Провозгласив это, мужчина ринулся на кухню и схватил пакетик с пирожными, которые по справедливости принадлежали ему. Затем он направился к двери, сделав круг, чтобы пройтись по бумагам и раскидать их ногами для пущего драматического эффекта. Амели смотрела на него, широко открыв рот. Забрав свою газету, Чарли вылетел из квартиры и на прощание со всей силы хлопнул дверью. Стены дома еще содрогались от последствий его эмоциональной бури, когда Амели села на диван, испытывая слабость и в то же время странное облегчение.

Через некоторое время девушка вернулась к своим рекламным заботам, стараясь изгнать из памяти последние два часа. Она сознавала, что мерзко поступила с Чарли, но актер достал ее до такой степени, что у нее не осталось ни одной причины, по которой она могла бы желать новой встречи с ним. После его прочувствованной речи и устроенного им представления Амели поняла, что прежде всего ее привлекала в Чарли его артистическая натура – образ Орландо, Септимуса или любого другого героя. Но, разглядев за маской реального человека, она пришла к выводу, что ему нужна другая женщина, не говоря уже о том, что ей требовался другой мужчина.

Анализируя события последних двух месяцев, Амели с удивлением припомнила свое торжественное заявление в начале года. В тот день она сидела в хокстонском баре вместе с Клер и клялась, что наступающий год посвятит исключительно карьере. И чем она занималась вместо этого целый месяц? Она ходила на одно свидание за другим, причем все они заканчивались безрезультатно. У нее так и не появилось ни одного подходящего кандидата, который мог бы претендовать на звание «Единственного». Нет, ее первый порыв был правильным: этот год будет полностью посвящен карьере, а потом, на следующий год, она, возможно, снова подумает о любви. Сейчас ей нужно работать.

Амели печатала и делала наброски, однако чем дальше, тем яснее в ее сознании вырисовывались две мучительные истины, каждая из которых заслуживала отдельного внимания:

1. Во-первых, она, хоть убей, не умела рисовать.

2. Во-вторых, у нее не было шансов закончить эту презентацию в одиночку.

Амели горько было это признать. Она вложила в подготовку кампании столько сил и даже разработала базовые идеи, однако реальное осуществление проекта находилось на грани катастрофы. Она достигла кризисной фазы. Разве она могла завтра представить на публичное обсуждение свои полуоформившиеся мысли и беспорядочные записи? С другой стороны, кто дал ей право сдаваться, даже не попытавшись?

Амели вздохнула и включила мобильный телефон, в глубине души надеясь, что Дункан прислал SMS с извинениями и уже спешит ей на помощь. Однако она обнаружила только послание от своей мамы Люси, которая удивлялась, почему давно не получала вестей от дочки. У Амели кольнуло сердце, однако она понимала, что сможет позвонить матери не раньше чем послезавтра. Сейчас ей нужно было поговорить с Дунканом. Девушка набрала его номер, но попала на автоответчик. Сперва она хотела записать голосовое сообщение, но потом передумала и повесила трубку. Оставался только один человек, который, она твердо знала, захочет и сможет помочь. Ее последняя надежда.

Пролистав адресную книгу, Амели выбрала имя и нажала кнопку вызова. Знакомый голос ответил после третьего гудка:

– Алло?

– Привет! Это Амели. Ты сейчас занят? – не давая возможности собеседнику вставить слово, выпалила она на сверхскорости. – Послушай, мне необходима твоя помощь. У меня появилась великолепная идея насчет «Быстрой любви», а Дункан, как назло, застрял в Кардиффе, поэтому на него рассчитывать нельзя. Ты можешь заехать и посмотреть, не удастся ли нам использовать мою задумку?!

– Я приеду через полчаса.

В семь двадцать девять Джош Грант стоял перед дверью Амели, припарковав машину на дорожке у дома.

– Добрый вечер! – прохрипела Амели, одуревшая от кофеина и счастливая, что к ней явился спаситель в образе Джоша. – Входи! Входи! – Она махнула рукой, приглашая гостя в квартиру, и спросила. – Ты будешь что-нибудь пить? Я только что собиралась сделать новую порцию кофе.

– Вообще-то я принес несколько банок «Ред Булла», оставшихся после вечеринки в Винге. Похоже, у нас впереди длинная ночь. Я сейчас открою одну. Ты ела?

Амели совершенно забыла о еде.

– Нет, но я не голодна. Нам сейчас предстоит многое обсудить. Я поставлю банки в холодильник. А ты не проголодался?

