— Нет, сеньор, — возразил священник. — Душа бессмертна. Разве может то, что вы описываете, быть бессмертным? Тело тленно, оно распадается, а душа остается.

К счастью, доктор совладал с собой и не стал спорить. Последнее, чего бы мне хотелось, это чтобы церковные идиоты подвергли меня пыткам «железным сапогом», поскольку их вера и любовь к ближнему не мешают им подвергать этого ближнего пыткам во имя Бога. Таким образом в них проявляется жестокое сумасшествие, которое природа вложила в свои творения. Хорошо, что медикам многое прощают. Уже давно не было слышно об их преследовании Инквизицией. Все это потому, что сама профессия заставляет нас заниматься телом, и все наши убеждения снисходительно принимаются за профессиональную болезнь или ущербность ума. В противном случае им пришлось бы сжечь на костре почти всех докторов. А священники ведь тоже болеют и нуждаются в докторах, поскольку боль трудно лечить молитвой, что бы там ни говорили. Но при этом доктор все равно не может говорить все, что думает, иначе он рискует навлечь на себя неприятности, причем немалые. Доктор Монардес знал об этом не хуже меня и потому благоразумно замолчал. «Пытаться зависеть от благосклонности людей — это тяжелая форма сумасшествия или глупость, которой интеллигентный человек должен избегать», — любил повторять доктор Монардес. Разумеется, он утверждал это, имея в виду медицину: важно вести здоровый образ жизни, дабы не приходилось прибегать к благосклонности и знаниям докторов, которые могут быть и неблагосклонными, и глупыми — примеров тому множество. Но высказывание это верно по сути и имеет более широкий смысл.

Наконец пришло время будить маленького Филиппа. Когда мы вошли к нему, что-то в его виде недвусмысленно подсказало мне — с мальчиком творится неладное. Именно так и было: он не уснул, а находился в глубоком обмороке, что доктор сразу и установил.

— Да, у этого случая бывают осложнения, — сказал доктор Монардес. — Ну-ка, Гимараеш, быстро принеси цитронеллу.

Цитронелла — это субстанция, изобретенная доктором Монардесом, которая состоит из цитрусовых, глицерина и толченых роз и в виде тинктуры используется, когда человека нужно вернуть в сознание. Однако большинство лекарств находилось в тюке, который из-за его большой тяжести мы оставили в одном из помещений при дворцовом входе. Мы взяли с собой только сигариллы, табачный отвар и еще два- три предмета. Ну вот, подумал я, есть работа и для черноризца.

— Как там наш королевский отрок? — спросил меня святой отец, когда я вышел из комнаты.

— Очень хорошо, — ответил я, после чего велел ему принести тюк с лекарствами.

— Тебе нужно было пойти самому, — упрекнул меня доктор Монардес, когда я вновь вошел в покои маленького Филиппа.

— Я испугался, что потеряюсь в коридорах, так как не запомнил дороги, что вообще-то было правдой.

— Слушай меня внимательно, Гимараеш, — сказал доктор, протягивая мне одну сигариллу. — Если что-то случится с этим маленьким дурачком, у меня есть деньги в Сьерра-Морене и другие средства, которые я оставил под попечительство в Кадисе. Если что-то пойдет не так, поедем туда, возьмем деньги и сбежим во Францию.

— Но как мы отсюда выйдем, мы же не знаем дороги?

— Я ее запомнил, — заверил меня доктор. — Когда мы куда-то отправляемся, это первое, что я стараюсь делать.

— А как мы убежим во Францию? Нас повсюду станут искать…

— Ты об этом не думай, — ответил доктор. — До сих пор никто, кто располагает деньгами и знает, как их употребить, не был пойман, если, разумеется, он знает, что его ищут. Ты помнишь нашего друга Фрэмптона? Вот и мы убежим так же.

Фрэмптоном звали англичанина, который вел торговлю с Испанией, был схвачен Инквизицией и брошен в тюрьму в Кадисе, откуда сумел бежать и вернулся в Англию, где и перевел книгу доктора Монардеса. Разумеется, я его помнил, разве такое можно забыть! Надо признать, что к моему удивлению в тот самый момент я испытал радостное возбуждение. Возможность бежать во Францию с золотом доктора Монардеса вызвала у меня необычайный прилив сил. Я не желал ему зла — боже упаси! Но ведь всякое бывает! А вдруг, когда мы окажемся во Франции, с доктором Монардесом что-то случится? Тогда все деньги будут моими. Интересно, сколько их? Наверняка много — доктор был человеком прославленным, известным во всей Испании, хоть и под разными именами. А как хорошо жить не работая! Я бы даже сказал, что в этом и заключается смысл жизни…

В этот момент до нас долетел звук легкого покашливания. Кашлял маленький Филипп.

