Но, во всяком случае, его отъезд не был изгнанием, разве что временной ссылкой. Чжаньцюн даже спросил, куда он хочет отправиться, и Линьсюань решительно назвал дальние северо-западные рубежи. На одном из них сейчас проходил службу невезучий И Гусунь, которому теперь не дождаться признания себя в качестве нового императора… если только кто-нибудь ему в этом не поможет.

— Ты уверен, шиди? — спросил Чжаньцюн. — Там сейчас может быть опасно.

— Уверен, шисюн, — решительно кивнул Линьсюань. — Обещаю, я не буду рисковать без нужды.

Чжаньцюн тоже кивнул. И вот Линьсюань уже несколько дней был в пути, хотя далеко не забрался. Жара не способствовала скорости передвижения, но никаких сроков ему никто не назначал, а потому заклинатель с чистой совестью решил переждать в первом же достаточно крупном поселении в надежде, что через несколько дней путешествовать станет легче.

За окном орали цикады. Кто бы мог подумать, что это воспетое поэтами и писателями насекомое может быть настолько назойливым и раздражающим? Символ бессмертия, понимаешь… В первый раз, когда Линьсюань-Андрей услышал их стрёкот, ему даже понравилось — создаёт атмосферу южного вечера, столько читал про пение цикад, и вот слышит наяву. Но когда этот звон стоит час за часом, день за днём, хочется оглохнуть. Или создать уничтожающий цикад талисман и запустить его в растущее под окном дерево, которое оккупировали певуны.

Хотя, если уж создавать талисманы, то лучше сделать что-то охлаждающее. И вообще, не валяться просто так, а всё-таки заняться духовным совершествованием. Или чтением книг о заклятиях и талисманах, их сотворении и использовании, благо прихватил с собой парочку. Была у Линьсюаня задумка — заклятие, срабатывающее как сигнальный огонь. Ещё со времён истории с водяным духом; конечно, не велик труд в числе прочего таскать с собой хлопушку-фейерверк, посылающую в небо сигнал, но стоит забыть или уже использовать, и вот позвать на помощь не получится. А заклинать можно сколько угодно и голыми руками, хватило бы сил.

Книги облегчали дело, но готовых ответов не давали. Приходилось самому отыскивать закономерности в переплетении ниточек ци и расположении штрихов на бумаге, порождающих волшебство. Экспериментировать. Интересно, кто-нибудь здесь пытался разработать теорию и методологию заклинательства, или знания накапливали исключительно методом тыка, а классифицировались уже задним числом?

Увы, никому из составителей трактатов, видимо, не приходилось в голову записать, как именно проходил процесс познания. Описывался лишь конечный результат.

Линьсюань решительно приподнялся, придержав камень, и потянулся к лежащей у изголовья книге. Читать можно и лёжа.

Как принято говорить в таких случаях, заход солнца облегчения не принёс, но хотя бы прямые солнечные лучи перестали досаждать. К тому же поднялся лёгкий ветерок, и Линьсюань, подняв шторку, с наслаждением подставил залитую потом кожу потоку воздуха. Света в комнате он зажигать не стал, а потому не боялся, что поредевшие прохожие внизу его увидят. Публично демонстрировать обнажённое тело, пусть даже мужское и выше пояса, здесь считалось возмутительным бесстыдством.

Но всё же нужно одеться и спуститься вниз. Пусть жара успешно портила аппетит, совсем без еды прожить невозможно — до инедии Линьсюань пока не дорос. Обед он пропустил и сейчас чувствовал себя готовым сжевать пусть не быка, но барана. Можно было, конечно, кликнуть слугу и попросить принести ужин в комнату, но Линьсюань понял, что соскучился по человеческому обществу. Пришлось натянуть одежду, тщательно завязать все завязки и пояс — не может же господин бессмертный явить себя народу расхристанным — и спуститься вниз.

— Сию минуту, господин бессмертный, — тут же засуетился слуга. — Быть может, изволите пройти на террасу? Там прохладнее, и воздух свежее.

Против террасы Линьсюань ничего не имел, наоборот, так что пришлось опять подниматься по лестнице. Зато столик ему отвели у самых перил, так что можно было смотреть на небольшую площадь внизу, на которой как раз заканчивала представление небольшая труппа акробатов. Скоро наступит комендантский час, и все зрители разойдутся, так что артисты торопились собрать последние монетки. Линьсюань даже немного пожалел, что не пришёл раньше — всё развлечение.

