les hautes collines de la tendresse devant l’adversité des mots

pourrai-je à jamais écharpe des souffrances ô souvenir

pour prix de ces bonheurs détruire ta mer étale

enlever aux fleuves aux champs et aux minuits

la cruelle présence fidèle à ton charme

autant de vies que d’herbes sous le passé brûlant

brillent encore de tous leurs yeux

je n’en ai pris que le regret les fruits qui nous regardent fuir

automne pourrissant vent grêle sur la ville

autant de rudes routes courues à mon secours

que de départs hâtifs cassés en mille morceaux

amonceliez-vous neiges

sur la dévastation des bruits anciens

il chante encore des phrases de cristal

des infinis serments des noeuds de larmes

et que d’amour d’eaux calmes

de tendres mains posées sur les tempes des vacances

высоких нежности холмов пред бедствием речей;

мог бы я извести навсегда страданья, о память! ―

ценою счастья нарушить твой, море, штиль,

содрать с вод, с полей, с полуночной тьмы

жестокую явь, что верна твоим чарам;

жизней мильон былинок в пожарище прошлом —

они искрятся при каждом взоре;

храню одни сожаленья, за нашим бегством следят

плоды,

догнивает осень, ветер и град побивают дома;

сколько крутых дорог спешат мне на помощь;

сколько спешных отъездов, разбитых на тьму черепков:

навалитесь, снега,

в запустенье былых отголосков ―

они еще затухают фразами хрусталя,

чередою молитв, сдавленных слез;

и сколько милых сердцу тихих рек,

ласковых рук покой во время каникул;

légères échappées sur des soupirs à peine de sentiers

dans l’arbre frémissant de magnétismes

sous la coupole où brûle sans savoir le poids de l’homme

et son chant poignardé au fil de l’eau mauvaise

j’ai eu une part de mon amour entre la Vltava et le Hrâdchin

Guillaume ta voix résonne encore mêlée au pas des gros

bourdons

entre le pont où les passants se sont figés sous l’auréole

et le printemps de fer aux passerelles de passereaux

j’ai eu une part de mon amour entre la Vltava et le Hrâdchin

il y eut une joie aux doigts rapides

j’ai mis mon coeur sur ta balance ville où veillent les rois

mages

les yeux rieurs porteurs de poésie aux blonds cheveux

des pierreries sous la poussière où les routes se sont

perdues

de tant envenimer la marche des grands enfants de

l’impossible

que nous fûmes

j’ai eu une part de mon amour entre la Vltava et le Hrâdchin

Vitezslav je vois ton rire qui s’efface sur la vitre de l’école

les pleurs ont envahi le long tunnel où l’homme passe

voûté mille ans de vides mains s’arrachent de chaque poitrine

d’homme qui passe

(—)

беспечные беглецы по легким вздохам троп,

в чарующую дрожь листвы,

под купол крон, где смутно тлеет человечье тело

и песнь, пронзенную кинжалом, уносит мертвая вода;

любви моей часть осталась меж Влтавою и Градчанами2;

Гийом, твой голос снова3 сгущается звоном огромных

шмелей

на мосту, где озаренные застывают прохожие

перед весной ― подвесной цепью стай птичьих4;

любви моей часть осталась меж Влтавою и Градчанами;

была там радость в беглых пальцах:

сердце свое положил я, град королей-магов, в чашу

весов твоих,

смех в очах ― посланцы поэзии, светлые кудри,

драгоценные камни затерялись на пыльных дорогах,

столь отравляющих путь взрослых детей

невозможности,

какими мы были;

любви моей часть осталась меж Влтавою и Градчанами;

Витезслав, вижу улыбку твою, размытую школьным

окном5;

залили слезы туннель, которым подолгу идет человек,

чьи руки, как плети; слезы вырываются из груди

прохожих,

se cachant sous sa figure

aujourd’hui – faut-il que le jour soit long —

le deuil au flanc du jour jour qui me tend la rude main

ce jour de deuil honte prends-moi à la gorge

plutôt que de permettre au frère d’entendre le gémissement

d u frère

si frère il y a

si frère il y a tristesse mère soeur du monde

tristesse de chaque heure s’il y a une voie plus pure

porte-moi vers elle ici la force du traître

a mis sa lourde main sur chaque poignée de porte

si frère il y a

le deuil couvre le tronc cassé du jour

jamais la mer ne fut plus éclatante

le frère jette son épouvante à la face du frère

un chant dépose visage après visage sur les vagues que l’oubli

déchire

крадутся за каждой фигурой.

сегодня ― как долго быть дню? ―

охвачен трауром день, он тянет шершавую руку:

день траура и стыда меня хватает за горло 6,

не позволяя брату прислушиваться к стенаниям

брата;

если здесь брат;

если здесь брат, печаль ― мира мать и сестра,

печаль каждой минуты, если есть путь честнее,

веди меня им: здесь предательской силы рука

тяжелой хваткой сжимает каждую ручку дверную;

если здесь брат;

траур облек надтреснутый комель дня:

никогда ослепительней не было моря;

брат швыряет брату в лицо свой страх,

облик за обликом песнь отдается волне, подмятой

забвеньем;