— Сигариллу, скорее! — воскликнул доктор Монардес.

В следующие секунды мы уже оба изо всех сил раскуривали сигариллы, пыхтя, как январские печки в Пиренеях. Моя знаменитая интуиция вновь подсказала мне встать ближе к больному, дабы лучше воздействовать на него. Доктор Монардес тоже переместился ближе. Филипп, еще не полностью придя в себя, открыл глаза и, несмотря на слабость, приподнялся на локтях, продолжая сильно кашлять, словно собираясь выкашлять все свои внутренности.

— Он может потерять сознание от дыма! — вымолвил я.

— Давай, давай! — возбужденно повторял доктор. — Куй железо, пока горячо!

И с этими словами он направил густую порцию дыма (как она вообще поместилась у него во рту!) прямо в лицо Филиппу.

Секунду назад я сказал, что мальчик может выкашлять свои внутренности? Нет, я должен был сказать это сейчас! На какое-то мгновение мне показалось, что королевский отрок рассыпется прямо у меня на глазах.

— Я могу пальпировать! — предложил я, опять же ведомый интуицией.

— Ни в коем случае! — жестом остановил меня Монардес. — У него кишечник совсем пустой.

Хваленая интуиция на сей раз меня явно подвела.

В тот же момент из коридора донеслось пыхтенье и звук тяжелого предмета, который волочат по полу. Это был падре с нашим тюком.

— Принеси мне цитронеллу, — приказал доктор. Я приготовился и, открыв дверь, выдохнул плотную струю дыма прямо в потное лицо падре, он тотчас отпрянул назад, словно его ударили чем-то тяжелым.

— Спасибо! — сказал я, но, спохватившись, добавил: — Втяни его внутрь!

Падре, согнувшись пополам и непрерывно кашляя, втянул тюк в комнату. Повернувшись к Филиппу, я увидел, что он сидит в кровати, не переставая кашлять, и смотрит на нас. Доктор протянул сигариллы священнику, велев вынести их из комнаты, а сам взял тинктуру, смочил ею губку и поднес к носу мальчика. Я открыл зарешеченное окно. На меня дохнуло холодным осенним воздухом. Все-таки, что значит природа! Сигариллы, конечно, сыграли свою роль, но вряд ли бы мы могли справиться только с их помощью. Что бы там ни говорил доктор, я думаю, природа проснулась в самом мальчике и, верная мощному инстинкту выживания, заставила его прийти в себя. Какое-то колесико в ее механизме закрутилось, определенный рычаг сдвинулся и весь механизм пришел в движение, застучал, загудел, но так, чтобы мы не услышали — где-то в скрытых недрах человеческого тела, в нижней бездне, а не в небесной, в микрокосмосе… И вот теперь маленький Филипп, которому промыли кишки, в полном сознании лежал перед нами на кровати, дрожа от слабости и холодного осеннего ветра, повернувшись набок среди скомканных шелковых простыней, а доктор Монардес, сидя на корточках, осматривал его. И если сейчас не закрыть окно, то мальчик, вероятно, схватит простуду, однако паразитов у него уже нет, о чем мне радостно сообщил доктор Монардес. Если Филипп простудится, то его будет лечить другой доктор, так как нас позвали сюда единственно из-за гельминтов. Но мне и самому стало холодно, так что я поспешил закрыть окно. Только простуды мне сейчас не хватало…

Потом нас пригласили к трапезе самого Филиппа II, короля этой пропащей, вконец обанкротившейся империи, несмотря на то, что ежедневно в ее порты прибывают галеоны, груженые золотом из Нового Света и редкими пряностями из Индий. Почему она обанкротилась? Из-за армий головорезов, защищающих католицизм от турок, а также воюющих в Нидерландах, Италии, Индиях? Нет, это, конечно, имеет значение, но не такое уж большое. Все из-за воровства, из-за чего же еще? Некоторые спросят, как можно украсть так много? Спросят те, кто плохо знает людей. Можно, отвечу я им! Еще как можно! В принципе, все плохое возможно. Но есть один человек, который может подробно рассказать, как это происходит, хотя, скорее всего, он унесет эту тайну в могилу. Это сеньор Васкес де Лека, корсиканец по рождению, который вырос в рабстве у алжирских пиратов, потом стал гражданином Севильи и сейчас он — первый министр. Да, судьба поистине непредсказуема и всесильна. Идет молва, что некоторых людей он сделал богаче испанской казны. Сандоваль, Эспиноса. Но не себя напрямую, не настолько же он глуп. У него внимательный, умный взгляд, изысканные манеры, учтивая речь. Говорят, что начало цепочки — в портах.