Завтра в ОГПУ начнется переполох. Картусов и его начальники еще не успели опомниться после уничтожения Института, а здесь новый сюрприз, почище первого. Пускай ищут ветра в поле. Бегать от них никто не будет. Нужно взять на вооружение опыт цыганских конокрадов — затаиться где-нибудь в непосредственной близости от места «преступления». Пациент все равно нетранспортабелен. Одно из двух: или умрет, и тут уж ничего не поделаешь; или остаточное действие «эликсира бессмертия» вернет его к жизни. Тогда положение существенно упростится.

Доктор был уже возле центральной клумбы, проходил мимо гротов Леты и Мнемозины. Впереди, в господском доме светились окна. Там Курт колдовал в лаборатории над анализом, а Зоя в палате пыталась спасти Пациента. Только бы у нее получилось! Иначе так и не узнать, кто этот древний мальчик, преемником которого мечтал стать профессор Громов…

На сером гравии, ярко освещенном луной, трепетало темное пятнышко. Сначала Гальтон просто скользнул по нему взглядом. Мало ли — может быть, сорванный ветром лист. Но пятно было живое.

Он взглянул снова.

Бабочка из рода Parnassius. Точно такая же порхала над Пациентом. Он еще жаловался, что они прилетают нарочно его мучить. Теперь, когда она смирно сидела, чуть подрагивая крылышками, можно было с уверенностью определить вид: «черный аполлон» [108].

«Черный аполлон»?!

Доктор пошатнулся, словно от удара.

В папке из громовского сейфа все ответы расшифрованы — кроме одного, который так и остался неразгаданным.

3) 17.04 Черный пополон (второе слово неразборчиво)

Не «пополон» — «аполлон». «Черный аполлон!» Чекист, записывавший ответы, просто не расслышал.

Старик так странно среагировал на бабочку не из-за аллергии. Тут что-то другое!

Аккуратно, чтоб не сломать, доктор снял бабочку и стал рассматривать.

Передние крылья белые, слегка прозрачные, с широкой дымчатой полосой на наружном крае. В средней части два пятна. «Черный аполлон» охотнее летает утром и вечером, но от необычно теплого мая бабочки слегка не в себе, их обычный ритм жизни нарушен.

Норд порылся в памяти. Что еще ему известно об этих скромных представительницах отряда чешуекрылых? Их научное наименование Parnassius mnemosyne, отчего бабочек еще называют «мнемозинами».

Как-как?!

Он оглянулся на сдвоенный грот. На каком из них высечено «Мнемозина», река вечной памяти? Кажется, на правом…

Доктор зажег фонарик. После трех предшествующих тайников он примерно уже представлял себе, как нужно искать.

Белым мрамором грот был облицован только снаружи. Луч нетерпеливо шарил по серым камням, сплошь поросшим мхом. На всякий случай Гальтон еще и ощупывал поверхность пальцами.

На своде ничего… На стенках тоже…

Внизу, где в квадратном резервуаре из плотно подогнанных плит побулькивала вода, вытекая по утопленному в земле желобу, зеленело патиной бронзовое кольцо. Должно быть, когда-то за него можно было взяться, но от времени оно срослось с камнем. Ухватиться не получалось. Нужен был инструмент.

Доктор стал ощупывать мох вокруг кольца.

Есть! Есть!

Он соскреб бархатистое зеленое покрытие. Под ним были вырезаны кривоватые буквы S и K — такие же, как на ступеньке Спасо-Преображенской церкви!

Нужно скорей бежать в дом! У Айзенкопфа в рюкзаке наверняка найдется, чем подцепить кольцо!

Чутье подсказывало Гальтону, что здесь спрятана самая главная из всех разгадок. Последняя и окончательная!

Он вскочил и очертя голову понесся к дому.

Скоро, прямо сейчас всё, наконец, разъяснится.

Какая ночь! Ах, что за ночь!

Одним махом он взлетел на второй этаж. Пробежал через анфиладу до приемной, где дежурили «спецмедики», но на пороге спальни заставил себя сбавить шаг. Шуметь по соседству с реанимацией нельзя.

