– Как ты посмел выбрать такое время для своего появления? – бросив Ардену холодный взгляд, вполголоса спросила мать, ожидавшая на ступенях церкви.

– Я так счастлив видеть и вас тоже, мама, – произнес он мягко.

– Ради Бога, Арден! Похороны мистера Форбиса! Что подумают люди?

– Полагаю, – он чуть заметно улыбнулся, – они подумают, что я не совсем мертв, как он, бедняга.

– Оставь остроумие для своего клуба. Я поговорю с тобой, когда мы вернемся домой. – Леди Белмейн повернулась и пошла к экипажу.

– Удивляюсь, что при таком обращении со мной я снова не уехал, – буркнул лорд Уинтер, наблюдая, как его мать садится в карету.

Ничего не говоря, Зения смотрела вниз на свою муфту и темные юбки, которые раздувал холодный ветер. Все экипажи выстроились в линию позади экипажей семьи и наемных факельщиков с профессионально скорбными лицами и задрапированными черным факелами. Процессию возглавлял катафалк, запряженный четверкой неподвижно стоявших лоснящихся черных лошадей, украшенных черными плюмажами.

– Я приехал в собственном ландо, – сообщил лорд Уинтер. – Вы поедете со мной, леди Уинтер?

– Я уверена, леди Белмейн ожидает, что я… – в панике заговорила Зения, но его крепкая хватка пресекла ее попытку уйти.

– Не сомневаюсь, что леди Белмейн ожидает вас, но вам придется понять, что желания вашего мужа и вашей свекрови редко находятся в гармонии.

– Я… – Зения украдкой взглянула на него.

– Не здесь. – Лорд Уинтер потащил ее за собой, удостоив отрывистым кивком пару, явно собиравшуюся подслушать их разговор.

Он повел Зению вдоль длинной цепочки экипажей, вытянувшейся по всему церковному двору и по деревенскому лугу, к последней коляске. Зения вся дрожала. Лорд Уинтер помог ей подняться в ландо, занял место на сиденье напротив, и лакей в ливрее Белмейнов закрыл дверцу.

– Лорд Белмейн настоял, чтобы я жила… – начала Зения, но он перебил ее:

– Боже, сколько времени займет церемония, как по-вашему? – Он выглянул в окно. – Ненавижу похороны. Вы здесь несчастливы?

– Нет, – покачала головой Зения и сжала пальцы в муфте.

Она взглянула на его профиль, и ей показалось, что он сжал челюсти. Морщины вокруг глаз на выжженной солнцем коже, худые, как у бедуинов, щеки, ставшие еще более суровыми черты лица – вот образ отца ее ребенка.

– Так трудно поверить, что вы здесь, – вздохнула она.

– Правда? – Лорд Уинтер искоса взглянул на Зению. – Я здесь совершенно de trop?

Она не считала, что Элизабет полностью похожа на него, но ее сердце на долю секунды восстало против их сходства, когда Зения неожиданно ясно увидела в дочери не только его голубые глаза и черные волосы, высокие скулы и упрямый подбородок, но и его характер. И хотя перед ней сидел явно мужчина, притом загорелый и грубый, его пухленькая, темноглазая, розовощекая дочь была точной его копией.

– Я не… – Зения удержалась, чтобы не прикусить губу. – Что значит de trop?

– Лишний, – сухо пояснил он.

Лошади двинулись вперед, следуя за процессией медленным размеренным шагом.

– Нет, здесь ваш дом.

Лорд Уинтер горько усмехнулся. Видимо, он не хотел смотреть на нее, а предпочитал наблюдать за томительно-медленным продвижением погребального кортежа мимо церкви.

– Боже, сколько времени это займет? – снова спросил он, откинув голову на спинку сиденья.

– До нового кладбища четверть часа – оно за рекой, затем служба и потом ленч у Форбисов… Ваша мать не останется больше, чем на час. К трем часам все должно закончиться.

– Вы, как я вижу, специалист по похоронам. – Лорд Уинтер поднял брови, и их движение вызвало у Зении поток воспоминаний.

– Я присутствовала на нескольких, – смущенно ответила она. – С вашей матерью.

– Да, конечно. Какая послушная невестка.

– Мне нетрудно. Мне даже нравится.

– Вы сказали ужасную вещь, – он снова повернул голову к ней, – вам нравятся похороны?

