Ситуация в сфере этнических отношений усложнилась. В Петроградском Совете латышский представитель просил присутствующих, чтобы они «не доверяли немцам Курляндию». Латыш – офицер 12‑й армии требовал отнять у немцев Польшу, а у турок Армению. Представителям господствующей нации казалось, что над всем этим витает тень сепаратизма. Действительно, польские и литовские деятели заявили о стремлении к самостоятельности. Представитель украинцев, напротив, обещал «войти в состав великой русской республики». Некоторые армяне-солдаты настаивали на освобождении Турецкой Армении. «Еврейские делегаты различных течений» называли революцию «праздником освобождения» и заявляли, что «в освобождении от фараонов египетских и российских много общего». В конце марта депутаты Государственной думы выступили со специальным обращением к еврейскому народу, призвав его подняться на защиту революционной России.
Скоро обнаружилось, что свои особые проблемы накопились и у российских мусульман. В целом Временное правительство встретило единодушную поддержку со стороны всех мусульман России. 15–17 марта в Петрограде проходило совещание мусульман, призванное решить ряд организационных вопросов. В апреле 1917 года в столице наблюдалась манифестация, названная «Интернационалом на Невском». По столичному проспекту двинулась невиданная публика: от среднеазиатов в пестрых халатах до уголовников. Здесь были украинцы, поляки, евреи, литовцы, белорусы. Больше всего, по утверждению газетчиков, публика умилялась «приобщению „азиятов“ к свободе, к России, к революции».
В Москве 1–11 мая проходил 1‑й Всероссийский мусульманский съезд. Среди 900 делегатов присутствовали депутаты-мусульмане всех четырех Государственных дум, 300 мулл, значительное количество солдат и около 100 женщин (что было беспрецедентным явлением). Было очевидно, что при всей видимой демократизации мусульманского сообщества его представители обладали достаточно высокой степенью культурной преемственности и религиозной сплоченности. При этом присутствующие отвергли призыв кадета С. Н. Максудова, объявившего, что «теперь нет ни русского, ни сарта, киргиза или еврея, есть только русский гражданин», «отдавать детей в русские гимназии и университеты, не чуждаться светского просвещения». Кадеты, присутствовавшие на съезде, сообщали об откровенной враждебности к ним участников съезда. Одновременно мусульманские армейские организации потребовали представительства на готовящемся 1‑м Всероссийском съезде Советов. В этом им также было отказано: на съезде предполагалось представительство только интернациональных и демократических организаций. Мусульманский съезд с небольшими поправками принял по рабочему и земельному вопросу программы-минимум социалистических партий. Однако российские социалисты с их догматическим интернационализмом прислушаться к мусульманам не желали.
Еще в начале мая в центральной печати появились устрашающие описания бедствий возвратившихся из Китая беженцев-киргизов, бежавших в 1916 году от карателей, жестоко расправлявшихся с участниками антиправительственных бунтов. Вопрос казался неразрешимым: в 1916 году А. Ф. Керенский, как депутат Государственной думы, выступил с разоблачением действий царских войск; европейское население Туркестана настаивало на наказании туземцев, допускавших над ним не менее жестокие расправы. Так или иначе, в общественном мнении центра страны, охваченном «разоблачительными» интенциями по отношению к любым действиям прежней власти, возобладало сочувственное отношение к киргизам. Этим пользовались мусульманские социалисты, не упускавшие случая напомнить о «великодержавии» российского центра.
Создалась ситуация, когда каждый правительственный шаг раздражал психику большевиков и анархистов, с одной стороны, «национальных» социалистов – с другой. 28 мая в Киеве стало известно, что Керенский счел несвоевременным проведение очередного украинского военного съезда. Фактический запрет съезда мотивировался тем, что его проведение требовало соответствующих откомандирований с фронта, что угрожало боеспособности армии. На деле сыграли свою роль слухи, что собравшиеся в Киеве солдаты якобы готовы если не произвести переворот, то устроить серьезные беспорядки. В ответ Керенскому от лица Украинского войскового комитета запальчиво напомнили, что с его санкции беспрепятственно собираются казачий и польский военные съезды, и демагогично предупредили, что его решение может вызвать «нежелательные и опасные для боеспособности действующей армии последствия».
