Все было готово, и 15 декабря я попрощался с родителями. Это оказалось куда сложнее, чем я ожидал. Я лишь раз до того видел, как мой отец плачет. У него была очень крепкая психика, но раньше мы виделись почти каждый день, если я был дома: его дом был примерно в миле от нашего. Даже если мы не встречались за кофе, то махали друг другу, проезжая по дороге. Моя мама незадолго до того переехала из нашего первого семейного гнезда буквально на несколько сотен метров, так что я обычно и с ней встречался в деревне каждый день. Одиннадцать месяцев в Антарктиде должны были стать для меня самым долгим временем вне дома, но больше всего меня беспокоила перспектива изоляции.

Мы с Бекки поехали на юг, чтобы провести вместе последний вечер у ее родителей. На ужин заскочили моя сестра и ее парень: они жили недалеко и не упустили возможности попрощаться. Мы с сестрой ненавидели друг друга, когда были детьми, но, повзрослев, стали очень близки, так что я даже выбрал ее в шаферы на свадьбе.

На следующее утро наступил один из самых сложных дней нашей жизни. Загрузив машину, я обнял Бекки сильнее, чем когда-либо, прижав к себе так сильно, что она попросила меня ослабить хватку. Я наклонился, чтобы поцеловать собак.

– Уиллоу, Айви, следите за мамочкой, – сказал я им.

Айви смотрела на меня снизу вверх. Собаки понимали, что я уезжаю. Я помахал в окно всхлипывающей жене; эта картина, которой я никогда не забуду, оставила меня с тяжелым сердцем.

По дорогу в Хитроу я обливался слезами. Единственное, что не давало мне развернуться и уехать назад, – это постоянное напоминание о том, как сказочно мне повезло. Я был на работе – эмоции надо было оставить в стороне. Уилл, который ехал в аэропорт отдельно, поприветствовал меня объятиями.

– Поехали работать, – ободряюще сказал он.

В Антарктиду мы летели на самолете. Из трех основных маршрутов самым быстрым способом попасть на станцию Ноймайер был путь через Кейптаун в Южной Африке. Оттуда отправлялись рейсы на российскую авиабазу Новолазаревская: ее ледовая взлетно-посадочная полоса находилась прямо к югу от мыса Доброй Надежды.

Мы приехали в Кейптаун сильно заранее, потому что погода на юге стоит непредсказуемая, так что рейсы в Антарктиду часто задерживались, иногда на несколько дней. Четыре дня я бесцельно бродил по переполненному порту. Антарктическая погода, похоже, была слишком суровой для приема самолетов, так что наш рейс не смог вылететь вовремя. Я все еще не мог отойти от того, что покидаю Бекки на год, и ни о чем другом не мог думать. Мы с Уиллом встретились со Штефаном и девятью другими зимовщиками, но в таком плохом настроении я не смог познакомиться с ними как следует. Все они были очень рады побывать в таком знаменитом городе и наслаждались им вовсю, но я думал только о Бекки и нашем ребенке. Понимая, что, как только я ступлю на борт самолета в Антарктиду, возврата уже не будет, я хотел лишь, чтобы этот момент случился как можно быстрее – до того, как я передумаю.

Отвлекаться я мог только на ласточек, которые сновали вокруг зданий, поедая летающих насекомых. Эти перелетные птицы проводят лето в Великобритании, и я понимал, что они проделали тот же путь на юг, что и я. Дома я любил встречать первую весеннюю ласточку. Поскольку следующих ласточек я мог увидеть только через год, было приятно с ними попрощаться и пожелать теплого и счастливого лета без меня. Наконец, в самый длинный день года к югу от экватора, я увидел на табло отправления в международном аэропорту Кейптауна строчку «VDA 9018 – Антарктида – Выход B1-2». Все еще переживая из-за предстоящей перспективы, я сел на автобус, который доставил нашу команду через летное поле к самолету. Борт 9018 с его четырьмя огромными двигателями под двумя широкими крыльями, тупым стеклянным носом и горизонтальным хвостом выглядел так, как будто он сейчас поднимет меня в космос. Самолет Ил-76 совершал до двадцати рейсов в год между Кейптауном и Антарктидой. Он был разработан в конце 1960-х годов в Советском Союзе для доставки тяжелых грузов в труднодоступные области. Способность садиться на неподготовленные полосы и возить огромное количество грузов в хвостовой части, устроенной наподобие самосвала, делала его идеальным вариантом для рейсов в такие далекие места. Взойдя на борт, я сделал несколько фотографий и, словно астронавт, бросил последний взгляд из двери самолета.

Я тщательно пристегнулся к креслу, которое выглядело как катапультируемое, и почувствовал возбуждение.

Салон самолета представлял собой пустотелую металлическую трубу, со стен свисали флаги разных стран. В конце салона, за креслами, находилась серая переносная туалетная кабинка, на стене которой большими белыми буквами были написаны адрес сайта компании-владельца и телефонный номер. Я обнаружил также запасное колесо и подумал: интересно, как им собираются воспользоваться на высоте в 9 тысяч метров над Южным океаном? Каких же размеров в таком случае должен был быть домкрат!

Грузовой салон от пассажирского отделяла тонкая белая веревочная сеть. Все было плотно пристегнуто, так что я не удивился бы, если бы мы в какой-то момент достигли невесомости! В салоне было всего четыре маленьких окна, так что смотреть наружу особой возможности не было. Когда двери закрылись и двигатели завелись, стало ясно, почему на моем сидении лежит пакет с берушами. Грохот был ужасный! Я не слышал даже собственного голоса. Самолет завибрировал и поехал по взлетной полосе; включился большой телеэкран в передней части самолета. Камера, установленная на носу самолета, вела прямую трансляцию – такая вот система развлечений на борту. Камера показывала картинку с кабины пилотов, и это было замечательно. Шум двигателей еще усилился, завибрировало вообще все. Мы словно в замедленном повторе начали отрываться от земли. Я видел на экране конец взлетной полосы, и как только я подумал, что мы вот-вот съедем с покрытия, самолет почти вертикально подскочил: передние и задние колеса потеряли контакт с землей одновременно. Самолет не только выглядел странно – ощущения от полета в нем тоже были странными, но он вез меня к императорским пингвинам – и я наконец-то чувствовал себя хорошо.

Примерно на середине шестичасового перелета я поднялся с кресла во втором ряду и прошел вперед, где в одной из дверей запасного выхода было небольшое круглое окошко размером примерно с футбольный мяч. Мне пришлось наклониться, чтобы туда заглянуть: ослепительное солнце заставило меня зажмуриться! Лед! Внизу повсюду были видны глыбы расколовшегося льда, похожие на битую черепицу. С высоты в 9 километров я впервые посмотрел на Южный полярный круг – широту 66 градусов. Вплоть до того момента каждый аспект подготовки приближал меня к реальности, но этот лед имел особое значение. Все наконец-то стало реальным. На протяжении многих месяцев я спрашивал себя, прав ли я был в своем решении, и вот теперь ответ лежал подо мною. Я был заворожен тем, как океан из темно-синей жидкости превращается в ослепительно-белую ледяную простыню, и впервые осознал: все это происходит на самом деле. Я не отрываясь смотрел вниз, стараясь сосредоточить внимание на каждом пятнышке льда. Мне хотелось сразу же спрыгнуть вниз и прыгать по ним, как по ступенькам. Я был все еще в берушах и потому наедине с собой. Впервые за пару последних месяцев я понял, что счастлив. Я был одновременно возбужден и расслаблен, чувствуя, что наконец-то следую к цели.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.