– То, как происходят они у англичан. – Зения погладила муфту. – Конечно, для родственников процесс очень печальный, но… В общем, среди умерших я ни с кем не была знакома.

– Вот как? – Он поморщился. – Неужели я не удостоился даже поминальной службы?

– Поминовение было. – Зения все продолжала и продолжала гладить муфту.

– Ты пролил хоть слезинку, волчонок?

Его прежнее обращение к ней, казалось, повисло между ними в холодном воздухе. Она подняла взгляд, но лорд Уинтер снова резко отвернулся к окну, и серый свет осветил его скулы и резко очерченный профиль.

– Ты хорошо питался, – заметил лорд Уинтер.

Замечание напоминало беспристрастное наблюдение, Зения с таким же успехом могла сказать, что он долго пробыл под солнцем пустыни. И все же от его слов она вспыхнула. Зения четко осознавала, что ее фигура изменилась. Рождение Элизабет изменило ее тело, грудь и бедра. Она пополнела и округлилась, и ни одна из костей нигде не выпирала. Он сделал ей Элизабет, изменил ее тело и ее жизнь, но сейчас они сидели, как незнакомые – на самом деле, они и не были знакомы.

– Теперь все по-другому, – промолвила она.

– Безусловно, – саркастически усмехнулся он. – Вы носите платье. Аллах акбар!

– Я не буду говорить по-арабски, – глухо отозвалась она, – с ним покончено.

– Понятно. Прошу извинить меня, леди Уинтер.

Передняя карета, в которой ехала его мать с невесткой, уже скрылась из виду за поворотом. На поминальном ленче он позволил Зении исчезнуть или, возможно, позволил исчезнуть самому себе, не выразив протеста, когда она села в экипаж вместе с его матерью. Остановив ландо у ворот, лорд Уинтер вышел, и экипаж поехал дальше по дорожке без него.

Он стоял и смотрел на кованые ворота, украшенные гербом Белмейнов, не обращая внимания на сторожа. Мужчина отбросил со лба прядь волос, вошел в сторожку у ворот и, следя за лордом Уинтером, постарался спрятаться за шторой. Арден его не знал, да он никогда особо и не присматривался к слугам в Суонмире. При строгой требовательности его матери штат менялся постоянно, так что все слуги были известны в доме скорее по их месту службы, чем по именам. Наем и расчет прислуги относились к самым любимым развлечениям леди Белмейн.

Лорд Уинтер повернулся и зашагал по дорожке, пока не дошел до знакомого дерева. Рододендроны под ним стали гораздо выше, но сквозь их изогнутые ветви виднелась петляющая среди леса дорожка, и он раздвинул тростью покрытые зимней росой веточки. В воздухе стоял слабый запах дыма и сырой листвы, и, возможно, ночью будут первые заморозки. Арден стоял, пар от его дыхания повисал в холодном воздухе, а потом исчезал. Ардена ждало озеро, но он еще не совсем был готов выйти к нему, и к дому тоже. Он все сделает постепенно. Закрыв глаза, он вдохнул зимний воздух английского леса. «Если бы я мог всю свою жизнь прожить в лесу, как какой-нибудь отшельник или как лиса в норе, мне не нужно было бы покидать Англию», – подумал Арден.

Он вспомнил, что когда-то в лесу вырыл нору под огромными корнями ильма, берлогу столь глубокую, что мог заползти внутрь и свернуться там, как сурок. Он застелил ее лошадиной попоной и, часами лежа там, изображал медведя или иногда крота, зажмуривался и пытался унюхать в темноте червяков. «Он весьма замкнутый мальчик, мадам, – как-то сказал один из его воспитателей. – Возможно, товарищ его возраста помог бы ему стать более общительным». В результате в имении появился отвратительный четвероюродный кузен, который все лето прыгал на берлоге Ардена, пока не осела кровля, и ябедничал на него, когда он попытался затащить обратно лошадиную попону. В то лето Арден научился, как бороться, и демонстративно убегал. Однажды ему удалось добраться только до местной таверны, но ему понравилось убегать, он получал от этого невероятное удовольствие. Когда ему исполнилось четырнадцать, он записался в армию, но ему не повезло: его узнал слуга, уволенный из Суонмира и только что получивший вознаграждение за вступление в армию как новобранец. Только его вмешательство не дало Ардену уехать с восемьдесят вторым пехотным полком.