницы – что Париж, что Питер, все равно постоянно в гостиницах. Он принял это за проявление сочувствия и кивнул головой.

– Нет, какой там колхоз, – отчетливо подумала Ирина, – колхоз куда лучше. Тут у нас получилось убогое средневековье. В колхозе-то худо-бедно люди понимали, что делать надо, а тут, кроме Мелании и пары старух, никто с землицей и свинками дела толком не имел – горожанки же… Опять же, фельдшерско-акушерский пункт в колхозе был. Техника была. Семенной фонд и прочие приусадебные огороды… Автолавка регулярно и кинобудка. А эти горожанки… Шить не умеют, одна умеет вязать, да и то плохо. Ирина стала перебирать достоинства жительниц ее баронства и, вспомнив про таланты Верки, мысленно сплюнула и ощетинилась.

– Тут мне начальство звонит в самый неподходящий момент и требует, чтобы я все бросил и хоть на такси, хоть вертолетом, но успел подписать документы на поставки продукции по Свирским круизам! Дескать, заболел наш представитель, а я в этом регионе единственный, кто успеть может – нельзя терять контракт, а то выбьют из бизнеса, потом не вернешься. Я уж совсем было на колоннаду Исаакиевского собора взобрался – меня на лестнице звонок застал. Все-таки посмотрел сверху на Питер – правда, в спешке, без удовольствия, и тут же отправился нашего представителя заменять… – продолжал свою сагу здоровяк.

Ирина продолжила размышлять.

– Когда мы с Витькой вдвоем жили, еще куда ни шло. (Ирина покивала поощрительно головой, и здоровяк обрадовался вниманию, как ребенок). Но мы же полагали, что одни из всего человечества уцелели. В этом было что-то… Как Адам и Ева… И Верка, сука! – тут Ирина аж перекосилась от злости, испугалась, что не в тему, прислушалась.

Оказалось, что очень удачно попала в масть: здоровяк как раз описывал свою встречу с сотрудником, который успел обратиться и активно напал на пришедшего в номер. На громадное счастье здоровяка, весовые категории были настолько разные, что отделался здоровяк порванным в хлам пиджаком, а больного спеленал в одеяло, и когда понял, что это нежить – ужаснулся до ледяного пота.

– Знаете, я как пощупал ему пульс – а он холодный сам, и глаза такие, знаете, так я вспотел в момент, только таким холодным потом пробило, что ледяшками буквально вспотел, – доверительно рассказывал водитель.

Ира сочувственно улыбнулась и, пожалуй, впервые отчетливо подумала о том, что все это время гнала от себя. Что нет у Витьки будущего. Жизни человеческой у него тоже не будет. Будет тягостное, жалкое выживание, тяжеленная работа впроголодь и впустую. И если она к нему вернется, то и у нее все будет плохо. Как ни корячились на зачистках, а жратвы на зиму не собрали – разве что вонючий «Вискас» поможет протянуть ближайшую зиму. Свинки – хорошее подспорье, только и их кормить нечем, не коровы они – травой сыты не будут.

Боеприпасов больше не стало, а продвигаться дальше по дорогам – будут поселки еще больше, зомби еще гуще. Там патронов не хватит точно. Значит, еще одна-две деревушки – и все, придется дубинами работать. Или топорами. Витька толковал как-то, что по зиме зомбаки будут вялые, можно патроны экономить.

Положим, зимой можно будет дубинами-топорами махать – ладно, хотя в избах с низкими потолками топором не размахнешься толком. А дальше что? А дальше – медленное угасание. И держится все на Витьке и на ней, Ирке. Вот сейчас она уехала – Витек дерьма ковшом хлебнет, Вера ему не помощь. И ведь не переубедишь балбеса, он все время любил повторять фразу какого-то напыщенного итальянца: «Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме!» То-то этот итальянец не остался председателем колхоза в деревне, а дернул в императоры. Ирину не раз тянуло ляпнуть это в ответ на древнюю цитату, но сдерживалась – знала, что партнер обидится не на шутку…

– А я еще такой дурень был, что сначала уладил все по контрактам на круизы, все подписал. И пошел – представляете, какой идиот – все-таки коллегу проверить. Я же подумал, что он просто не в себе, напился сильно – бывало такое у наших. Думал, проспится – и все будет в полном порядке. Пульс-то я не мастак щупать! Ну, а холодный – так и такое бывает. Я же не знал тогда! Представить себе не мог!