В «детской» всё осталось без изменений: скомканная постель, два неподвижных тела на полу. Справа матово светилась стеклянная дверь медицинского блока, слева — лаборатории. У Айзенкопфа было тихо, немец священнодействовал над «эликсиром власти» (если, конечно, это был эликсир). Из палаты доносилось энергичное позвякивание. Значит, борьба за жизнь Пациента еще не проиграна.

На цыпочках, чтобы не отвлекать Зою от работы, Норд подошел и осторожно приоткрыл дверь.

В первую минуту он не понял, что происходит. Княжна стояла спиной к входу, загораживая аппарат и Пациента. Она была в белом халате и резиновых перчатках по локоть. На соседнем столе зачем-то стояла большая стеклянная емкость, на две трети наполненная прозрачной жидкостью.

Производя какие-то точно выверенные, ритмичные движения, Зоя слегка раскачивалась из стороны в сторону. Она была всецело сконцентрирована на своем странном занятии.

На миг прервалась, распрямилась, стерла рукавом пот со лба. При этом слегка повернула голову, и Гальтон увидел, что у нее на лице хирургическая повязка. На белой марле виднелись алые пятнышки — будто кто-то брызнул на маску кровью.

По-прежнему не замечая Норда, княжна снова наклонилась, очень бережно подняла обеими руками какой-то, по-видимому, довольно тяжелый предмет. Мелко переступая, двинулась боком к столу.

Она больше не загораживала Пациента.

Доктор Норд всегда считал, что обладает исключительно крепкой нервной системой, и не представлял, как это здоровый мужчина может взять и бухнуться в обморок. Но когда он увидел обезглавленное тело и перетянутый жгутом багровый обрубок шеи, ему невыносимозахотелось лишиться чувств — по-другому, пожалуй, не скажешь.

— Ты…Ты… — начал он и не договорил.

Сознание отказалось смириться с увиденным и покинуло Гальтона.

Он покачнулся и с облегчением упал в черную пустоту.

он никогда бы из нее не возвращался. Но сердце у Норда было исключительно здоровое. Оно не остановилось, не разорвалось. По нему всего лишь прошла трещина, да и ту не обнаружил бы никакой кардиологический прибор. Нормальное кровоснабжение мозга через некоторое время восстановилось, нервный шок миновал, сознание разблокировалось.

Открыв глаза, Гальтон увидел над собой белый потолок и сразу все вспомнил. Скосил голову на аппарат «железное легкое» — не примерещился ли кошмар.

Не примерещился. Обезглавленный труп все так же лежал, закованный в металлический кокон. На аккуратном срезе белел кружок отпиленного позвоночного столба. Княжны в палате не было, а со стола исчезла стеклянная емкость.

Понесла предъявлять трофей, вяло подумал доктор. Теперь получит за свой подвиг Орден Красного Знамени [109]. Хотя нет. Убийство, конечно, свалят на американского диверсанта Норда, а свою любовницу «лучший образец самца» отблагодарит на собственный лад…

Гальтон содрогнулся от омерзения.

Но гадостней всего показалось ему то, что гнусная предательница даже не удосужилась его прикончить. Просто перешагнула, как через кучу грязи, и пошла своей дорогой. Правильно сделала. Такого жалкого идиота и слабака убивать — много чести. Она наверняка рассмеялась, когда он грохнулся в обморок. И поспешила унести добычу, пока не вернулся Айзенкопф…

Эта мысль заставила Гальтона вспомнить об «эликсире власти». Почему в лаборатории было так тихо? Что если эта женщина …

Запросто! Подкралась сзади к увлеченному работой биохимику, убила его, флакон забрала себе, а потом уже занялась жертвой более легкой — беспомощным стариком.

Доктор вскочил, уперся рукой о стену — его немного пошатывало. Побежал в лабораторию.

Айзенкопфа там не было. Ни живого, ни мертвого.

Склянки с реактивами и приборы стояли на прежних местах. К ним явно никто не прикасался. Но на столе поблескивала знакомая бутылочка с пробкой в виде головы Анубиса. Бутылочка была пустая. Кто-то перелил из нее кроваво-красную жидкость до последней капли…