Я размышлял об этом всю дорогу до Брандстана. Излишне говорить, как напустилась на меня мать за моё глупое безрассудство, как хотела выслать Берси, по её мнению, виновного в том, что я едва не погиб, бушевала долго, пока не расплакалась, обняв меня со словами:

– Обещай никогда не рисковать больше понапрасну?

Я пообещал, конечно. Но я уже забыл о медведе и своём глупом геройстве.

Сейчас я был захвачен одной мыслью – как мне завоевать Сигню. Удивительно, прекрасный Сонборг отодвинулся в тень, я не о городе и йорде теперь думал, а о девушке. Нескольких мгновений, одного звука её смеха оказалось достаточно, чтобы я не мог больше думать ни о чём другом. Вот счастливцы её алаи, они слышат её каждый день…

Я привык всё хорошо обдумывать. И теперь мне было о чём подумать. Я должен всё узнать о Сигню. Ведь тогда, три года назад я отправился в Сонборг, ничего не зная, да и не думая о ней.

Теперь я не должен повторить той ошибки. Я должен знать, кто она, чем живёт, кого любит, кто близок ей. И я стал разузнавать всё, пользуясь материнским методом.

Почему три года назад я не поинтересовался, на ком меня собираются женить? Я видел пример Ньорда и предполагал, что мне предстоит то же, только мне достался бы Сонборг, а не Асбин. Я и думал о Сонборге.

Эта отсрочка пошла не то, что на пользу, она меняла всю мою дальнейшую судьбу. Тогда я приехал в Сонборг самоуверенным и довольно заносчивым незрелым человеком, теперь я был взрослым.

Все эти три года я думал о том, что я получу Сонборг, потому что к этой мысли склоняла меня вся историческая логика Свеи. Конечно, Сигню согласится, это выгодно нам обоим, больше, нашим йордам, и глупо было бы с её стороны отказываться от Брандстана в моём лице. А Сигню не глупая. Теперь я это уже знаю. Я теперь знаю, что она вообще необычная. Необычная девушка. Необычная дочь конунга. Она не такая даже как моя мать, которой я привык восхищаться. Я знал, что Сигню много заботится о своём городе и йорде, и о его жителях. Что она сама лечит людей. Я многое теперь знал о ней. И то, что она образованна. Книги, что привозят в Сонборг, привозят в первую очередь для неё, а также записки, которые делают мореходы по её просьбе.

В сегодняшней Свее, помимо меня, нет жениха для такой невесты, не идти же ей за конунга из норвейских диких земель, который прислал сватов не так давно. Она не глупа. А если она умна, она выйдет за меня, даже, если не хочет.

Но это верно, если рассуждать с холодным умом. Так, как я рассуждал до того, как влюбился в неё. Потому-то я и не торопил событий до сих пор.

Теперь всё изменилось. Теперь я спешил. Я хотел поскорее снова увидеть её. Я хотел предстать перед ней обновлённым. Я хотел, чтобы она увидела, что ей есть, за что полюбить меня.

Теперь я всё знал и об истории её семьи, трагичной и возвышенной. Я думал о том, как росла девочка, которая с раннего детства по сути уже была правительницей. Теперь я не удивлялся, вспоминая, как она отказала мне в прошлый раз.

Почему я так не понравился ей тогда?.. Но ведь и себе, сегодняшнему, я не понравился бы… Невероятное чутьё, природная проницательность подсказали той Сигню отказаться от того меня, благодаря ей, её заносчивому отказу, я изменился.

Проходили неделя за неделей. Выпал и растаял первый снег, дни стали совсем короткими. Зарядили дожди, поля убраны, глядели пустыми рыжими пятнами, леса совсем облетели, только мачтовые сосны стояли в тёмно-зелёных шапках с потемневшими от дождей стволами.

– Не пора ли мне повторить сватовство? – спросил я мать.

– Да пора бы, теперь Сигню «на возрасте», ломаться, как в прошлый раз не сможет, – ответила Рангхильда. – Поезжай, напомни о себе.