А он из одеяла сумел выпутаться – или, может, его горничная выпустила – и опять на меня попер. Вот тут я и испугался: вчера-то не разглядел в сумерках, что да как, а тут на свету – вот и глянул, а потом еще и пульс… А внизу тоже шум с визгом. И ни одного таксиста! Я звоню домой – жена криком кричит: дескать, в Москве что-то ужасное творится, страшно ей за детей. Ну, представляете мое положение?

Ирка заела сладкое вино бутербродиком и кивнула, думая о том времени, когда ее папка еще был нормальным крепким, веселым мужиком и часто по осени притаскивал «с рыбалки» гусей и уток. Те перед отлетом жрали в три горла, готовясь к тяжелому пути, и накапливали в печени жир – как верблюд в горбе. И не знала она, что ест эту самую фуа-гру… тут, правда, вкус немного другой, навалено специй как из мешка, но основа-то та же…

– Я очень расстроился! Представляете – машину угнал! Увидел стоящую таратайку с водителем, подошел, спрашиваю его, а он возится и скулит. И глаза эти, как у коллеги! На меня как нашло – я дверь открыл, выпустил его. Он – за мной. А я вокруг машины оббежал – и перед его носом дверь захлопнул. Они же медленные, пока не поедят. Ключи в замке были, двигатель работал, я и рванул с песнями.

– И проскочили? – спросила Ирина, чтоб все-таки поддерживать беседу не только многозначительными взглядами, улыбками и кивками.

– Километров пятнадцать! А потом бензин кончился. Видимо, датчик в машине был неисправный. Я пока разобрался – чуть с ума не сошел. Стоит на половине бака индикатор, и все тут. Однако я немного одумался. Не дело так опрометью кидаться – я же в гостинице все свое добро оставил. При себе только айпод да бумажник. Пока шел обратно, думал, что дальше делать.

– Во второй раз я уже приготовился как должно, все нужное собрал. Да, машину с водителем нанял, до Питера ехать. И недорого. Сравнительно, конечно, недорого. Вроде как из-за того, что еще двое попутчиков со мной поехали. Слушаете? – неожиданно спросил здоровяк-водитель.

Ирка утвердительно кивнула, продолжая прикидывать: каково Витеньке придется зимой, а особенно через год-другой. Получалось весьма кисло, и чувства она испытывала двойственные: некое злорадство и жалость. Угонять машину она уже не хотела. Меньше всего из-за приторного винца и этой дурацкой фуа-гры. Меньше всего.

Просто некуда ее было угонять. Да и незачем. Биться за благосклонность невенчанного мужа, может, и стоило бы, будь они действительно единственными выжившими, ан выживших-то куда как больше. Кто-то и завалы на трассе расчистил, и самолетами разведывал, и вот – прет весьма мощная по нынешним временам колонна серьезной техники с серьезными дядьками…

– Я, к сожалению, поздновато сообразил, с кем еду – они меня по голове ударили и стали душить. Удавка, знаете? Я из машины выскочить смог, но уже был не боец: после ударов ослаб, в глазах темнело. Запомнил только, что у одного из них – совсем мальчишки, школьника – была свернутая газетка. Вот он этой газеткой меня по голове и приложил. А в газетке, вероятно, была монтировка или кусок трубы. Мне здорово повезло: очнулся оттого, что мне кто-то уши трет. Я глаза открыл, никак не разгляжу, кто это. Потом с трудом сфокусировал взгляд и понял, что не зря меня по голове били – я спятил. Уши мне тер заправский японский ниндзя.