Гальтон и Зоя бросились к нему.

Комната представляла собой одновременно операционную, блок интенсивной терапии и хранилище фармацевтических препаратов — всё вместе.

— А вдруг еще не поздно? — воскликнула Зоя. — Скорее, мы перенесем его сюда! Клиническая смерть — это еще не конец!

Она кинулась назад к кровати — и замерла.

Норд с разбегу налетел на нее.

— Ты что?!

Княжна молча показала пальцем, что само по себе было невероятно. Барышня аристократического воспитания — пальцем?!

Гальтон повернул голову и не поверил глазам.

Покойник шевелился!

Он беспокойно двигал головой, перебирал пальцами одеяло, а главное дышал — грудь тяжело вздымалась и опускалась.

— Что встали?! — заорал Айзенкопф. — Несите в медблок! Быстро!

Через несколько минут больной лежал в железном контейнере Дринкера — аппарате «искусственное легкое». Дыхание выровнялось, пульс сделался почти нормальным.

Члены экспедиции, не отрываясь, следили за показаниями датчиков.

— Как у Громова… Регенерация, — прошептал Гальтон. — Этот человек тоже принимал «эликсир бессмертия»! Он не умрет!

Зоя покачала головой:

— Не могу поверить. Он уже был мертв! А теперь все жизненные процессы восстанавливаются. Еще минут пять, и он очнется!

— Значит, подождем, — рассудительно произнес Айзенкопф.

Напряжение чуть спало, и Норд почувствовал, что должен объясниться с коллегами. Ему было стыдно за нелепое предположение. Вот тебе и си-ди-эм!

— Понимаете, когда я увидел в поселке портрет Ленина и лозунг «Всегда живой», меня как ударило. Бывают ложные озарения, которые производят впечатление подлинности… Еще я вспомнил, как Опанас Иванович говорил: «Он такой же, как на фотографиях, только постарел…» Ну и общая атмосфера сумасшествия, которое висит над этим местом…

Он сбился, сам чувствуя, что начинает заговариваться.

— «Ленин всегда живой» и «Ленин живее всех живых» — это обычные советские лозунги. В Москве ты просто не обращал на них внимания. — Зоя обращалась к Гальтону, но смотрела на больного и на датчики. — С фотографиями тоже понятно. Новым кандидатам в Контингент, перед тем как допустить в поселок, вдалбливают в голову, как себя вести при встрече с Объектом. Правило номер какое-то, не помню. Наверняка и фотокарточки показывают…

— А еще я виноват, — продолжал каяться доктор, — что не раскусил железного мини-феликса. Хотя мог бы сообразить: на такой ответственный пост ГПУ слабака не назначит. Что он кричал про Шлиссельбург?

— У охраны была жесткая инструкция уничтожить Пациента, если его попытаются похитить. — Зоя, нахмурившись, повернула тумблер, чтобы увеличить тягу. — Кодовое слово — «Шлиссельбург». Возможно, это связано с убийством царя Иоанна Шестого [102] Он был свергнут с трона в младенчестве и содержался в Шлиссельбургской крепости [103]. под строгим надзором. Когда заговорщики попытались освободить узника, приставы его убили, действуя согласно полученным инструкциям… Мне это не нравится! — воскликнула она и заклацала кнопками. — Смотрите! Дыхание опять сбивается. И сердце слабеет. Ему становится хуже!

Норд и Айзенкопф с тревогой наблюдали за стрелками приборов.

— Ничего не понимаю! Ciliary arrhythmia! Arterial pressure is dropping [104] — Гальтон не заметил, что перешел на английский. Краткий курс обучения русскому языку не включал знакомство с медицинской терминологией. — But Gromov said that «эликсир бессмертия» guarantees complete cell regeneration without any after-effects![105]!

Из-под металлического кожуха аппарата еле слышно донеслось, тоже по-английски:

— Я принял дезактиватор. Еще тринадцать лет назад. Нечестно пользоваться привилегиями, когда снимаешь с себя Статус.

Голос был совсем тихий, но Гальтон все равно сразу его узнал по тембру и особой манере очень четко выговаривать звуки.

Это был голос из тайников — вне всякого сомнения.

