Он оценивающе посмотрел на товарища Картусова с этой точки зрения. Отметил широкие плечи, упрямую линию губ. Этот легко не дастся.

— Только, пожалуйста, без глупостей, — улыбнулся Ян Христофорович, словно подслушав его мысли. — Вы думаете, я почему на вас наручники не надел? Потому что вижу: передо мной человек умный, не истерик. Сначала взвешивает все «за», все «против», и лишь после этого действует. Вырваться отсюда невозможно, поверьте профессионалу. Ни одного шанса. А главное — незачем. Я ведь вас не допрашивать собираюсь. Я хочу сделать вам очень интересное предложение.

Он поставил перед собой стул спинкой вперед, оседлал его и дружелюбно воззрился на американца.

— Знаете, доктор, вы мне нравитесь. Не люблю работать с трусами, им нельзя доверять… Что вы морщитесь? Подумали, собираюсь вас вербовать в агенты? Нет-нет! Мое предложение куда заманчивей. Я предлагаю вам работать по вашей специальности, решая самую важную, самую честолюбивую научную задачу в истории. Полагаю, вам уже кое-что известно о разработках профессора Громова, но вы вряд ли себе представляете их масштаб. Мы на пороге открытия, которое способно перевернуть мир! Человечество совершит грандиозный рывок вперед!

— Вы сделаете всех поголовно гениями при помощи этой вашей сыворотки?

Ян Христофорович, запрокинув голову, заразительно расхохотался.

— Нашелся! Нашелся ключик! Молчальник отворил уста! Ученый есть ученый. Ах, как вы мне нравитесь, Гальтон! Становитесь скорей нашим товарищем, будем вместе решать великие задачи!

— Это какие же?

Норд поневоле втягивался в несуразный разговор.

— Самые благородные. — Картусов негромко, с чувством пропел: — «Мы наш, мы новый мир построим. Кто был ничем, тот станет всем!». Мир без нищеты и эксплуатации. Мир, где у каждого человека будут все возможности прожить полноценную, счастливую жизнь. Поверьте, строить новый мир куда увлекательнее и достойнее, чем служить желтому дьяволу. Вот в чем коренное отличие пролетарской науки от буржуазной.

Сказано было без пафоса. Так говорит человек, абсолютно уверенный в своей правде.

— Чушь! — воскликнул Норд. — Демагогия! Наука есть наука, она занята поиском истины. Она не бывает ни пролетарской, ни буржуазной!

— Еще как бывает. Пролетарская наука работает на пролетариев. На бедных и угнетенных, которые составляют 90 % человечества и за чей счет ваши мистеры ротвеллеры богатеют и тешат себя игрой в благотворительность… Знаете что, давайте я выстрою элементарную логическую цепочку. А вы просто говорите, согласны вы с каждым следующим тезисом или нет.

Начальник советской контрразведки был истинным мастером полемики и диалектики. Начал он с вопросов, ответ на которые мог быть только утвердительным.

— Правильно устроенное общество — это общество, где правит справедливость. Да или нет?

— Да.

— Справедливость — это когда у всех, кто рождается на свет, равные шансы и возможности. Нет?

— Да

— Мы, коммунисты, пытаемся построить именно такое общество. Насколько хватает нашего ума, сил, способностей. Вы не смотрите на наши ошибки — не ошибается тот, кто ничего не делает. Оценивайте наши идеалы, нашу цель. Разве она не благородна?

— …Пожалуй.

— Ваш работодатель пытается достижению этой цели помешать. Ведь пытается?

— Да.

— Значит, объективно рассуждая, гадкие большевики на стороне Правды, а ваш обожаемый Ротвеллер на стороне Кривды. Так?

— Не так! Просто он идет к истине другим путем.

На лице Яна Христофоровича читалось живейшее удовольствие, беседа его несомненно забавляла.

— Ах, так он, стало быть, взыскует истины? Будучи самым богатым человеком планеты? Получая прибавочную стоимость от труда сотен тысяч людей? Действуя в союзе с германскими фашистами?

— С чего вы взяли? — удивился доктор.

— А кто, по-вашему, выручил вас в Бремерсхавенском порту? Эсэсманы Гиммлера.

Это словосочетание Гальтон слышал впервые.

— Кто?

Картусов только махнул рукой, не стал тратить время на объяснения.

