— Сейчас! — крикнул он. — Перестаньте колотить в дверь. Ступайте в нашу каюту. Мы все переместимся туда, она просторнее.

— Мы будем с тобой целомудренно делить ложе, как Тристан и Изольда [16], только вместо обнаженного меча между нами будет герр Айзенкопф, — шепнула Зоя, натягивая платье.

— Какой Тристан? Какая Изольда? — удивился доктор.

Он был не виноват. В отцовской библиотеке имелось множество книг, но ни одной художественной.

На океан наползала безлунная и беззвездная тьма. Наступала последняя ночь трансатлантического плавания.

Команда «Ученые» встретила ее в полной боевой готовности.

Руководитель сидел на стуле сбоку от окна — изображал удобную мишень для выстрела с палубы. В руке он держал духовую трубку. Иглы лежали в нагрудном кармане.

Огнестрельная мощь группы была представлена Айзенкопфом. Он устроился за столом, на котором поблескивал снятый с предохранителя семизарядный «нордхайм». Перед тем как занять эту стратегическую позицию, биохимик долго возился в своем гигантском кофре, а потом открыл окно.

— Зачем? — удивился Норд. — Это облегчит им задачу.

— Иначе задохнемся. Если они вздумают стрелять, стекло все равно не защитит.

Зое было приказано отдыхать, она должна была сменить Гальтона в два часа ночи. Немец же ядовито сказал, что его сменять необязательно, поскольку он не истощил свои силы излишествами.

Девушка, кажется, в самом деле выбилась из сил. Во всяком случае, заснула она моментально, едва скинув туфли. Норд смотрел, как она ровно дышит, лежа на его кровати, и в груди поднималось незнакомое, довольно болезненное чувство, от которого было трудно дышать.

Но подолгу любоваться спящей Зоей он себе не позволял. Нужно было неотрывно наблюдать за дверью, что выходила в коридор. Это они с Айзенкопфом так распределили зоны ответственности: немец следил за окном, Норд — за дверью. Нападения следовало ожидать или оттуда, или отсюда.

Электричество в каюте было погашено, но через окно проникало достаточно света. Часов до двенадцати по палубе прогуливались пассажиры, но постепенно шорох неторопливых шагов, голоса и смех утихли. Доносился лишь шум волн да посвист ветра.

Гальтон напряженно прислушивался — не скрежетнет ли в замке отмычка. На окно не оборачивался, поскольку каждый должен быть на своем посту.

Именно поэтому он не видел, как меж колышащихся белых шторок мелькнуло что-то маленькое, круглое.

Зато услышал мягкий стук.

Обернулся и увидел какой-то предмет, катящийся по полу. Предмет ударился о ножку стола, остановился. Для гранаты он был недостаточно тяжелым.

Они с Айзенкопфом разом кинулись к непонятному объекту, наклонились.

В полумраке разглядеть его было трудно, но вблизи он был похож на туго скатанный клубок шерсти. Слышалось легкое шипение.

Немец втянул носом воздух.

— Не вдыхайте! — шикнул он. — Это газ! Чего-то в этом роде я и ждал.

Он метнулся к столу, схватил какую-то склянку (Гальтон видел, как вечером биохимик вынул ее из своего кофра) и вылил ее содержимое на газовую бомбу, то и дело оглядываясь на окно. В левой руке немец сжимал пистолет.

Задержав дыхание, Норд опустился на четвереньки.

Устройство бомбы было примитивно. Круглая жестяная емкость в войлочном чехле. Крышечка отвернута, из горлышка с сипением идет газ — очевидно, накачанный под давлением.

— Готово, — шепнул Айзенкопф. — Секунд через десять можно будет дышать.

— Давайте сделаем вид, что мы потеряли созна… — начал Гальтон, в голове которого моментально родился неплохой план. Договорить не успел.

Из-за возни с газовой бомбой он перестал обращать внимание на дверь, а там уже с четверть минуты что-то поскрипывало.

Щелкнул замок, в каюту ворвались двое. В руке у каждого был пистолет с уродливым наростом на стволе.

— Застыть! — приказал по-русски человек в канотье и навел дуло на доктора Норда. Кажется, Гальтон уже видел этого типа в ресторане первого класса. Точно — тот самый, что никогда не снимает темные очки.

