Дима смотрел на них через объектив. Юрий Николаевич иногда взглядывал в его сторону, а потом поспешно отводил взгляд. Он протянул Вике фото:

– Это вот мы с первой женой, Мадиной Теймуразовной, и Тимуром. Тут ему шесть месяцев.

Вика сначала разглядела женщину. Со снимка смотрела крупная брюнетка с большими спокойными глазами. На коленях у нее сидел упитанный младенец в белом чепчике и круглыми глазами таращился на фотографа. Юрий Николаевич торжественно восседал рядом с женой и напряженно глядел в камеру. Он был на полголовы ниже супруги, отметила про себя Вика.

– А есть снимки с Анной Михайловной?

– Нет, с Анной Михайловной снимков нет. У нас и было-то две-три фотографии, но они потерялись… Давно потерялись.

– Жаль, – Вика вздохнула.

– Это вот моя вторая свадьба. Со второй женой – Еленой Викторовной. Это ее отец с нами.

Вика взяла в руки снимок. Еле сдержала улыбку, так молодожены были карикатурны. Очень полная невеста в пышном белом платье. Пояс узок и забрался выше талии. Широкое лицо, над губой – усы. Заметные. Темные вьющиеся волосы широко разбросаны по плечам, а сверху на них возложена широкая шляпа с цветами. В руках у невесты букет гладиолусов. Жених, то есть Юрий Николаевич, стоит рядом. В военной форме. Форма ему не идет. Необыкновенно широкие (зачем такие?) плечи кителя плохо смотрятся при маленьком росте. Невеста чуть-чуть выше жениха. Справа от невесты ее отец. Офицер. Тоже невысокий, но плечи у кителя нормальной ширины, поэтому форма сидит на нем отлично. Никто из троих не улыбается. Все просто смотрят в камеру. Ни одного лучика эмоций. Хотя у отца невесты, кажется, был повод для радости. Свадебные фото Вика обычно комментирует в таком духе: «Какая красивая пара!» или «Какая счастливая пара!», это зависит от того, чего – красоты или счастья – на снимке больше. Сейчас у Вики в голове метались мысли, она судорожно искала в голове подходящий комментарий.

– Красивая пара! – лучше у Вики ничего не нашлось.

– Это вот ее отец, – Юрий Николаевич ткнул пальцем в тестя. – Он был полковник. Начальник нашей части. Я же на полковничьей дочке женился.

– О!

– Да. Только Елена Викторовна работать не любила. Вообще. Я на огороде каждый день вкалывал, все у меня росло как надо. Даже возле вертолетной площадки на работе участок разработал, картошку там посадил, тоже ухаживать надо было. Окучить, полить. Я все время после службы и в выходные на огороде. А она нет. В выходные сидит дома, ногти красит. Я, говорит, жизнь на грядках убивать не хочу, тебе нравится – ты и копайся. Столько ругались с ней, ой! У меня же командировки были часто. И надолго. На кого в это время огороды оставлять? Елена Викторовна занята же – ногти красит. Знаете, кто меня выручал?

– Кто?

– Тесть! Хоть и полковник! Всегда говорил мне: езжай, я все сделаю. И поливал все без меня, не давал на жаре сгореть. И перед тещей, и перед дочкой своей, перед Еленой Викторовной, защищал меня: это вы, говорит, летом возмущаетесь, когда работать надо, а зимой не возмущаетесь, когда надо Юркину картошку есть. Вот так прямо и говорил.

Вика поулыбалась. Юрий Николаевич поправил очки и протянул следующее фото, на котором мальчик лет тринадцати сидит в вертолете.

– Это сын наш, Вадим. В вертолете он сидит. В настоящем. Приезжал ко мне гостить, я ему показывал. Он здесь в шестом классе. Это значит, мы уже шесть лет с Еленой Викторовной в разводе.

– Замечательный у вас сын, – сказала Вика. – Симпатичный. И смышленый, по лицу видно.

– Да! – воодушевленно откликнулся Юрий Николаевич. – Очень умный парень! По материнским стопам пошел – экономистом работает. Вот у меня есть… Вот его свадьба как раз, – он выложил перед Викой новый снимок.

Мальчик, который только что сидел в вертолете и улыбался фотографу из-под густой шапки каштановых волос, мгновенно превратился во взрослого человека – молодого мужчину лет двадцати семи, плотного и слегка начавшего лысеть. Его свадьба была уже совсем другая: невеста и жених хорошо одеты, стоят в просторном зале со вкусом украшенного ресторана, на дальнем плане гости с большими букетами.

– Какая красивая пара! – теперь уже не кривя душой сказала Вика.

– Да! А вот Елена Викторовна, – Юрий Николаевич указал пальцем на одну из женщин.

Вика вгляделась, ей было любопытно посмотреть, какой стала усатая невеста. Удивительно, но почти все изменилось в этой женщине. Только полнота осталась. Но фигура в этот раз была отлично оформлена светлым праздничным костюмом. Юбка до колена, ноги полные, но красивые. Дымчатые колготки, каблук – такие ноги прямо останавливают на себе взгляд. Прическа и макияж тоже удачные. Никаких усов нет.

– Елена Викторовна очень хорошо выглядит, – сказала Вика.

– Да, хорошо выглядит. А меня здесь нет… Нет. Не позвали на свадьбу.

– Как же так?

– Не знаю. Не позвали.

– Может, из-за отчима?

– Может. Вот он, отчим, – Юрий Николаевич указал на высокого рыжего мужчину. – Хотя как… Все знают, что он отчим… Знают, что я есть. Но почему-то не позвали.

Дима уже давно закончил снимать Вику и Юрия Николаевича за беседой, взял стопку фотографий и минут двадцать снимал их отдельно на туалетном столике. Потом он разогнулся и сказал: «Готово. Можем на улицу идти».

На улице сняли проход по улице. Сняли, как Юрий Николаевич, стоя на тротуаре в большой черной куртке, подозрительно похожей на рабочую униформу охранника, и черной шерстяной шапочке, оглядывает Москву. Вика решила, что нужны еще кадры с Юрием Николаевичем в цветочном магазине, чтобы было чем иллюстрировать историю про пионы. Пошли пешком в пассаж – он рядом.

– Знаете, я в армии всю жизнь, но сказать, чтобы был у меня какой-то особый риск для жизни, не могу, – рассказывал по дороге Юрий Николаевич. – А вот на краткосрочной я два раза чуть не умер. В 1977 году мы служили несколько месяцев в туркестанской степи. Воду там можно было пить только специальную, обеззараженную. Бочка стояла на солнцепеке, вода была всегда ужасно теплая, мутная, в нее что-то добавляли, чтобы обеззаразить… Отвратительная была вода. И несколько месяцев я мечтал напиться. Просто хотел чистой, холодной воды. Неделю за неделей… Старшина строго запрещал техническую воду в рот брать, ругался. Мы и не брали. Но ее, знаете, привозили такую прохладную. По утрам. Непонятно, где ее брали. В каком-нибудь ручье, наверное. Холодном-холодном ручье. И однажды я решил: выпью несколько глотков. Чуть-чуть… Лишь бы холодной и не вонючей. И выпил, пока никто не видел.

Мужчина прервал рассказ: чуть задохнулся от быстрой ходьбы.

– И что же было?

– Я даже не думал, что такое возможно. Совсем немного времени – и меня уже рвало. Фонтаном. Выворачивало наизнанку. Еще через час я уже ничего не соображал. Как в тумане помню старшину, который орал на меня. И все, меня потащили в санчасть. Сутки было очень плохо, но я их и плохо помню, а потом поправился быстро. Врач сказала, что запросто мог умереть.

В пассаже Вике на удивление легко удалось получить разрешение на съемку: в цветочном магазине была сама хозяйка, вход в павильон с улицы, она просто пустила их, и все. Чудо какое-то, подумала Вика. Пионов, конечно, не было. Выбрали розовые хризантемы, они немного напоминали пионы. Сняли, как Юрий Николаевич покупает цветы. Добродушная хозяйка улыбалась, мужчина сиял золотыми зубами в ответ. Когда женщина понарошку, для кадра, отдавала ему готовый букет, она почему-то сделала легкий книксен. Юрий Николаевич галантно отвесил поклон. Дима снял этот план и вопросительно посмотрел на Вику. Та едва заметно махнула рукой: окей, пусть так будет. Собрались уходить. Юрий Николаевич забеспокоился:

– Виктория, надо, наверное, мне купить этот букет. На завтра. Чтобы подарить Анне Михайловне. А то как же, был в магазине… И вообще, наверное, лучше с букетом завтра…

– Да-да, надо. Я напишу сейчас продюсеру, чтобы заказали букет и завтра доставили.

Мужчина облегченно кивнул.