Но поехали мы вместе под предлогом пригласить верхушку Сонборга на совместную охоту. Дожди прекратились. Земля ещё не замёрзла, но отвердела и звенела под копытами наших лошадей. Снега пока не было. Поэтому ехали мы споро. Но Боги! Как я волновался всю дорогу! Я и спешил, и боялся торопиться. А что, если Сигню всё же откажет?.. Или согласится, но так и не преодолеет отвращения, что я вызвал в ней тогда? Выйдет за меня, но не сможет меня любить? Это представлялось мне ещё худшим, чем отказ…

Нас встречали с радостью – мы ведь ехали после обмена гонцами, с согласия линьялен Сольвейг. Весь город, казалось, высыпал посмотреть на нашу кавалькаду. Но это, возможно, только показалось нам, Сонборг значительно больше и многолюднее Брандстана, поэтому даже небольшое для этого города количество зевак, глядящих на нас, показалось нам толпой.

За три года, что я не был здесь, в Сонборге, ещё прибавилось больших домов в городе, а площадь перед теремом стала обширной, по периметру торговые лавки и вымощена камнем, так, что грязи здесь и в дожди не бывает. А мы в Брандстане только деревянные настилы меняем. Впрочем, и здесь не все улицы мощены. Терем ещё разросся, он необыкновенно красив и замысловат.

Крыльцо тоже обновили, сделав шире, крыша над ним выше, резьбы искуснее, всё оно выкрашено яркими красками. И ведь подновляют, наверное, два раза в год…

Линьялен Сольвейг и её муж Бьорнхард, оба высокие, дородные, ещё немного пополнели за прошедшие три года, встречали нас с приветственными улыбками. Я спешился с сердцем, бьющимся в горле. Где же Сигню?! Если не выйдет встречать, плохо моё дело, плохо дело всего Брандстана… Моё сердце колотилось так, что я чувствовал его шеей…

…Когда стало известно, что к нам едут Брандстанцы, я поняла, что это не просто напоминание о себе. Пришло время решить. Тётя Сольвейг очень строго беседовала об этом со мной:

– Ты просила отсрочки, тебе дали, теперь пора ответить, – она хмурилась и метала молнии потемневшими глазами.

Я сидела, подперев подбородок. Понятно, что теперь не отвертеться… Уйдя в свои покои, я легла поперёк кровати, застеленной одеялом из огненной лисы.

Сигурд… даже имя отзывалось волнением внутри. Но… как можно раздумывать о чувствах, когда речь идёт о судьбе йорда. Двух йордов. Я не должна сейчас размышлять, как женщина, но, как правительница. А если так, то я должна взять Сигурда в мужья, что тут думать.

…Но ведь в спальню войдёт не правительница, а женщина…

Не пытайся лукавить, Сигню… Не пытайся обманывать саму себя, он нравится тебе всю жизнь!..

Но я не смогу быть с ним, если он меня не любит… Как я позволю ему касаться себя…

Но прошло три года, всё меняется. И я ведь изменилась. Но что, надеяться на свою красоту, теперь признаваемую всеми?..

А на что же? Во что ещё влюбляются мужчины?

Но я не хотела, чтобы он влюбился в меня. Я хотела, чтобы мой муж, мой конунг меня любил. Вот такая глупая мечта для будущей дроттнинг.

Я запуталась совсем и решила, не думать, пока не увижу его. Теперешнего. Ведь если изменилась я, то, может быть, изменился и он…

– О чём кручинишься, Лебедица? – спросила Хубава, взявшаяся расчесать мне волосы перед сном.

Я не ответила ничего, но Хубава и сама была догадлива.

– Неужто, жених не по нраву? Красавец, говорят, и храбрец. Умница, каких мало. Попросту людей не обижает. Я слышала только хорошее. Чего ж тебе ещё? – улыбалась она, гребнями проводя по моим волосам, раскладывая их по своей ладони, любуясь, я это чувствовала, даже не видя, по её голосу.

– Любви тоже хотелось бы… – тихо проговорила я.

– Любви… Князья по любви не женятся.

– Но мои родители…

– Родители… Посмотри, что сталось с ними … – вздохнула Хубава. – Не знаю, Лебедица, счастье это или горе, любовь-то…

…Я расчёсывала чудные волосы моей милой Сигню Лебедицы, дочки княжны Лады. Эта девочка – всё, что осталось нам от Лады, которую мы с Ганной, две ведуньи, две лекарши, гро, как здесь нас называют свеи, не уберегли от смерти…

Шелковые волосы Сигню, цвета тёмного гречишного мёда, они так похожи на волосы Лады, но у той были мягче, тоньше. Так сама она, дочь, сильнее матери. Это Лада росла как нежный цветок под рукой отца и матери, это и сделало её такой хрупкой. Вернее сказать, не дало развиться силе. Ей не от кого было защищаться, закрываться.