— Что же, времени тебе на это благое дело до начала лета. Но коли не сыщешь мне аббата, то пеняй на себя — опалюсь на весь монастырь разом. Что же касается Юрия Радзивилла… Где твой родич, Николай? Почему не желает сам развеять возможные наветы?
Канцлер литовский явно через силу выдавил из себя нерадостную весть:
— Он тайно от всех сбежал в Краков, и принял там католичество и монашеские обеты. Прости, государь…
Промолчав, хозяин дворца задумчиво постукал пальцами по столешне.
— Действительно: в каждом стаде бывает… Гм. И все же я даю ему возможность одуматься и покаяться, явившись в Вильно на мой суд до наступления лета. До той поры все его имения и имущество будут управляться дьяками великокняжеской казны, и Николай — если беглец пришлет тебе какое послание, не таи его от меня.
Старший Радзивилл оживал прямо на глазах, поняв, что опала только что его миновала.
— И не помышлял об ином, государь!
Небрежно положив десницу на пухлую стопку желтоватых бумажных листов и явно не раз скобленого и исписанного пергамента, что лежала на его столе, Димитрий Иоаннович повернул лик в сторону великого гетмана Ходкевича и недовольно поинтересовался:
— Мне понятно теперь, отчего в донесениях постоянно треплют имя Радзивиллов. Нет тайны и в упоминании Сапег: богаты, врагов нажили немало, да и как сменившие веру под подозрением — всем известно, как часто новообращенные в католичество проявляли дурное рвение… Но Вишневецкие? Каким образом они попали на языки шляхты? Или мой юный чашник тоже замечен в какой-то крамоле?
— Э-э?.. Нет, государь, ни он сам, ни его достойный отец ни в чем таком… Тут скорее отличились дядья юного княжича.
— Да? И что с ними не так?
Раскатисто кашлянув, на помощь временному союзнику пришел подскарбий Волович, с нескрываемым злорадством пояснивший:
— Канцлер поставил их надзирать за возведением новых крепостиц на границе с Диким полем, а они в том деле изрядно проворовались. К слову, и лопаты с пилами из тульского уклада они тоже большей частью покрали и продали иноземным негоциантам.
— Вот как?.. Это же та ветвь семьи, что владеет Вишневцами?
— То так, государь.
Как-то неопределенно поведя плечами, молодой правитель неожиданно мягким голосом обратился к великому канцлеру литовскому, отчего-то вновь успевшему налиться дурным багрянцем пополам с синевой:
— Николай, доведи до корыстолюбивых князей, что у них месяц, чтобы внести в казну все уворованное — и еще два раза по столько же сверху. Иначе я заберу в казну их родовое имение.
Побурев еще больше по вине проворовавшихся соратников, Радзивилл послушно подтвердил:
— Исполню, государь.
Убрав правую руку с доносов… То есть донесений, Дмитрий так же напоказ положил уже левую на еще одну стопочку грамоток. Верней сказать, писем, автор которых, узнав свои послания, тут же оживился и даже как-то нетерпеливо ерзанул на своем стуле. Воевать главный военачальник Литвы умел и любил…
— Теперь о иных делах. Вы главные чины Пан-Рады; те, чей голос имеет решающий вес в любом обсуждении и расправе дел государственных. Поэтому ответствуйте мне: является ли мятеж ливонских баронов подлой изменой и нарушением клятвы верности своему государю?
Не сговариваясь, все присутствующие тут же утвердительно кивнули, а епископ виленский еще и усугубил обвинения:
— Семь казней египетских на их головы! Виновны не только перед тобой, государь мой Димитрий Иоаннович, но и перед Господом нашим Иисусом Христом, ибо клялись на кресте, и его именем!!!
Благосклонно кивнув правильно понимающему текущий политический момент Протасию, правитель заметил:
— Казней не обещаю, но места в каменоломнях хватит всем… Григорий, как идут приготовления к походу на мятежников?
Для приличия размашисто перекрестившись, великий гетман литовский Ходкевич с довольной улыбкой признался:
— Грех жаловаться, государь: хорошо! Шляхта застоялась, а тут такой повод!.. К новой траве закончим готовить обозы, и, если будет на то твоя воля, выступим.
