И вот соперница умерла!
Умерла, не оставив Эйнару сына, ибо и третьего их сына мы тоже извели. Но осталась дочь. Этой девчонке как-то удалось выжить, будто мать ей передала ей свою силу, оставила жить вместо себя.
Я рассеянно слушала, как гонец рассказывает, что в Сонборге все искренне горюют о Рутене. Что её так любили все, кто её знал, что сейчас никто не сдерживает горя.
Когда её успели полюбить? Когда и за что? Ведь не за красоту же. Красота – всего лишь обещание чего-то хорошего, которое притягивает людей. Должно было быть что-то посущественнее хорошеньких губок, щёчек и носика. Я вопросительно посмотрела на гонца.
– Да, госпожа Рангхильда, дроттнинг Лада была добра, – кивнул он. – Лечила людей, ни к чему и ни к кому не оставалась безразлична. Разбиралась с просьбами, помогала сиротам и вдовам. Конунг доверил ей и суд по мелким делам, где надо было, изучив все подробности, вынести верное и справедливое решение в соответствии с законами Сонборга.
– Ишь ты… законы Сонборга успела изучить… Так выходит, она неплохо справлялась, эта Рутена. Что же… была умна?
Гонец грустно кивнул головой. Очевидно, смерть дроттнинг Лады и для него горе. Но он приехал, чтобы позвать оказать честь и присутствовать на прощальной тризне по безвременно ушедшей Ладе Рутене.
Неужели я откажусь?! Конечно, я приеду и утешу моего Эйнара! Главное, что нет больше этой ведьмы. Людей лечила… настоящая ведьма.
Теперь Эйнар снова станет моим, он теперь-то, наконец, женится на мне, объединит наши йорды и будет великим конунгом свеев. Судьба Ингвара мало занимала меня – после убийства трёх младенцев, повинных только в том, что родила их Рутена, а не я, неужели, что-то могло остановить меня, чтобы женить Эйнара на себе?
О, это праздник моей души – эта тризна!
Белые и чёрные полотнища вывешены из окон всех построек, деревянных, как и в моём Брандстане. Но здесь есть строения в два и три этажа, тогда как у нас только дом конунга да дома нескольких приближённых алаев имели нижний этаж, подклеть. А здесь таких домов стало много. И терем конунга расстроился…
Я не была здесь со времени свадьбы Эйнара и Лады. И вижу, как город прирос и людьми и постройками. Он и до этого был самым большим и богатым городом Свеи, а за шесть прошедших лет стал чуть ли не в два раза больше.
Я слышала, что люди из соседних йордов едут, идут в Сонборг, из-за этого, кстати, многие конунги были недовольны и пошли бы ратью на Эйнара, если бы собрались вместе. Но пока Эйнар силён, пока его поддерживает Брандстан, никто не посмеет подняться против.
Но даже если бы Брандстан поддержал противников Сонборга, даже в этом случае все объединённые рати вряд ли смогли одолеть Сонборг.
Эйнар со своей Ладой оказались способными йофурами (правителями), усилили и до них, бывший мощным йордом, Сонборг. Это удивило меня, я не ожидала этого от них.
Я-то гордилась, как я хорошо справляюсь с управлением Брандстаном, но, оказывается, пока я всего лишь просто не дала развалиться моему йорду, ничего не приумножила, не построила нового.
Это открытие погрузило меня в размышления о том, что надо будет сделать мне в моём йорде…
И, когда чуть позже, я узнала, что была открыта школа, привезены грамотные переписчики книг и выучены новые учёные люди, в результате чего количество книг множилось. Книги становились доступны, а если учесть, что грамоте учили всех детей и некоторых взрослых, то и востребованы. И в школах учили не только рунам, но и латыни, и греческому, и славянскому языкам.
Я прониклась невольным уважением к славянам, приехавшим с Ладой и к ней самой. Я совсем не знаю её, мы были лишь представлены друг другу на их с Эйнаром свадьбе. Я и предполагать не могла в ней ничего, кроме красоты, очевидной для всех и того, что она проклятая шлюха, которая завлекла моего Эйнара… Так мне было легче мстить ей. Я не хотела и не хочу видеть в ней достойную женщину, хорошую дроттнинг.
