– Не могу сказать, что это так. – В голосе Миллса тем не менее сквозило облегчение. – Мои мотивы никак не связаны с этими фактами. Вы заметили, что я в точности следую указаниям. Я поднялся сюда ровно в половине десятого…

– Где в это время находились все остальные? Соберитесь! – потребовал Хэдли. – И не говорите, что вы точно не знаете. Просто скажите нам, где они были, по вашему мнению.

– Насколько мне известно, мисс Розетта Гримо и Мэнган были в гостиной, где играли в карты. Дрэйман сказал мне, что собирается в город. Я его не видел.

– А мадам Дюмон?

– Я встретил ее по пути сюда. Она спускалась вниз с не допитым Гримо кофе… Я направился в мой кабинет, оставил дверь открытой и повернул столик с пишущей машинкой так, чтобы можно было поглядывать в коридор во время работы. И точно… – он зажмурился, потом снова открыл глаза, – и точно без пятнадцати десять раздался звонок в парадную дверь. Электрический звонок находится на втором этаже, и я совершенно отчетливо его услышал.

Еще две минуты спустя мадам Дюмон поднялась по лестнице. Она несла поднос для визитных карточек. Она собиралась было постучать к Гримо, как тут неожиданно следом за ней появился, э-э, высокий мужчина. Мадам Дюмон обернулась и тоже его увидела. Потом она обратилась к нему, я не могу передать ее реплику дословно, но суть заключалась в том, что она спрашивала, почему он не подождал внизу. Похоже, она нервничала. И этот, э-э, высокий мужчина ничего ей не ответил. Он прошествовал к двери, неспешно опустил воротник пальто, снял кепи и сунул его в широкий карман. Мне кажется, он усмехнулся, а мадам Дюмон что-то на это возмущенно ответила, потом прижалась к стене и поспешно открыла дверь. На пороге возник очевидно раздраженный Гримо; в точности цитирую его слова: «Что, черт возьми, за переполох вы тут устроили?» Потом он застыл, изучая высокого мужчину. Его следующие слова были такими: «Во имя всего святого, кто вы?»

Миллс говорил все быстрее и быстрее; улыбка его сделалась жуткой, хотя он просто пытался широко улыбаться.

– Спокойнее, мистер Миллс. Вы успели как следует рассмотреть этого высокого мужчину?

– Да, и довольно неплохо. Выйдя в коридор из арки, он как раз бросил взгляд в моем направлении.

– И?

– Воротник пальто был поднят, и еще он носил кепи. Я, так сказать, дальнозорок, джентльмены, поэтому смог хорошо различить черты лица. Он носил детскую маску, которая была сделана из папье-маше. Насколько я помню, она изображала вытянутое розовое лицо с широко открытым ртом. Думаю, я могу смело утверждать, что…

– В целом вы правы, – раздался неприветливый голос со стороны дверного проема. – Он действительно носил маску. И к сожалению, так ее и не снял.

Она стояла в дверном проеме, переводя взгляд с одного на другого. У Рэмпола создалось впечатление, что перед ним необыкновенная женщина, хотя он и не мог объяснить почему. В ее внешности не было ничего примечательного, за исключением живых черных глаз, покрасневших и грустных, словно от давно высохших слез. Она как будто вся состояла из противоречий. Небольшого роста, крепкого сложения, с широким лицом, довольно высокими скулами и блестящей кожей; несмотря на это, Рэмполу показалось, что стоит ей только приложить усилия, и она станет настоящей красавицей. Ее темно-каштановые волосы были небрежно зачесаны за уши. Она была одета в самое простое черное платье с двумя белыми, перекрещивающимися на груди вставками; при этом нельзя было назвать ее невзрачной.

Что-то в ней было такое… Умение держать себя? Сила? Стать? Ее словно окружала плотная наэлектризованная аура, в ней чувствовались энергия, потрескивание и жар грозовой тучи. Она двинулась в их сторону, ее обувь поскрипывала в такт каждому шагу. Темные глаза, чуть раскосые, нашли Хэдли. Она нервно потирала ладони. Рэмпол пришел к двум выводам: убийство Гримо нанесло ей глубокую рану, от которой она никогда не оправится; и она бы сейчас стенала и плакала, если бы ее не поддерживало одно желание…

– Меня зовут Эрнестина Дюмон, – сказала она, словно услышав его мысли. – Я пришла, чтобы помочь вам найти человека, который застрелил Шарля.

