– Я из совсем другого мира, Ириша, – начинает свою речь Семнадцатый. – В том мире все было иначе, но я был глуп и молод, потому захотел все сделать сам.

Я слушаю его, не понимая почти ни слова, он старается мне объяснить, конечно, потому что видит, что до меня не доходит. Странно, но Семнадцатый совсем не раздражается, а, вздохнув, меняет тему на более понятную. Оказывается, мы были заморожены, поэтому не изменились совсем, но тем временем пролетело очень много лет. И теперь что происходит вокруг – совершенно неизвестно.

– Наш корабль попал к нехорошим существам, – продолжает рассказывать Семнадцатый, будто самому себе. – Поэтому я и оказался в конце концов тут. Есть шанс, что второй… Впрочем, тебе это ничего не скажет.

Как бы ему объяснить, что я вообще ничего не понимаю? Семнадцатый как будто осознает это, начиная рассказывать совсем другие вещи – о том, как он проснулся и немножко сломал корабль, сумев сохранить жизнь хоть кому-нибудь. Почему-то для него жизнь имеет какую-то ценность, как не игрушка, честное слово!

Ну вот, он сломал корабль, потом что-то еще непонятное сделал и теперь ищет такую же дырку, в которую пихнул сорок четвертую, потому что ему очень надо, чтобы мы оказались среди людей, которые не будут желать в нас играть. Все-таки сказки у него интересные, как и те, что мне когда-то давно рассказывали в питомнике, когда обучали быть хорошей игрушкой. Я дорогой игрушкой была, потому что меня себе не каждый мог позволить… А кто я теперь? Мусор…

Примчавшийся дед переводит нас с Катенькой на «Сириус», где условий для нее побольше, все-таки боевой корабль. Внимательно расспросив квазиживых, дед только вздыхает, а я сижу с сестренкой, очень тянущейся к рукам. Дед говорит – сенсорный голод, а мне… Я просто чувствую, что должен быть подле нее. Кормить ее можно очень осторожно, поэтому этим тоже я занимаюсь.

– Уснула? – негромко интересуется дед. – Как она?

– Любой взрослый – однозначно враг, желающий ей сделать больно, – информирую я его. – При этом спокойно принимает меня. Тут что-то не так.

– Значит, мнемограф, – решает он, кивнув. – Сейчас и сделаем. Лиля с мужем останутся тут, археолога вернут на базу, не до игр нынче.

– Ты что-то знаешь, – понимаю я, внимательно вглядываясь в его лицо.

– Пока мнемограф работать будет, расскажу, – обещает дед. – Все очень непросто, и как бы это не «опасность для Человечества».

Тут я негромко, но в полном соответствии с традициями Флота, коротко высказываюсь на эту тему, на что он улыбается и никак мои слова не комментирует. Я так думаю, что он согласен, причем именно поэтому не допустил сюда ни маму, ни папу. Они у меня очень хорошие, но мама просто помнит, а папа идет по пути защиты потомка, ибо знает, что приключения у Винокуровых не самые безобидные.

Я помогаю навести шар мнемографа на ребенка, осознавая, что ничего простого ждать не стоит. Она себя номером называла и, в принципе, что это такое, я знаю, спасибо деду. Кроме того, никак не отреагировала на слова «мама», «папа», «дедушка», как будто вовсе их не знает. Мнемограмма покажет, на самом деле.

– Дед, а у тебя экзоскелеты детские есть? – интересуюсь я у него.

– В аварийном наборе есть, – вздыхает он, улыбнувшись мне. – Только это ничего не решит – она ходить не умеет и никогда не умела, хотя повреждения позвоночника мы исправили.

– Значит, надо учить ходить, – понимаю я. – А до тех пор на руках носить. Понял, принял.

– Слушай, внук, – дед становится серьезным, заставляя меня собраться. – Совсем недавно были обнаружены капсулы, россыпью. Там с полсотни детей в состоянии криосна, так называемая «гибернация». Побитые, частично искалеченные, все одаренные. И вот тут начались сюрпризы.

– Опять Отверженные? – удивляюсь я, потому что вроде бы решили эту проблему.

– Судя по всему, да, еще и вступившие в союз с «чужими». Как нам известно, это возможно, – объясняет он мне. – Либо там не было меня, либо… Это другое пространство.

– То есть не наша ветвь реальности, – работы ученых на эту тему я помню. Это или изначальная ветвь, где нет нас – да там вообще людей нет! – или же нечто подобное, что тоже возможно.