А оказалось, что она знала не только свейский язык ещё до того, как встретила Эйнара, но и языки латинян и греков, а их не знал никто в Свее. Латиняне и греки жили в городе её отца. И это она снизошла до Эйнара, а не он оказал честь её отцу, женившись на его дочери. Потому, что владения её отца были велики и богаты, а в их городе стояли во множестве каменные дома, вода текла по трубам в эти дома, а нечистоты сливались не на улицы и в выгребные ямы, как у нас, а стекали по системе желобов и срытых труб и выводились далеко за город. Что отец её, князь Вышеслав принял Эйнара как гостя, признав, что набег его племянника на Свею, на Сонборг был наглой выходкой, достойной осуждения и наказания… Ничего этого я не знала. Ненависть, ревность и обида застилали мне глаза.
Это не значит, что я простила её и приняла бы её дружбу, что я пожалела, о том, что сделала с ней, убив её сыновей, но я хотя бы уважала теперь свою соперницу. И выбор Эйнара в её пользу был выигрышен, хотя со мной его йорд прирос бы моими землями, Брандстаном, но остался бы таким, каким были все йорды Свеи. А теперь Сонборг возвысился не только силой и богатством над всей Свеей, но и тем, чего раньше не было – просвещением…
Странно, что моя мать, тоже славянка не стала такой дроттнинг, как Лада. Или дело было не только в том, что она славянка? Или потому, что Вея, моя мать, была с других, юго-западных берегов нашего моря? Или вообще дело не в том, что она иноземка, а в том, какой была Лада?
Меня взяла зависть к уму и образованию, которыми обладала покойница Рутена. Ума и мне было не занимать, а образование…
Ничего, я наверстаю всё, чего я не успела в детстве!..
На Эйнара было невыносимо смотреть: он разом постарел и сейчас выглядел старше своего отца, конунга Магнуса, которому было сорок пять, когда я видела его в последний раз.
А Эйнар глядел сейчас чуть ли не шестидесятилетним. Он осунулся и поседел, глаза потухли и потемнели и загорались только, когда он смотрел на дочку, малышку Сигню, сидевшую на руках у Хубавы, мамки её матери, которая приехала с ней с её родины.
Кроме Хубавы, рядом с девочкой была и гро Ганна, которая так долго успешно оберегала Рутену от козней моей Лодинн, но её дальновидность так и не распространилась на старших детей, которых она не смогла уберечь. Или не думала, что найдутся люди, способные покуситься на их жизни. Могла бы после первой смерти скумекать, наивным и добрым место в капустных грядках, а не в теремах, так что сами виноваты…
Лодинн была очень хитра и изобретательна и не повторялась ни разу, нанимала всегда разных людей, с которыми потом расправлялась быстро и тайно. Ни один способ убийства детей Лады не повторился.
Я не знала подробностей и запретила Лодинн посвящать меня, желая отстраниться, не представлять себе умирающих замученных младенцев. Всё же и я была мать.
И всё же девчонка эта, Сигню, выжила, мать умерла раньше, вот и не пришлось душить ещё и эту девчонку.
Были кроме Ганны и Хубавы и другие, стоял возле девочки, как настоящий охранитель, родной Хубавин брат Легостай, которого ещё иногда называли Эрленд (чужеземец). Все они приехали вместе с Ладой Рутеной. Но был и ещё один – певец Боян, десятилетний или девятилетний отрок. Он был воспитанником Рутены и приехал сюда ребёнком.
То, как он пел траурную песнь…
Я никогда не слышала такого голоса, чистого и звонкого, ни такого чувства, с которым он выводил свою печальную песню. Я знаю этот язык, но с мелодией, которую он извлекал из своего странного струнного инструмента, (мне предстояло ещё узнать, что это гусли) эта песня проняла меня до слёз, до самой глубины души…
И я, думавшая, когда я ехала сюда, как бы мне скрыть радость, овладевшую мной при известии о смерти главного врага моей жизни, Лады Рутены, и торжество, готовое прорваться из моих глаз, я вдруг почувствовала, какое горе владеет всеми этими людьми, всем Сонборгом… Искреннее глубокое горе. Даже конунга Магнуса провожали спокойнее, без такого сильного чувства тоски и покинутости.