Она говорила почти без акцента, но с немного невнятным выговором и бесцветной интонацией. При этом она продолжала потирать руки.

– Когда я только услышала о случившемся, я не могла заставить себя подняться. Потом я решила поехать вместе с ним в машине «скорой помощи», но доктор мне не позволил. Он сказал, что я понадоблюсь полиции. И теперь я думаю, что это было мудрое замечание.

Хэдли встал и предложил ей стул, на котором он до этого сидел:

– Пожалуйста, присядьте, мадам. Мы обязательно выслушаем ваши показания, но немного позже. А пока, прошу вас, послушайте рассказ мистера Миллса на случай, если нужно будет что-то подтвердить или опровергнуть…

В комнате было слишком холодно из-за открытого окна, и она вся дрожала – заметив это, внимательно следивший за ней доктор Фелл, прихрамывая, проковылял, чтобы закрыть его. Потом она посмотрела на камин, огонь в котором почти погас, заваленный кипой обуглившейся бумаги. Наконец уловив смысл того, что сказал Хэдли, она кивнула. Потом рассеянно посмотрела на Миллса с тенью безучастной симпатии, проявившейся в ее еле заметной улыбке.

– Да, конечно. Он славный бедный мальчик, и ничего дурного у него на уме нет. Не правда ли, Стюарт? Пожалуйста, продолжай. А я… посмотрю.

Миллс не подал виду, что эти слова его задели, хотя, может быть, он действительно не рассердился. Несколько раз моргнув, он скрестил руки на груди.

– Если Пифии так угодно думать, то я не имею ничего против, – невозмутимо ответил Миллс. – Однако мне хотелось бы продолжить. Так на чем это я остановился?

– Вы остановились на том, что профессор Гримо увидел посетившего дом незнакомца и сказал: «Во имя всего святого, кто вы?» А что было дальше?

– Ах да! На докторе не было пенсне, оно висело на шнурке; он не очень хорошо без него видит, и у меня сложилось впечатление, что он принял маску за настоящее лицо. Но прежде чем он успел надеть пенсне, незнакомец сделал какое-то настолько быстрое движение, что я даже не успел его уловить, и вот, он уже был почти в дверях. Доктор Гримо попытался заступить ему дорогу, но тот был слишком проворен. До меня донесся его смех. И когда он оказался внутри… – Миллс остановился, явно озадаченный. – Это очень странно, должен вам сказать. У меня сложилось впечатление, будто мадам Дюмон закрыла за ним дверь, хотя перед этим она прижималась к стене. Я помню ее руку на дверной ручке.

Эрнестина Дюмон вспыхнула.

– И как прикажешь это понимать, балбес? – спросила она. – Мальчик мой, думай, прежде чем говорить. Неужели я добровольно оставила бы Шарля наедине с этим человеком?.. Он пинком захлопнул дверь. А потом повернул ключ в замке.

– Секундочку. Это правда, Миллс?

– К сожалению, я не так четко уловил этот момент, – нараспев ответил Миллс. – Я просто пытаюсь предоставить вам все возможные факты и даже все возможные впечатления. Я ничего не хотел этим сказать. Принимаю замечание. Пифия права, он и вправду повернул ключ в замке.

– «Пифия» – это он так в шутку называет меня, – сердито пояснила мадам Дюмон.

Миллс улыбнулся:

– Мой вывод таков, джентльмены: вполне вероятно, что Пифия была встревожена. Она стала звать доктора Гримо по имени и трясти ручку. Я слышал, как из комнаты раздаются голоса, но слов разобрать не мог. Я был слишком далеко, и, как вы видите, эта дверь довольно массивная. Но потом, секунд через тридцать, в течение которых, по моим предположениям, незнакомец снимал маску, Гримо весьма раздраженно крикнул Пифии: «Уходи, бестолковая. Я сам разберусь».

– Ясно. Показался ли он вам напуганным?

– Наоборот, я должен был упомянуть, что в его голосе сквозило облегчение.

– А вы, мадам? Вы повиновались и безропотно ушли…

– Да.

– И это притом, что, как я полагаю, не часто к вам в гости заглядывают шутники в масках, ведущие себя столь же странным образом? Я полагаю, вы знали, что вашему нанимателю угрожают?