Алан накинулся на Азраэла, опрокинув его вниз. Но демон с помощью крыльев развернул инквизитора и приземлил его спиной на землю. Демон отошёл спокойно, давая противнику встать. Александр всё ещё был в ступоре: он продолжал смотреть то на свою руку, то в никуда. И Алану от этого и от слов короля одержимых начинало становиться страшно. А Азраэл продолжал:

– Ты и сам видишь этот парадокс. Ты видишь эту бессмысленную жестокость, нацеленную на «поддержание мира», – Алан вспомнил Полита, вспомнил девочку, что убил Александр, вспомнил слова Гавриила, – Ты знаешь, какого быть «не таким». Прокажённым. Прячущим свою истинную суть. Боящимся, что правда вскроется. И что тебя выпотрошат в подземных лабораториях. Но при этом всём, ты ничего не понимаешь. Религиозная пелена заслонила тебе глаза настолько, что ты предпочитаешь ненавидеть себя, нежели систему, – молодой инквизитор посмотрел на свою стальную руку. Ему она казалась противной. Но это лишь подтверждало слова Азраэла, – Но ты знаешь сочувствие. Ты видишь боль и тебе больно, даже когда погибает твой враг. Пытаешься понять. Но не понимаешь. Так позволь развеять пелену.

Алые глаза Азраэла засветили. И их свет объял всё вокруг. И Алан познал боль. Он чувствовал страх перед воинами света. Отчаяние, когда нет уже надежды. Гнев, что распирал изнутри и проходил по всему телу. Скорбь, что била в сердца при потере товарища. Глубокие раны и порезы, что заживали быстро, но не переставали болеть.Чувства всех одержимых. Такой наплыв эмоций, чувств, переживаний сразил инквизитора наповал. Глаза его загорались красным. И еле-еле он сдерживал зубами свой крик, стуча кулаком по земле. Сопротивляясь коллективной боли.

– Мы такие же как ты Алан. Мы смеёмся. Мы грустим. Мы злимся. Мы верим. Мы прокляты. Но не Дьяволом. А Господом. Но это проклятье сплотило нас. Сделало сильнее. И никто из нас не причинит боль другому. Ибо познает эту боль сам. Но ты… ты причиняешь, не чувствуя ничего, кроме слабых ноток сожаления. Разве это путь воина света? Разве это путь защитника слабых? Нет? Так познай страх. Познай боль. Свою и чужу…

Речь Азраэла была прервана ударом кулака в лицо. Одержимый упал со сломанной челюстью. Вставая, он язвительно промолвил:

– Собрался с силами, наконец?

– Не смей трогать его! – воскликнул Александр, стоявший в боевой стойке.

Коллективная боль тут же отпустила Алана, и он лицезрел силу своего учителя. Азраэл с криком обрушил свой меч, пылающий тьмой на своего отца. Но отец же поймал его ладонями, расщепив на искры света, из которых вырвались сотни кольев. Первые пригвоздили монстра к стене. Остальные продолжали врезаться в тело, пока всё оно не превратилось в сплошной золотой свет. Солнечный луч начал прицеливаться в демона, и только тогда Азраэл нашёл в себе силы вырваться из световых оков. Буквально оторвав часть туловища от пригвождённых частей, король одержимых сбил отца с ног, будто снаряд пушки. Мгновенно отращенными конечностями, состоявшими из пламени и дьявольской фибры, Азраэл пытался пробить появившийся барьер отца. Но чудище откинул Алан своим лучом. Двое инквизиторов окружили монстра, чьё тело было объято пламенем. Начав атаковать его, инквизиторы уворачивались от его конечностей, с лёгкостью их отрезая кольями или расплавляя лучами. Руки «Ворона» лишь выглядели как огонь, но не имели его свойств. Быстро это осознав, инквизиторы стали решительнее давить на Азраэла, пока тот не успевал отращивать новые лапы из своего туловища. Всё больше и больше было ожогов и кольев, воткнутых в спину. Пропустив очередной удар Алана по лицу, Азраэл не выдержал и изрыгнул луч из своего рта в молодого инквизитора, который откинул его. Луч был столь мощен, что часть лица Азраэла обнажила его череп. Александр вонзил кол прямо в голову одержимого, но этого не было достаточно. Поэтому Азраэл схватил инквизитора своими бесформенными руками и посадил на колени. Из бесформенной массы проросла нормальная рука, что призвала из фибры фламберг, нацеленный на шею отца.