Амели понесла напитки на кухню. «Какое счастье, что Джош отказался от еды», – подумала она, вспомнив, что съестное в доме отсутствует. Пока Амели готовила кофе, Джош стоял посреди комнаты, разглядывая стопки набросков, разложенные на полу, сувениры, привезенные из путешествий, и фотографии, которыми были украшены все стены. Присмотревшись, он узнал некоторые пляжи в Гоа и водопады в Лаосе, где также побывал в свое время. Однако его особое внимание привлек один снимок, слегка выцветший и выгоревший на солнце. На нем была изображена улыбающаяся Амели, которая находилась в компании друзей на пляже Бонди-бич.[49] Все они вольготно расположились на фоне синего неба. У Амели в одной руке был фруктовый коктейль, в другой – молодежный роман, и она выглядела простодушной и беззаботной, какой Джош ее никогда не видел. Хотя в ее глазах по-прежнему была знакомая искра, к которой он постепенно привык.

Когда Амели вернулась в гостиную, она мучительно покраснела. Ей просто не верилось, что Джош рассматривает ту самую фотографию, на которой она была в допотопном розовом бикини.

– О нет, не смотри! Это старые снимки. Я давно собиралась заново отделать комнату.

– Ты серьезно? По-моему, это отличные фотографии. Особенно пляжи. Я так скучаю по морю.

Амели уныло кивнула, соглашаясь, и протянула Джошу кофе.

– Спасибо. Очень мило с твоей стороны, – сказал молодой человек, – Я не просил кофе, но все равно спасибо. Итак, в чем состоит твоя великолепная идея? – Он выжидающе посмотрел на Амели. – Выкладывай! Я чуть не лопнул от любопытства, пока ехал сюда.

– Ох, надеюсь, твои ожидания не окажутся завышенными. Я не хочу разочаровывать тебя, если ты сочтешь мое предложение не слишком удачным.

Амели встревоженно посмотрела на креативного директора, но затем вспомнила ощущение, которое возникло у нее, когда новая концепция впервые пришла ей в голову. Кроме того, следовало помнить, что это случилось в пять часов утра. По ее опыту, в идеях, рождавшихся в пять утра, всегда было нечто особенное.

Стоя перед пачками бумажных листов, которые теперь были аккуратно рассортированы, она рассказала Джошу о своем озарении, касавшемся «быстрых свиданий». Как в эти выходные она внезапно переосмыслила весь свой опыт, приобретенный во время вечеров знакомств и в реальной жизни, составив новое представление об этом процессе. Как в конце концов из всех прочих характеристик на первый план вышли разлетающиеся искры.

– Понимаешь, «Быстрая любовь» предлагает клиентам уникальную возможность найти искру… Проверить, возникнет ли спонтанная химическая реакция… В этом есть смысл, поскольку всем известно, что искра между людьми либо возникает, либо нет.

Джош задумчиво посмотрел на девушку и кивнул:

– Да, это звучит разумно. Продолжай.

Амели улыбнулась и снова заговорила:

– Извини, я начинаю путаться в словах, когда нервничаю. В любом случае с предисловием я закончила. Здесь у меня ворох мелких идей относительно того, как представить основную концепцию в средствах массовой информации… – Она указала на эскизы и схематические заметки у себя за спиной. – Однако все они связаны с моей Великой Идеей… – Амели помолчала, взволнованно глядя на Джоша, и усмехнулась. – Самый лучший, самый запоминающийся образ, который расскажет о сущности продукта… Вот он.

Амели нагнулась к груде эскизов и достала из нее один рисунок, которому суждено было стать основой рекламной кампании. Она дала Джошу полюбоваться на него, затем взглянула в упор на австралийца, чувствуя, что сердце вот-вот выскочит у нее из груди. До этого момента она и не понимала, как много значит для нее его мнение. Внезапно девушка испугалась, что он не оценит ее замысла и станет думать о ней хуже. Или, что куда страшнее, он примет ее за сумасшедшую. Ведь она вытащила его из дому поздно вечером в воскресенье, а потом, накачанная кофеином и возбужденная, начала лепетать про какие-то искры. Чем больше Амели думала об этом, тем большую неловкость испытывала за свое дурацкое поведение. Дункан был прав: у нее нарушился баланс между жизнью и работой. Нарушился настолько, что сейчас она полностью утратила перспективу и не могла сама отличить хорошую идею от плохой. Прождав, как ей казалось, целую вечность, девушка опустила голову и наконец решилась нарушить тишину: