les nuages caillés au rebours des troupeaux

et déjà ton langage de plomb déshabille le monde

nef du soleil coupant les draperies de la pluie

ma force aveugle m’a porté loin

j’aurais eu la clarté pour moi

sur la route de Joigny au soleil enlacé

que suis-je à l’abri d’une apparence en marche

onze ans de mort ont passé sur moi

et la bruyère n’a pas attendu le prix de sa fougue

n’a pas attendu la récompense de son calme

pour signifier à la vie les pompes du renouvellement

tandis que rêche écorce montagne de rafales

j’ai dépassé en course l’immortalité de l’illusion

folie de l’attente au faîte de ce qui fut

et qui jamais ne fut jamais d’acier jamais de vent

rien ne bouge hurlez questions plus dures que les attentes

les portes sont des murs

défaites-vous lisses crêtes glissez le long des givres

(—)

но густеют уже облака встречь стадам,

вот и капели свинцовая речь обнажает природу,

солнечный свод отсекает завесу дождя —

далеко увела меня сила слепая;

я еще не успел осознать до конца

на пути в Жуани13 в путах ясного солнца,

как я мог под опекою случая выжить:

смерть одиннадцать лет была рядом со мной,

но вереск не принял цены ее страсти,

награды не принял за долготерпенье,

чтоб жизни доверить восторг обновления,

пока на шершавом от шквалов скосе скалы

я оставлял, уходя, бессмертье иллюзий;

безумие – ждать появленья былого,

чему не бывать никогда; ни стали, ни ветру

не стронуть ничто: вой вопросов сильней ожиданий;

врата стали стенами;

склоны, лощенные льдом, к чему вам скользить

в лощину:

il n’y a qu’une transparence la nudité de la douleur

et tu es là visible dans l’enfance couronnée

la solitude à chaque tournant

ce ne sont plus des châteaux d’Espagne

que les enfants arrachent au pouvoir des pentes

mais les os collés à la terre d’Espagne

précoce qui remplace la douceur maternelle

j’ai embrassé le moellon natal à la limite de la vie

Madrid fleur entre la fleur des éternelles

douleur jamais plus ton nom ne devrait être prononcé

tu as pris sur les berges de l’être l’air sauvage

de l’indignité du couteau sur la gorge

qu’est donc le chant pleureur

qui empourpre les couches livides des amants séparés

mort dont on a payé le temps

servante de la roche affamée

je viens du haut des sources incompréhensibles

avec de disparates mémoires traînant après moi

(—)

там лишь одна очевидность этой боли нагой;

зримо там все, словно в детстве в венце из цветов —

одиночество с каждым возвратом.

нет, не испанские замки отныне

детворе отрывать вдоль песчаных склонов14,

но костяки, что прильнули к земле испанской

до срока – нет им иной материнской ласки;

к родимому припал известняку и я на склоне лет15,

Мадрид – среди цветов цветок нетленный;

боль! твое имя не вправе звучать никогда;

над обрывом крутым бытия ты вобрала дикий порыв

унижения, к горлу приставленной стали;

что несет причитаний надрыв,

обагряющих ложе пустое разлученных влюбленных? —

они своей кровью омыли час

смерти под алчущим камнем;

я иду от истоков невзрачных, с верховий,

влача за спиной клочья рваные памяти,

humides et verdâtres sorties d’une eau misérable

lointaine dont on a perdu la trace de raison

je viens des merveilleuses eaux merveilleuses

leur tumulte départageait le vin et la montagne

par grands fonds circulait la conscience vaincue

l’ordre n’avait plus besoin de la paix des choses

je descendais les hauteurs de l’absence des choses

alors tout à coup il se fit une trouée de lumière

la croisée des chemins me prit dans la vigueur de ses bras

d’un bond de fauve délivré des servitudes

un pont me traversa en pleine poitrine

une fine main traçait l’invisible écriture

et courant de l’un à l’autre découvrait des veilleuses d’amitié

les êtres fidèles à leur herbe première

sur les ponts invisibles qui reliaient les poitrines

j’ai compris la présence des hommes dans leur grandeur

terrestre

(—)

влажной от плесени ржавой далеких и мутных

источников преданных здравого смысла;

я иду от волшебной воды, где волшебный

поток, сочетая высокую силу вина и нагорий,

стекает в глубины ущелья; рассудок, повергший

порядок, не ищет отныне покоя вещей;

я нисходил с высот, где отсутствуют вещи;

но внезапно прорезался рваный просвет,

перекресток дорог подхватил меня живо в объятья;

ржавым стержнем, не знающим лживости лести,

мост навстреч пронзил мою грудь;

легкий жест начертал незримую надпись16,

приоткрыв между строк старой дружбы морщины

тех, кто были верны первым хрупким травинкам:

на мостах-невидимках замирало дыханье17;

так проник я в итог бытия, человека земное величье