Вокруг переговаривались другие постояльцы. За спиной Линьсюаня толковали о ценах на зерно и соль, один из собеседников жаловался, что хотел заработать на перевозке рыбы с побережья, да теперь боязно: кланы-то бессмертных на последнем Собрании, говорят, перессорились, как бы не сцепились, а простому люду от того одно горе да убыток. С другой стороны из гула голосов донеслось «судья Кан», и Линьсюань невольно навострил уши.

— Да быть того не может!

— Сходи к Управе, сам посмотри. Все приметы, всё расписано, и награда назначена. За предательство, стало быть, нашего ордена и сношения с врагами.

— Кто бы мог подумать? Про судью Кана всегда такая хорошая молва была. Говорили, что честный, и законы знает, и не брал никогда…

— А это, братцы, до того было, как он женился. А жена что? Вестимо, денег требует. Птицы гибнут в погоне за пищей, люди гибнут в погоне за богатством. Вот, помню, как мой брат женился…

Линьсюань невольно усмехнулся, хоть и с ноткой грусти. Что бы там он ни думал и ни делал, а Чжаньцюн не собирался отпускать жертву так просто и явно намеревался доиграть эту драму до конца.

— Прошу, господин бессмертный! — возникший у стола слуга принялся расставлять блюда и пиалы. — Как вы и просили, лотосовый чай, блинчики, утка. Пирожки сейчас будут, ещё минуточку. Соусу не желаете, чесночного или бобового?

— Не надо, спасибо.

— Если пожелаете, только кликните. Для господина бессмертного всё самое лучшее. У нас тут самые знаменитые люди останавливаются! Даже сам глава Ши однажды был. А как раз сегодня сам Дракон Бэйцзяна заглядывал, тоже комнату снять хотел, да не судьба…

— Кто заглядывал?

— Дракон Бэйцзяна! Ну, Е Цзиньчэн, воин знаменитый, сперва у императора служил, потом у разных кланов. Степняков гонял, и горцев, и…

— Я знаю, кто такой Е Цзиньчэн. Так значит, он здесь, в Люйцяо?

— Ну, да, — закивал слуга. — Уже совсем было сговорился с нашим хозяином на ночлег, да потребовал лучшую комнату, а лучшую уже занял господин бессмертный. Вот и оскорбился господин Е, не захотел здесь оставаться. Уж его и жена упрашивала…

— Жена? — снова удивился Линьсюань.

— Жена, — подтвердил подавальщик. — Женщина с ним была, в вуали такой длинной, его «моим господином» называла. А он с ней грубо говорил. Вообще, вояки эти — грубияны, что ни говори. Людей убивать — скверное дело, а чтоб всю жизнь этим заниматься… Те же разбойники. Может, и к лучшему, что господин Е ушёл.

Линьсюань мысленно скривился: привычка местных приравнивать солдат к убийцам коробила его не в первый раз. Но сейчас его занимало другое:

— А куда они от вас направились, ты не знаешь?

— Не знаю, — настал черёд удивиться слуге. — Э… Выяснить для господина бессмертного?

— Не сочти за труд, — Линьсюань пошарил в рукаве и извлёк небольшую связку монет, приберегаемую специально для мелких расходов. — Я знаком с господином Е, думаю, будет уместно его навестить.

— Как угодно господину бессмертному! — слуга с энтузиазмом закланялся. — Всё выясню в лучшем виде. Завтра сразу же как откроют ворота, так мигом обернусь!

— Завтра они могут уже уехать, — напомнил Линьсюань.

— Так сегодня час поздний, господин бессмертный, только не гневайтесь на этого ничтожного. Все ворота уже скоро закрываются. А у этого слуги сейчас минутки свободной нет.

И правда, с сожалением признал Линьсюань. Это заклинатель может идти куда хочет в любое время дня и ночи. А простым жителям, чтобы покинуть квартал после наступления темноты, нужна ну очень веская причина.

— А какие ещё гостиницы есть в Люйцяо? Куда они могли пойти, как ты думаешь?

— Либо в «Персиковую рощу», что у Сосновых ворот, либо в «Нефритового зайца», что на рыночной площади. Но в «Нефритовом зайце» шумно, да и вообще, — слуга состроил презрительную гримасу, — клоповник это. Так что думается этому ничтожному, они остановились в «Персиковой роще».