Лорд Уинтер подошел к ильму. Нора давно исчезла, но корни дерева проглядывали сквозь опавшую листву и мягкую почву. Он тихо постоял на вершине крутой насыпи, а потом сел на толстый корень, образовывавший перемычку над канавой, снял шляпу и положил лицо на скрещенные руки.
Он смутно вспомнил Зению – хрупкую, опаленную солнцем, запыленную красавицу, теперь эта женщина стала необыкновенно прекрасной: в блестящем черном шелке, стянутом на талии, в пышных юбках, в шляпе с перьями, в ажурных перчатках и с собольей муфтой она выглядела невероятно элегантной. Темные глаза с пушистыми ресницами казались огромными, округлые щеки нежными, рот – верх совершенства, а лицо, холодное и белое, напоминало слоновую кость, вставленную в шикарное черное обрамление. Она олицетворяла богиню красоты и холода, никогда прежде в своей жизни лорд Уинтер не видел таких женщин. Между ней и видением в пустыне не существовало даже отдаленной связи. Не страдая избытком самомнения, он и представить себе не мог, что занимался любовью с такой умопомрачительной женщиной в черном. Арден ненавидел светских дам и непроизвольно подумал, что, несмотря на ее красоту, мог бы всей душой невзлюбить ее. Арден назвал ее именем, которое придумал для нее, а она лишь вопросительно посмотрела на него, как будто он сделал какой-то немного неуклюжий ложный шаг.
Если бы дело касалось только ее одной, лорд Уинтер сейчас встал бы, повернулся и уехал из Суонмира, ведь их «законный брак» – не больше, чем небылица. Безусловно, она актриса, решил лорд Уинтер. Она смогла превратиться из бедуинского мальчика в незащищенную женщину, а потом в леди Уинтер, но он не мог в одно мгновение разоблачить ее. И все же он не уехал.
Ему сказали, что у него дочь, но, увидев, какой далекой незнакомкой предстала эта женщина, он в данный момент не готов принять ее ребенка как своего собственного. Лорд Уинтер не отрицал такой возможности, он помнил, что они были близки, – просто он не мог в своем мозгу трансформировать случившийся факт в действительное появление ребенка от такой эфемерной связи.
Она оказалась девственницей – подобное обстоятельство сильнее всего отпечаталось в его памяти. Прежде он никогда не занимался сексом с девственницами, а с тех пор он вообще не имел женщин. Болезненная искра желания пробежала по его телу. Лорд Уинтер поднял голову и уставился в ствол дерева. После столь долгого воздержания в нем постоянно тлело желание, но чтобы оно вспыхнуло так внезапно и с такой силой при одной только мысли о ней – его собственная реакция удивила и раздосадовала Ардена.
С силой бросив гальку, он посмотрел, как она ударилась о ствол и отскочила обратно, а затем отряхнул грязь с рук и встал, решив, что невозможно отложить все навсегда.
Он шел, и постепенно за деревьями появлялся дом. Озеро отражало серое небо и серебряную дорожку буквой V, вытянутую до самой середины, где один из черных лебедей шлепал по воде крыльями. Позади озера над длинным зеленым склоном возвышалось величественное белое здание правильной формы с красивым фасадом, высокими окнами на фронтоне, пилястрами, вазами и прочими украшениями, выдержанными в строгом стиле.
Арден остановился, дыхание замерло у него в груди, губы и челюсти сжались.
Прошло столько лет, столько долгих лет, и тем не менее ничто не изменилось, все осталось тем же самым – огромным, холодным и безупречным. Он закрыл глаза и грустно усмехнулся – ильм и разрушенная берлога казались ему больше похожими на дом.
Когда лорд Уинтер шел по тропинке вокруг озера, на мгновение у него появилось нелепое желание, чтобы рядом с ним находился Селим. «Селим!» – иронически фыркнул он и оперся на трость, так что ее конец глубоко воткнулся в сырую землю.
Зения торопилась поскорее увидеть Элизабет и, не задерживаясь в гостиной, сразу же пошла переодеться, предоставив свекрови самой сообщить лорду Белмейну, что его сын наконец-то прибыл.