– Око за око, отец.

Но в последнюю секунду Азраэл заметил атаковавшего Тэнэлукема, что вдруг очнулся. Поэтому он отбросил отца Александра в «мясника». Увернувшись, Тэнэлукем одним движением разрезал тело одержимого пополам и вторым ударом бы отрезал голову, если бы Азраэл снова не изрыгнул луч. Тэнэлукему пришлось его отбить, и этой лишней секунды хватило Азраэлу, чтобы воздвигнуть стену из чёрного пламени перед инквизиторами. Александр и Алан встали рядом с Тэнэлукемом, смотря, как Азраэл регенерировал новое тело и продолжал молвить дьявольским тоном:

– Несмотря на всё, мой план удался. Я поведу послушников Ирры к новому свету. Мы создадим идеальное и эмпатичное общество. И когда мир будет готов, он присоединиться к нам. Что же касается вас, то зерно сомнений посеяно. И оно взойдёт, когда этот мир будет погружён в хаос. Но будет уже слишком поздно.Прощайте, отец. Надеюсь, мы больше с вами никогда не увидимся. Ведь если увидимся, это точно будет последний раз.

Азраэл обернулся крыльями и улетел в посеревшее небо, оставив троих инквизиторов. Стена исчезла, но было уже слишком поздно. Отец Александр вздохнул, переглянувшись с Аланом, чья кожа была на половину металлическая. Тэнэлукем оглядел двух коллег с явным интересом. Особенно рану Алана, в которой металл пытался справиться с одержимой фиброй. Он кивнул обоим. И даже не пытался сказать ничего. А остальные двое не пытались ему что-либо объяснить. Ведь задание было выполнено.

Две недели двое инквизиторов находились на реабилитации. Вернее, только Александр. Рана, нанесённая Генго-Момом, никак не хотела заживать. Алан же полностью восстановился сам, используя только Ош Света. За всё это время они несколько раз виделись, но ни разу не разговаривали о произошедшем. Лишь Александр обмолвился, что написал послание кардиналу о планах Азраэла. И вот, когда Портамин Лукс снова их вызвал в кабинет, оба вспомнили о том страшном дне. Вместе с ними был и Тэнэлукем. Уже с новой рукой. Это весьма озадачило обоих, ведь киборгизация такого уровня была запрещена. Но перед кардиналом было не до этого.

– Вы исполнили свой долг, несмотря ни на что. Вы – мои... Нет, вы герои всех Врат. Теряя товарищей и собратьев, смотря на ужасы, что творили эти бестии, вы проявили стойкость духа, оставшись верными себе и Богу. Даже не могу представить, как могу я вам отплатить...

– Вы же сами сказали. Это был наш долг. Вы нам не должны ничего, – вдруг перебил Алан. Портамин гордо улыбнулся, – Только я желаю знать, что мы будем делать дальше? Отец Александр передал вам информацию об Азраэле, – Алану очень было тяжело придержать язык за зубами и не спросить, знал ли Портамин про одержимых в Литургинии.

– Каковы бы не были его мотивы, это лишь благо для нас, что одержимые более не будут таиться за нашими стенами. Осталось лишь убедиться, что это действительно будет так.

– Но теперь у нас будет меньше контроля за ними. Как бы они не размножились, пока мы даём им фору.

– Фору мы им не дадим, сын мой. Не беспокойся. Но пока мы сосредоточимся на внутренней безопасности. А вы заслужили свой отпуск.

Прошло три года с тех пор. Ряды Инквизиции сильно поредели и даже не планировали восстанавливаться. В то время как Церковь получила больше власти и контроля над гражданами, чтобы не допускать более событий в Литургинии. Никаких походов же за стены более не проводилось. И Алану начинало казаться, что все те события, погубившие тысячи людей за день, прокатившиеся трауром по всем Вратам, были всего лишь тщательно подготовленным планом. Поделившись этими мыслями с Александром, выпивая кофе с утра и наблюдая за рассветом в своей любимой кофейне на веранде, Алан заставил наставника задуматься. Тот ответил:

– Неважно, что в головах у сильных мира сего. Кем бы не был Портамин Лукс, когда под твоим руководством столько людей, это всегда политика. Мы же должны сосредоточиться на том, что делаем мы. Правильно ли поступаем. За что боремся и верим. И то, что наши действия кому-то выгодны, что кто-то использует нас... это всё не имеет смысла. Покуда мы знаем, что делаем правильное дело. И соблюдаем данную нами клятву.