la sourde audace grignotant aux astres de leurs têtes

la souffrance tacite des siècles d’épaules

et perdue la rare mélodie comme d’une fleur de montagne

l’issue solitaire ne sachant où donner de la tête

j’ai vu la misère à toutes les fenêtres

mais la peur ne s’est brisée contre le mur de silence

que déjà la trahison aux frontières de sang

reconnaissait les bornes de ses masques

la soif féroce inassouvie

trahison j’ai touché aussi au dégoût du frère

la plaie de l’oubli s’est fermée sur sa porte

j’ai vu la misère à toutes les portes

j’ai vu la honte de l’homme se faire passer pour l’homme

j’ai vu de près la cruauté faite homme

l’indicible laideur de l’homme devant ses objets de proie

embrouillée dans la sécheresse de se savoir murée

(—)

и отваги слепой, пожирающей звезды глазами,

немого страдания плеч под ношей веков,

и утратил мелодию, редкую, словно горный цветок

одинокий, не зная, где главу преклонить;

я видел беду за каждым окном;

но страх не разбился тотчас о стену молчания18,

ведь уже у кровавых пределов измена

опознала гримасы своей отраженье,

жажды хищную зависть;

измена! знавал я презрение братства,

уязвленье забвением за дверными засовами;

я видел беду за каждою дверью;

я видел позор человека в желании быть человеком,

видел вплотную жестокость в ее человечьем обличье,

обезображенный лик человека в гордыне, что ведал

о жаре сухом посреди замурованных знания стен:

vanité de toutes les vanités

j’ai· vu la misère à toutes les fenêtres

plus loin j’ai vu des yeux clairs

des yeux clairs de bâtisseurs de villes

bâtisseurs d’intarissables villes

ils donnaient leurs vies et leurs morts comme le blé

la substance même dont resplendit la chair de l’homme

la joie venait toujours fleurir dans leurs mains pleines

comment croire à la perfection à la friable dentelle

trahison mensonge de la faiblesse sables mouvants

n’êtes-vous apparus lorsque se dressait la confiance entière

fleur offerte où pouvait reposer la paix en sa raison de fer

tant ne se posait plus de question à la fleur offerte

que la sécurité semblait planer

pareille au duvet de la prunelle dérobée à sa chair

dans l’air qui n’aurait été rien autre que la tendresse

d’homme à homme

comme seuls peuvent en respirer ceux qui ont charge de

poésie sans

défaillir

все суета и ловля ветра19;

я видел беду за каждым окном;

за ними я видел и светлые взоры,

светлые взоры строителей града,

строителей неразрушимого града:

они сеяли жизнь своей смертью, как зерна,

мертвой плотью плодя человечности поросль,

распускающей радости полные горсти;

как верить еще совершенству, хрусту кружев,

предательству, лжи, подвоху зыбучих песков? —

это вы расползались, пока здесь ковалось доверие,

щедрый цветок, на котором мог прочно покоиться

разум.

настолько сомнений тот щедрый цветок не питал,

что безопасность, казалось, парила

пушинкой, что с кожей оторвана терном от плоти,

где, явно же, воздух настоен на нежности к людям

людей:

дышать им могли только те, кто послушны поэзии без

малодушья;

nous savons la bête bouscule l’homme en son choix à la

racine

la détresse durcit sa peau

tant va le sort à la défaite nous en savons bien davantage

et pourtant je n’ai pas cessé de voir en bâtissant les vertus

enfantines des yeux clairs à venir

tels je vous ai vu tels vous êtes venus

tel je m’en irai rejoindre la cachette de la cigale

à l’aube venue je le sais ce sera dans la clarté

les aigles des mots connaissent la dévastation de l’abîme

d’où surgit la fournaise au berceau des chantiers arables

d’autres graines peuvent chercher leur nourriture de sable

en moi-même brillent toujours des yeux des yeux la

vivante liberté

de la découverte

trop tard a dit une voix serrée dans des mâchoires de glace

c’était hier à peine museau fleuri de la fraîcheur dernière

aujourd’hui flaire de nouvelles récoltes

tu m’as appris dédain de la candeur ma joie ma joie des

morts

sur les genoux j’en porte les marques l’insolence de la

faillite

et tu es toujours là enfance couronnée

la surprise à chaque tournant

мы знаем, в поисках сути скотина сбивает с пути

человека,

его кожа грубеет от бед,

судьбы неизбежно крушенье, – мы загодя знаем:

и все же, я все еще видел по честности детской

строителей светлые взоры в грядущем;

я видел вас, такими вы предстали,

таким и я вернусь искать в траве цикад

на утренней заре – уверен, ясной;

словам-стервятникам знакомо опустошенье бездны

над пеплом, тлеющим у колыбели пашен;

другие зерна пусть в песке находят пищу —

во мне самом всегда сияет взор, глаза

живой свободы

видеть в мире все!

но поздно! – из-под кляпа льда пробрался голос глухо;

еще вчера проснулись рыльца и уткнулись в холод,

и вот дождались ныне жатвы щедрой;

наивно ты врасплох меня застала, радость —

радость смерти;

коленки в ссадинах – хвастливые следы моих

падений,

и ты со мной повсюду, детство в венце из цветов —

изумление с каждым возвратом;