Она прервала игру дочери с ложками, которые та старалась ухватить крошечными пальчиками, и отпустила няню. Взяв ребенка на руки, Зения прижалась лицом к животику Элизабет, на которой был надет белый с голубым детский фартук, и пофыркала в него, а Элизабет, рассмеявшись, потянулась к перьям на шляпе матери.
Зения не могла долго оставаться без дочери, поэтому Элизабет не жила в детской. Ночью они спали вместе в постели Зении, а в смежной комнате стояла детская кровать и кушетка для няни, лежали игрушки. Зения понимала, что леди Белмейн не одобряет такого распорядка, но ни леди, ни лорда Белмейн их внучка, видимо, не очень интересовала. С самого рождения Элизабет леди Белмейн невзлюбила ее, потому что родился не мальчик, а единственное замечание лорда Белмейна сводилось к тому, что он не очень разбирается в детях, но считает ее очаровательным ребенком. В его высказывании содержался скрытый намек, что он взглянет на Элизабет еще раз, когда она вырастет, но, вероятно, никак не раньше.
Зения не возражала и радовалась, что у нее родился не мальчик, потому что так ее ребенок принадлежал только ей. Она отлично понимала, что лорд и леди Белмейн проявили бы всю свою власть и ни за что не допустили бы, чтобы мальчик жил вместе с ней, не позволили бы ей ласкать его, нежить и баловать. Но они не мешали Зении обращаться с Элизабет, как ей хочется, пока она не увозила девочку из Суонмира. В день рождения Элизабет, когда ей исполнился год, граф пригласил Зению к себе в кабинет и показал документы, по которым Элизабет становилась единственной наследницей, не считая леди Белмейн и Зении, получавших огромное состояние.
– Разумеется, титул она пока не получит, – объявил граф, сидя за большим письменным столом и не отрывая глаз от разложенных перед ним бумаг, – но я устроил так, что родовое имение перейдет к ней. Когда она выйдет замуж, ее муж должен будет взять имя Мэнсфилд, и только при таком условии ее мужское потомство унаследует титул. Я не стану посвящать вас в юридические детали, так как они довольно скучны, но вы можете не сомневаться, что девочка будет иметь все.
Он оставался холоден и официален, когда Зения поблагодарила его.
– Вам не за что благодарить меня. – Он наконец взглянул на нее светлыми голубыми глазами. – Честно говоря, мадам, я ждал так долго, чтобы окончательно убедиться, что ваша дочь – ребенок моего сына. Но сходство неоспоримо. Во всяком случае, я постарался все расставить по своим местам.
Временами Зения не признавала, что существует вообще какое-либо сходство, хотя никогда не осмелилась бы возражать. И только теперь она поняла, что имел в виду граф, и, как ни странно, его слова немного напугали и расстроили ее. Он вернулся – человек, который является отцом Элизабет, и каким-то образом оказалось, что вопреки разнице в чертах и цвете кожи Элизабет похожа на него.
Зения отнесла Элизабет к себе в комнату и опустила на кровать.
– Ты моя, – произнесла она, играя ножками дочери. – Моя, моя, моя! Разве не так?
Малышка агукнула и немедленно поползла к краю кровати. Она росла своенравным, настойчивым ребенком и начинала сердиться, если ей мешали что-то сделать. Зения успела подхватить дочь, не дав ей упасть с высокой постели, и перекатила ее к спинке кровати. Очень быстро сообразив, как спуститься вниз, Элизабет сразу же отправилась за своими ложками и довольно засмеялась, когда ей удалось увернуться и не попасть в руки матери.
Оставив дочь в покое, Зения принялась отвязывать со шляпы черную ленту. Ее пальцы почти не дрожали, но они до сих пор не слушались ее. Он вернулся. Он вернулся живым, стучало у нее в мозгу. Бросив шляпу на кровать, она позвонила горничной.
Приставленная к Зении девушка отличалась молчаливостью, на ее короткий вопрос: «Что мадам хочет надеть?» – Зения окинула взглядом свой гардероб. Все ее платья имели черный, серый или сиреневый цвет – в конце года леди Белмейн своим спокойным тоном высказала предположение, что вдове лорда Уинтера не следует торопиться отказываться от траура. Сначала Зения не возражала, но позднее она с тоской стала думать о разноцветной одежде, которую носили другие дамы.