Второй нападавший — низкорослый, очень подвижный — держал на мушке Айзенкопфа.

Но и биохимик успел поднять руку с пистолетом. Короткими, быстрыми движениями он переводил оружие с одного противника на другого.

Зоя села на постели. Но что могла она, безоружная, сделать?

— Я говорил: головой надо думать, — самодовольно заметил первый, обращаясь к напарнику, словно они здесь были вдвоем. — Отвлечь внимание от двери, и бери их голыми руками.

— Ты сначала возьми. — Рука Айзенкопфа двигалась ритмично, словно стрелка метронома, дуло перемещалось чуть вправо, чуть влево. — Это «нордхайм», германская работа. Осечек не дает.

Субъект в канотье (он очевидно был старшим) ухмыльнулся.

— Чудак человек. Ну, пульнешь ты в одного, а нас двое.

— Вот и попробуйте угадать, кому из вас крышка.

Испугать противников немцу не удалось.

Низенький лишь презрительно усмехнулся, а его начальник лихо сдвинул свою соломенную шляпу на затылок.

— Для чекиста нет большего счастья, чем погибнуть за свою советскую родину.

Из-под канотье свесилась седая челка, глаза чекиста задорно сверкнули.

«Не бравирует, — отметил Гальтон. — Действительно, не боится. Что за люди!»

— Но можем и договориться. — Седой вкрадчиво понизил голос. Он переводил взгляд с Айзенкопфа на Зою, вовсе не глядя на Норда. — У меня твердый приказ только насчет американца. Вы двое мне не нужны. Отвечаете на один-единственный вопрос, и расходимся, как в море корабли. Вопрос простой: в чем конкретно состоит задание, которое вы должны выполнить в Москве. И всё. Мы делаем пиф-паф в мистера Норда и откланиваемся.

— Так я вам и поверил, — процедил Айзенкопф.

Зоя по-прежнему сидела, только спустила ноги на пол.

— Он говорит правду, — сказал она, тоже не глядя на Гальтона. На него вообще никто не смотрел, будто его уже не было среди живых. — Зачем им нас убивать? Ответив на вопрос, мы попадем на крючок к ГПУ. И уже не соскочим. Мы им еще пригодимся.

— Умная девочка, — засмеялся старший чекист. — Я чувствую, мы договоримся.

Она тоже улыбнулась. Казалось бы, что такого — легкое движение губ, но у Гальтона внутри всё будто покрылось ледяной коркой.

Однако терзаться душевными ранами было некогда. Это всё потом — если «потом» наступит.

— Извините, что встреваю, — вежливо сказал доктор. — Поскольку со мной вопрос так или иначе уже решен, можно, я покурю перед расстрелом? Традиция есть традиция.

Он вставил в зубы мундштук, пальцы засунул в нагрудный карман.

— У нас буржуазных традиций не придерживаются, — сказал седой, едва покосившись в его сторону. — Шмаляют в затылок, и точка. В карман не лезть! Руки кверху!

— Хорошо-хорошо, я только хотел достать папиросу…

Гальтон поднял руки, левой на миг коснулся губ — ничего особенного, нервный жест, в его ситуации даже естественный.

Жалко, игла усыпляющая, а не с жабьим ядом, как у колумбийских индейцев. Обидно.

На помощь дорогих коллег рассчитывать не приходилось, а шансов справиться в одиночку с двумя противниками было мало. Он собирался плюнуть иглой в седого и сразу же броситься на дерганого. Может быть, удастся увернуться от пули.

Увы — худшие подозрения подтвердились. Айзенкопф опустил пистолет. Оказывается, даже человеку, оставшемуся без лица, все равно хочется жить.

Тянуть было нельзя. Теперь ничто не мешало чекистам застрелить «американца» и спокойно допросить остальных.

Гальтон набрал полные легкие воздуха и плюнул.

Седой схватился за щеку.

— Что за…

По ощущению укол индейской иглы похож на укус насекомого. А эффект почти мгновенен.

Глаза чекиста закатились под лоб. Он закачался.

— Товарищ Кролль! Вы что?! — крикнул второй.

Он полуобернулся к седому, чуть опустив оружие.

Была не была!

Гальтон с места ринулся вперед, но где-то сбоку раздался короткий хлопок, и у низенького между глаз зачернела дырка.