и смотрел прямо на Гальтона. Он был в сознании, даже улыбался — слабой, словно извиняющейся улыбкой.

— Защита дезактивируется не сразу, постепенно. Мозг работает удовлетворительно, а вот тело без подпитки совсем износилось… На этот раз, думаю, всё. И очень хорошо… Я слишком зажился на свете…

Человек, лежащий в железном ящике, прищурил выцветшие глаза, когда-то бывшие голубыми. Речь давалась ему с трудом.

— Вы от него, да? От него? Я знал, что рано или поздно вы появитесь. Подойдите ближе, я не вижу вашего лица.

Норд сделал шаг вперед и наклонился. Он очень боялся, что старик снова лишится чувств и умолкнет. Уже навсегда.

— Ну конечно, от него… — Пациент опять улыбнулся. — Он всегда умел подбирать идеальных помощников…

Его глаза закатились. Рот остался приоткрытым.

— Сейчас, сейчас! — Зоя регулировала жизнеобеспечивающую аппаратуру. — Увеличу концентрацию кислорода, и он очнется.

Гальтон от напряжения закусил губу.

— Кто умеет подбирать помощников? Мистер Ротвеллер?

Его отодвинул Айзенкопф.

— Старик бредит. А вы только зря теряете время. Нужно выяснить, где «эликсир бессмертия», и дать ему дозу. Это единственное, что может его спасти!

Пациент моргнул и с удивлением уставился на узкоглазую физиономию.

— Вы кто? Те Гуанцзы? Не может быть!

— Кто это «Те Гуанцзы»? — прошептал Норд.

Биохимик пожал плечами и поднял палец: не мешайте.

— Да, я Те Гуанцзы. Где вы прячете «эликсир бессмертия»? Нужно срочно его выпить, иначе вы умрете!

Больной забеспокоился.

— Вы меня обманываете. Те Гуанцзы, если он еще жив, ни за что не спустится со своей горы… Что вы так смотрите? У меня нет эликсира. Я не оставил себе ни капли, все отдал Петру Ивановичу. Мне не нужно, а ему пригодится.

— Пропал «эликсир бессмертия!» — горько сказал Гальтон вполголоса. — Громов наверняка хранил его у себя в лаборатории. После взрыва там ничего не осталось…

— Отойдите, вы нечестный человек, — пролепетал старик немцу. — Я не буду с вами говорить. Где тот, с ясными глазами?

Зоя заправляла шприц.

— Вы его нервируете, Курт. Гальтон, давай лучше ты. Я сделаю ему укрепляющий укол.

Она с трудом попала иглой в вялую вену. Старик даже не поморщился. Он смотрел на Гальтона и улыбался.

— Итак, вы передали «эликсир бессмертия» Громову? — осторожно сказал доктор, боясь нарушить хрупкий контакт.

— Да. Еще в Цюрихе.

— Тринадцать лет назад? Когда приняли дезактиватор?

— Да, в апреле семнадцатого. Петр Иванович возвращался на родину. Я убедился, что он был прав, когда предсказывал революцию. И я решил удалиться от дел. На покой. Сюда, в свое имение. Только покоя не получилось…

Укол подействовал. Больной говорил более внятно и почти без пауз.

Гальтон вспомнил, что конюх-помещик рассказывал про бывшего владельца усадьбы. Кое-что начинало проясняться. Едва-едва. Очень хотелось спросить, от каких это дел удалился Пациент в апреле семнадцатого года, но чутье подсказывало, что таким вопросом можно всё испортить.

Кто же это такой?

— А почему вы решили… удалиться от дел?

— Ну как же! Ведь я был за все в ответе. Я старался, я не жалел сил… — Старик заволновался, его речь снова стала сбивчивой. — Я развивал науку, я помогал прогрессу, я внедрял человеколюбивые идеи — и во что всё вылилось! Ужасная бессмысленная бойня на самом цивилизованном континенте! Миллионы смертей! Все научные достижения — ради чего? Чтоб травить ядовитым газом, бросать с аэропланов бомбы, жечь людей из огнеметов? Человечеству не помогли мои усилия, оно сошло с ума… Я устал, я изверился. Я был в отчаянии… А он всегда говорил, что мир нужно переустроить.