– Вполне вероятно, что не наша ветвь реальности, – кивает он. – При этом дети называют себя игрушками, не знают своих имен, покорны воле любого взрослого. Это отличается от поведения Кати, но с ней история другая – она явно имеет способности творца, потому в течение долгого времени может контактировать с нашей Аленкой.

– А как они оказались тогда в нашем? – спрашиваю я деда.

– Корабль, на котором были капсулы, разрушился в черной дыре, – объясняет он. – Наши новые друзья смогли выловить отдельные капсулы… Вовремя.

Я понимаю, что он имеет в виду, ибо лишенные энергии капсулы просто вышли бы из строя, окончательно убив своих «пассажиров». Но вот суть рассказанного в том, что сейчас с обнаруженными детьми и врачи, и психологи, и много еще кто. Полсотни маугли, считающих себя игрушками, – это страшно просто. Я и представить себе подобное не могу. А дед продолжает рассказ. На одаренных ставили опыты, называя это игрой, а тех, кто «приходил в негодность», по мнению мучителей, уничтожали крайне жестоким образом. Я себе такого даже не представлял и хотел бы не представлять и дальше.

– Проблема еще в том… – дед вздыхает. – По Машкиному мнению, они нашли «исправные игрушки», а вот где-то еще болтается «мусорный» звездолет. Понимаешь, что это значит?

Кажется, у меня волосы встали дыбом, я даже рукой проверяю – так ли это? Что сказал дед, я понимаю даже слишком хорошо, несмотря на то, что я едва-едва вступил в пору совершеннолетия. Совершеннолетие – это не возраст, а готовность брать на себя ответственность, поэтому наступить может как раньше, так и позже. Но то, что говорит дед, означает, что если дети живы, то нам нужно будет иметь дело с тяжело травмированными, больными, искалеченными детьми, боящимися взрослых, не знающими даже базовых понятий.

– Ты меня прогонишь? – грустно спрашиваю я, не желая этого, но инструкции-то я помню. Я не пилот, не врач…

– Ты единственный стабилизируешь малышку, – напоминает мне он, усмехнувшись. – Прогонялка у нас, считай, сломалась.

Тут он опять прав, потому что ситуация с малышкой очень грустная, а вот тащить сюда Аленку совершенно точно никто не позволит. Так что я в любом случае остаюсь. В этот момент «Сириус» подает сигнал, поэтому наш разговор прерывается по естественным причинам. Мне нужно возвращаться к Кате, деду же разглядывать мнемограмму. Ну а какое еще значение может быть у полученного сигнала?

– Я пойду, надо ребенка покормить, – вздыхаю я, – и будем потихоньку учиться ходить, а пока… как ее двигать?

– Пока двигать не надо, – сообщает мне дед, что-то разглядывая на своем коммуникаторе. – Сириус! Подготовить отсек для ребенка, ориентируемся на возраст два-три года.

– Принято, – отвечает ему разум корабля. – Прошу следовать за маркером.

Это дело знакомое – за маркером следовать, ибо корабли типа «Сириуса» я не очень хорошо знаю. Новейшие военные, предназначенные для дальней разведки и работы в отрыве от Флота, они устроены не совсем привычно, поэтому приходится ходить по маркерам, как мальчишке. Это в школе, в классе третьем начального цикла есть такая забава – по маркерам искать что-то спрятанное. Ну с тех пор и знакомо, увлекательная игра.

Дедов приказ логичен: блокировать медотсек он не может, а в мнемограмме увидел что-то необычное или несущее опасность для Кати. Значит, мы будем в изолированном ото всех месте, чтобы ее не напугали, потому что иной причины я себе не представляю. Тоже неплохо, и много думать не нужно. Сейчас необходимо в первую очередь покормить Катюшу, затем поговорить, может, экран включить, чтобы могла узнать новое. Как объяснить, что такое «мама», я не знаю. Просто не знаю, и все…

***

Появившийся на комбинезоне шеврон ставит в тупик, потому что я теперь флотский курсант-стажер. Но от Катеньки этот факт меня не отвлекает, потому что она у меня сейчас ест. С полным доверием относящийся ко мне ребенок явно впервые в жизни ест кашу. Шоколадную ей пока дать не рискнули, поэтому традицию мы нарушаем. Очень сильно жидкая манная каша у нас.