— Не обманывайте себя… Вы умный человек и, кажется, честный. Думайте головой и прислушивайтесь к голосу сердца. Я уверен, что вы станете нашим. Все порядочные люди Земли рано или поздно встанут на нашу сторону, и тогда мир превратится в Союз Советских Социалистических Республик. Или, если вам так больше нравится, в Соединенные Коммунистические Штаты Земли.

Он посмотрел на часы и поднялся.

— Договорим завтра. Мне сегодня не спать. Дел полно. — Его тон стал простым, доверительным, будто американец уже сделался для него товарищем. — Я задам вам вопросы, вы мне на них честно ответите. После этого я отвезу вас к товарищу Громову, и он тоже ответит на все ваши вопросы. Это так интересно — забудете обо всем на свете, обещаю.

— Нас доставят на Лубянку?

На этой улице, чье название было известно всей стране, находились штаб ОГПУ и внутренняя тюрьма для государственных преступников.

Гальтон обернулся к охраннику, заранее протягивая руки для наручников.

Охранника сзади не оказалось. В какой-то момент беседы он беззвучно удалился, прикрыв за собой дверь.

— Не вижу смысла. — Ян Христофорович рассеянно пожал доктору вытянутую правую руку. — Оставайтесь здесь. Только, пожалуйста, каждый в своей комнате. С Зоей Константиновной я уже поговорил и буду говорить еще. Очень интересная женщина. Настоящий омут. Знаете русскую пословицу «V tikhom omute cherti vodyatsa»?

Он улыбнулся, а Гальтон не ответил. Зоя совсем не казалась ему похожей на тихий омут, да и чертей в ней он как-то не замечал. Но больше всего доктора почему-то поразило, что он впервые услышал, как Зоино отчество, от чекистского начальника.

— С третьим вашим товарищем потолкую завтра. Кстати, откуда он взялся? На пароходе его не было. Там вас сопровождал человек со шрамом. — Картусов хитро прищурился. — Отличный, между прочим, фокус. Надо будет взять на вооружение. Вводить в компактную группу нелегалов человека с особыми приметами, чтобы они фигурировали во всех ориентировках. Агенты противной стороны концентрируют внимание на розыске субъекта с шрамами, потому что по нему легче обнаружить всю группу. А вы его — хлоп! — заменяете на другого. Незатейливо, но эффективно. В вашем случае почти сработало.

Он подождал, не скажет ли что-нибудь американец. Доктор молчал.

— Ну, хорошо. Отдыхайте, думайте. Завтра поедем к Громову. — Он изобразил на лице строгость, но не вполне настоящую, а как бы напускную. — Из комнаты ни ногой. Считайте, что вы пока под домашним арестом. Если что понадобится, скажите товарищу Иванову. Он останется с вами.

По-дружески кивнул и вышел, а в комнату из коридора немедленно шагнул охранник, встал у стены и впился в Норда неподвижным взглядом. Руки «товарищ Иванов» держал так: правая все время на расстегнутой кобуре, левая на свисающем с шеи свистке. Дверь при этом осталась открытой. Арест был хоть и «домашний», но сочетался с самым неотступным присмотром.

Прежде всего следовало разобраться, насколько арестованный свободен в своих действиях и перемещениях.

Гальтон сел на стул. Чекист ничего не сказал.

Доктор прилег на диван. Запрета опять не последовало.

Встал, подошел к окну.

— К подоконнику не приближаться, — сразу же раздалось сзади.

«Ага, опасаются, не выпрыгну ли».

Следующий эксперимент, существенный:

— Я покурю?

Он неторопливо направился к столику, на котором лежали вещи, изъятые во время обыска. В том числе «мундштук» и коробочка с иглами.

— Ничего не трогать. Курите эти.

Иванов вынул из кармана нераспечатанную пачку папирос, бросил американцу.

Покурив, Норд сказал:

— Мне нужно в уборную.

Охранник громко крикнул:

— Выход!

Где-то стукнула дверь.

— Руки за спину.

Из кобуры был извлечен наган, щелкнул взведенный курок. Чекист сделал два шага в сторону.

— Идите.

Оказавшись в коридоре, Норд увидел, что двери в остальные комнаты закрыты. Из кухни вышли двое людей в форме, впились глазами в арестованного.