— Первая хорошая весть за сегодня… Ах да! Во исполнение союзного договора, отец мой, Великий государь всея Русии, шлет в помощь полк рейтар и четыре тысячи дворянской конницы. А так же дюжину малых осадных жерл с опытными пушкарями: на баронские крепостицы и того много будет. Ты, Григорий, будешь наковальней, а московские полки под твоим командованием — молотом…
Великий гетман на это лишь довольно кивал, предвкушая: с такой силищей он всех мятежных барончиков как зайцев в поле будет гонять!
— Николай: я желаю держать совет с шляхтой, посему готовь Вальный сейм на первый месяц лета. Заодно обсудим судьбу освободившихся поместий и владений в Ливонии…
Великий канцлер по примеру Ходкевича уверено склонил голову.
— На сегодня все, ступайте.
Когда пятерка мужчин поднялась и направилась на выход, голос Великого княза остановил Николая Радзивилла, повелев тому задержаться ради отчета о последних вестях их королевства Польского. Створки двери мягко закрылись, канцлер сел обратно на свой стул и принял вид, преисполненный глубочайшей печали.
— Николай, как ты мог так оплошать?!?
Вздохнув, возможный тесть правителя Литвы хриплым голосом ответил:
— Если бы только мог, Димитрий Иоаннович, сам бы удавил гаденыша. Своими собственными руками!
Откинувшись на высокую спинку своего стула, младший государь царства Русского досадливо подтвердил:
— Лучше бы и в самом деле загодя придушил. Перед самым отъездом из Москвы я говорил с батюшкой о брачных делах, и он с большим интересом выслушал мои соображения насчет одной девицы из очень знатной семьи…
Сглотнув и непроизвольно облизав моментально пересохшие губы, Радзивилл уточнил:
— София-Агнешка? Или Анна-Магдалина?
Размеренно стрягивая перчатку с пальцев левой руки, возможный жених небрежно отмахнулся:
— Отцу все равно, ему нужны внуки, и поскорее. Хм, и побольше числом!
— Значит, он согласен?!!
— Батюшка БЫЛ согласен. Теперь все осложнилось…
Если бы не правила приличия и мужская гордость, Николай Радзивилл мог бы и застонать в полный голос. Чертов Юрий, чтоб ему в аду котел погорячее попался!!! Меж тем, стянув одну перчатку, хозяин кабинета принялся за вторую — и канцлер не мог не отметить, что кожа на его руках оправилась от яда, и уже вполне чиста и бела.
— Вот что, Николай. Нам теперь нужен подвиг.
— Эм…
— Батюшка не раз мне говорил, что нам ОЧЕНЬ нужен мир и спокойствие со стороны Польши. Как только закончишь рассылать гонцов о грядущем Вальном сейме, собирай посольство и отправляйся к брату моему Юхану, крулю Польскому. Не знаю как, но добудь мне этот мир. Хотя бы на три года. Пять — совсем хорошо, а десять вообще прекрасно! С собой возьми всех трех князей Вишневецких и главу рода Сапег: надо убрать их с глаз шляхты, а то… Как бы дурного не свершилось.
Говоря, Дмитрий вытянул из небольшого кармашка своего кафтана невзрачный перстенек, в оправе коего тускло поблескивал дешевый аквамарин — и, повертев его в пальцах, положил перед собой на стол.
— Пока совершаете посольство, самые буйные отправятся в Ливонию вместе с Ходкевичем, и всем станет не до вас. Николай?
С великим канцлером после появления перстенька стало происходить что-то непонятное: он сначала замер, а потом обмяк и расслабился, словно начал слышать что-то очень хорошее и даже приятное для себя. Вот только глаза как-то странно остекленели…
— Да-а?..
Меж тем голос правителя стал еще тише, обретя невероятную властность и глубину:
— Вот твое время и пришло, Николай. Когда доберешься до Польши, ты знаешь, что делать, и что обещать королю Юхану Вазе. Ведь правда?
Утвердительно кивнув, Радзивилл счастливо и чуточку глуповато улыбнулся, поднимая лицо к подходящему к нему ближе Великому князю. Медленно проведя ладонью над головой «тестюшки», седовласый «жених» замер в недвижимости на несколько долгих минут — и лишь его пальцы временами едва заметно шевелились, словно играя на невидимых струнах чужой души. Затем он вернулся обратно на свой стул, мимоходом смахнув оказавшийся очень важным перстенек, и откинулся на резную спинку с тихом ожидании. Недолгом: звучно и очень резко щелкнув пальцами Дмитрий едва успел опустить руку перед тем, как Николай Радзивилл по прозвищу Черный несколько раз сморгнул и пришел в себя:
