Все, включая Линьсюаня, изумлённо уставились на него.

— Это довольно неожиданно, — сказал Чжаньцюн. — Что же заставило тебя принять такое решение?

— Линшань был создан императорами для нужд империи, — Доу Сюй наконец оторвался от разглядывания своих пальцев и поднял глаза. — Для того, чтобы служить Поднебесной и её народу. Не для того чтобы повелевать, не для того чтобы тешить свои амбиции и состязаться с другими кланами, в чьём очаге пламя выше. Если император вернулся, наш долг его поддержать, и никак иначе.

Ломин молча покачал головой. Линьсюань сидел неподвижно, стараясь удержать на лице нейтральное выражение.

— Что ж, я вас всех выслушал, — Чжаньцюн поднялся, и остальные тоже встали. — Благодарю вас за помощь, шиди. Своё решение я объявлю позже.

Заклинатели разошлись молча. Линьсюань был не прочь обсудить с собратьями совещание, однако Ломин и Доу Сюй молчали, и он не стал к ним лезть.

Решения Чжаньцюна пришлось ждать довольно долго. Прошёл день, и два, и три, а глава Ши вёл себя так, словно ничего не произошло. И только однажды, возвращаясь ночью из дома Матушки Гу, Линьсюань увидел горящий в доме Чжаньцюна одинокий огонёк.

А на четвёртый день от соседей пришли важные новости. Предсказание Линьсюаня сбылось, Мэи действительно отправили против восставших племянника главы. Мэй Хайтан действовал стремительно и решительно: совершив рекордный по скорости марш-бросок, он сумел выйти к не ожидавшему этого Инчжоу, окружить и взять штурмом за какие-то сутки. Информатор сухо сообщил, что взятие города обернулось повальной резнёй — мятежный Инчжоу явно было решено показательно покарать, чтоб другим неповадно было.

Казалось, вся Центральная равнина затаила дыхание… Но новая птичка скоро принесла на хвосте весть: истребить вождя восстания и его ближайших приближённых Мэй Хайтану не удалось. Всё решил его величество случай — буквально за день до штурма Чжэн Жуйин выехал в Лан. Понимая, что раз уж Инчжоу пал, то оборона маленького Лана смысла не имеет, претендент на трон собрал всех, кто был при нём, и ушёл в ближайшие горы. Туда к нему потянулись и немногие уцелевшие при штурме.

Положение повстанцев выглядело очень незавидным. Первое же столкновение с войсками заклинателей обернулось сокрушительным поражением и потерей базы. Мэй Хайтан ясно показал, что миндальничать не намерен, и всякого, кто сочувствует бунтарям, ждёт печальная участь. Но именно в этом заключалась ошибка. Потому что люди не испугались. Или, напротив, испугались слишком сильно, поняв, что резня теперь ждёт всю провинцию, в которой повстанцы до сих пор чувствовали себя достаточно вольготно.

Окрестности разорённого Инчжоу закипели. Лан действительно не стал искушать судьбу и покорно открыл ворота перед Мэями, зато сразу несколько других городов их демонстративно захлопнули и объявили себя подданными законного Сына Неба, а не каких-то там заклинателей. И откуда только храбрость взялась у, казалось бы, вечно запуганных подданных могучего клана? И Гусунь и до того не испытывал недостатка в добровольцах, а теперь они и вовсе потекли полноводной рекой. Целые деревни снимались с места и уходили в горы и леса со стариками, женщинами и детьми, не оставляя армии заклинателей ни зёрнышка, ни цыплёнка. Мэй Хайтан метался от селения к селению, расправляясь с теми, кого мог поймать, но эффект получался обратный — восстание лишь ширилось. Сперва от Мэев просто прятались, потом стали огрызаться. Слухи ходили самые разные: самые правдоподобные повествовали об уничтоженном отряде, который неосмотрительно откололся от основной армии. Другие говорили о большом сражении, приводя подробности одно красочнее другого. Иные договаривались до того, что мятежники якобы сразили самого Мэй Хайтана и насадили его голову на пику. Нет, это Мэй Хайтан в поединке сразил принца-самозванца и насадил его голову на пику. Да нет же, они взаимно уничтожились в грандиозной битве, что превзошла саму битву при Муе*!

Восстание стало основной темой для разговоров во всей школе и Гаотае. В других городах в эти дни Линьсюань не бывал, но подозревал, что там творится то же самое. Судачили везде: на рынке, в борделе, в чайных и просто на улицах. Чаще всего как о чём-то занимательном, но далёком — вон, мол, что творится на свете, в удивительные времена живём! — но нередко в суждениях проскальзывало осторожное: а если принц настоящий, то что тогда? А Линшань тогда как? А мы?..

— Зараза расползается, — сказал как-то Ли Баовэнь, наливая себе подогретого вина. В тот день несколько учителей Линшаня собрались в беседке на склоне горы, чтобы полюбоваться свежевыпавшим снегом.

— Говорят, волнуется вся Чжунъюань, выступления начались уже и под Чэнлином. Да что там под Чэнлином! Говорят, что волнения начались в Уху и чуть ли не за Цзяном! Сначала я, как и многие, полагаю, думал, что это Ини решили пограбить, пользуясь пожаром на заднем дворе Мэев. Но теперь гляжу — как бы у них самих не заполыхало.

— Ты считаешь это заразой, шисюн? — Ли Ломин зябко спрятал кисти в набитые ватой рукава зимнего одеяния.

— Чем ещё это можно считать? Того гляди и на нас перекинется.

— Не думаю, что всё так просто.

— Хм?

— До тех пор, пока Чжэн Гуан не постучался в ворота Линьаня, его тоже называли заразой, разбойником, князем демонов, которому нет прощения ни на Небесах, ни на Земле. Потом он стал Сыном Неба.

— А потом снова волком и тигром.

— В несчастье живёт счастье, а чрезмерная радость влечёт печаль, — Ли Ломин пожал плечами. — Никто не знает воли Неба. Но, может статься, сын окажется удачливее отца.

— Ты тоже веришь, что этот якобы принц — тот, за кого себя выдаёт?

— Практически не сомневаюсь.

Линьсюань молча стоял у перил, прихлёбывая вино. Когда речь заходила о восстании вообще и об И Гусуне в частности, он старался беречь слова как золото. А учитывая, что большинство разговоров так или иначе скатывались к этой теме, мастер Хэн в последнее время сделался на диво молчалив.

— Ну, не знаю, — Ли Баовэнь пожал плечами. — Что-то как-то сомнительно. Этак мы дождёмся воскрешения и кого-нибудь из Цзюэ. А что, императрица Хуан тоже пыталась сбежать из дворца с младенцем.

— Этому младенцу сейчас было бы лет тридцать, давно бы уже объявился, если б был жив. Так что о Цзюэ нам напомнят едва ли, а вот Чжэны… Как-никак, мы им присягнули, в этом шиди Доу совершенно прав.

— Мы неплохо жили и без императоров, — Баовэнь поморщился. — В любом случае, решать будет глава, а он ещё не сказал своего слова.

Это было правдой — как-то так получилось, что из всех советов Ши Чжаньцюн выполнил совет Ли Ломина: выждать месяц, прежде чем решать окончательно. В этом не было ничего удивительного, ведь до недавнего времени никто не мог сказать наверняка, а понадобится ли вообще что-то решать, или проблема в лице И Гусуня и его сторонников рассосётся сама собой благодаря действиям Мэй Хайтана. Даже сам Линьсюань, услышав о взятии Инчжоу и предполагаемой гибели вождя восставших, засомневался — а ну как… Здешний сюжет — не застывшая константа, кому, как не ему, знать об этом, возьмёт претендент на трон, да и проиграет. И что тогда? Да ничего, жизнь пойдёт своим чередом, Хэн Линьсюань останется жить, как жил, только уже безо всяких знаний о будущем, сравнявшись со всеми остальными. С необходимостью разгрести то, что сам наворотил; но, впрочем, ничего фатального пока ещё не случилось. Ну, поймут Мэи, что он им не друг, рано или поздно это всё равно бы произошло.

Линьсюань допил вино и поставил опустевшую чарку на перила. Снегопад уже прекратился, но мокрый снег облепил ветви деревьев, задержался на склоне, на крышах, скрыл под собой пожухлую траву. Наверняка он скоро растает, но сейчас вид из беседки походил на нарисованный тушью монохромный пейзаж. Чёрный поток внизу пересекал долину, серое небо нависло над вершинами гор, деревья там, где их не покрывал снег, поблёскивали тёмной корой, словно в мире и правда остались только две краски и переходы между ними. Два Ли за спиной замолчали, отдавая должное вину и тому, ради чего они тут собрались — любованию пейзажем.