Действительно, рядовые украинцы были куда более решительны в своих требованиях. Так, 7 мая началась украинизация запасных полков гарнизона города Орла. 15 мая Тамбовская украинская громада (а к тому времени подобные организации возникли по всей России) высказалась за немедленное издание Временным правительством акта о признании национально-территориальной автономии Украины, об украинизации армии и освобождении пленных галичан. 22 мая в столице была получена телеграмма украинского войскового съезда 3‑й пехотной дивизии, который столь же решительно высказался за автономию Украины в рамках Российской Демократической Федеративной Республики и создание украинского войска. 30 мая Украинский крестьянский съезд в Киеве высказал свое резко отрицательное отношение к телеграмме Керенского о запрете проведения украинского военного съезда. Двумя днями ранее на этом съезде прозвучали характерные заявления о том, что «московский народ хочет остаться хозяином на нашей земле… а нам предоставляет положение рабов». Под влиянием этих событий 31 мая на заседании Бюро Исполнительного комитета Петроградского Совета было решено на ближайшем заседании Исполкома заслушать объяснения Керенского в связи с запретом на проведение Украинского войскового съезда, который тем не менее состоялся. При этом отношение Временного правительства к Центральной раде было негативным, особенно после того, как в начале мая Союз освобождения Украины, созданный при содействии МИД Австро-Венгрии политическими эмигрантами из Российской империи, принял ряд характерных решений: Центральная рада признавалась выразительницей свободной воли украинских масс, провозглашалась задача нейтралитета полностью независимой Украины, что, в свою очередь, предполагало создание собственной украинской армии.
Ситуация усугубилась в связи с религиозным вопросом. В условиях возникновения многочисленных и весьма шумных объединений мирян, недовольных старой церковной политикой, получила развитие идея автокефалии православной церкви на Украине. 3–8 мая эта идея, в частности, отстаивалась на Полтавском съезде духовенства и мирян. 11 июня на Всероссийском съезде духовенства и мирян появилось заявление «Голос делегатов украинских епархий», в котором говорилось о необходимости обеспечить «Украйне» свободу церковно-политического самоопределения и украинизацию всех сторон церковной жизни. Об автокефалии на Всероссийском съезде речь не шла; представители других епархий украинский вопрос вообще не поднимали.
В атмосфере всеобщих страстей вокруг украинизации 26 июля в Киеве произошло столкновение отправлявшихся на фронт солдат полка имени Б. Хмельницкого с кирасирами и казаками. Верховный главнокомандующий Л. Г. Корнилов потребовал наказания виновных и пригрозил прекратить украинизацию и расформировать украинизированные полки. В конце июля делегация, возглавляемая В. К. Винниченко, имевшего репутацию сочинителя порнографических романов, прибыла в Петроград, чтобы предложить проект статуса автономии Украины. Разумеется, он был далек от юридического совершенства, однако убедить в этом делегатов в тогдашней обстановке было непросто. Их попытались взять измором, а затем предложили такой проект инструкции для Генерального секретариата Временного правительства на Украине, который превращал его, по мнению украинской стороны, в безвластный орган наподобие «Малороссийской коллегии». В результате дело дошло до скрытых угроз: Винниченко заговорил о том, что Центральная Россия может остаться без продовольствия. В досаде он дал интервью французской леворадикальной газете, в котором уверял, что Рада располагает аппаратом, способным управлять Украиной и организовать самостоятельный фронт, а потому желательно, чтобы Англия и Франция «объявили и гарантировали право украинцев на государственную автономию». А поскольку русское правительство противится украинским требованиям, «некоторые украинцы останавливают свои взгляды на Австрии и Германии, так как в нашей Раде заседает известное число германофилов». 9 августа Временное правительство опубликовало текст интервью с многозначительной пометкой: «телеграмма, задержанная военной цензурой». Правительство сделало это в нужный момент и в нужной форме: сопоставление опубликованного им и полученного французским корреспондентом текстов показывает, что первый был урезан. Разгорелся скандал: Винниченко вынужден был доказывать, что его исказили: германофильские настроения на Украине, сообщил он, имели место лишь до Февраля; Центральная рада заверила, что среди ее членов нет германофилов. Разумеется, в российских и пророссийских кругах в эти объяснения не поверили. Действия Центральной рады, независимо от устремлений ее лидеров, постепенно становились едва ли не главным раздражающим политическим фактором. «Российские социалисты не понимали украинского движения, – писал позднее один из украинских деятелей. – Им никто не интересовался, верили газетному вранью. „Измена, предательство“ – эти слова становились обычными в лексиконе русских социалистов, когда заходила речь об Украине».
