Я начал проводить собственные изыскания. И чем глубже я копал, тем больше понимал, что просто не могу отказаться от такого шанса. Хотя пингвины всегда меня завораживали, я ни разу не видел ни одного пингвина даже в зоопарке. Как и у большинства людей, однако, они занимали в моем сердце особое место. В пингвинах есть нечто трудноуловимое, что привлекает всеобщее внимание. И если все пингвины – существа особенные, то императорские пингвины находятся на еще более высоком уровне. В природе нет ничего более совершенного, чем императорский пингвин. Из семнадцати видов пингвинов, которые водятся в мире, они самые крупные: достигают роста 115 сантиметров и веса почти 25 килограммов.
Императорские пингвины – самые узнаваемые из всех. Они выглядят безупречно: золотистый «галстук», ослепительно-белый ромбовидный живот и длинный изогнутый розово-голубой клюв. На мой взгляд, это одно из самых красивых животных на Земле. Вдоль береговой линии Антарктиды обнаружено по меньшей мере 44 колонии императорских пингвинов, и считается, что их численность составляет около 600 тысяч особей. В 2009 году была предпринята попытка переписи пингвиньего населения из космоса с помощью новых технологий спутниковой фотографии. До того подсчет с земли в 1992 году выявил лишь половину от этой цифры. Новые фотографии с высоким разрешением дали представление не только об общей численности особей – выявились неизвестные ранее новые колонии. Темные пятна гуано на ярком белом снегу и льду ясно свидетельствовали о наличии здесь колонии императорских пингвинов. Голова у меня была забита айсбергами, приключениями и пингвинами.
Внезапно я понял, что решился. Поеду.
Бекки знала о письме Майлса с того момента, как оно пришло, и очень хотела узнать, что за работа мне предстоит. Она всегда поддерживала меня и радовалась любой возможности, которая мне предоставлялась. Зная, что у меня назначен в тот день созвон с Майлсом, она уехала на работу. После разговора с ним я понял, что у меня не так много времени на принятие столь важного решения, так что думать надо было быстро. Мне нужно было обсудить столь щекотливое дело с Бекки как можно скорее. Я решил, что лучше всего будет сделать это за ужином, но в глубине души я знал, что ее реакция меня расстроит; предложение стало настоящим шоком для меня – несомненно, оно будет шоком и для нее.
Мы жили врозь большую часть года, и это, безусловно, иногда было трудно. Именно она всегда оставалась дома и ждала меня, пока я, сосредоточившись на работе, двигался навстречу мечте.
Однажды она предложила мне достать дневник и посчитать, сколько времени мы проводим врозь. Наверное, мы оба были поражены, узнав, что больше шести месяцев в году находились в разных местах. Когда я был дома, все шло как нельзя лучше. Действительно ли я был готов сейчас все это испортить? Я хорошо понимал, что это ей, а вовсе не мне пришлось пойти на жертвы и переехать из Мидлендса ко мне в Озерный край.
Хотя в моем распоряжении были только микроволновка в гараже и небольшая металлическая жаровня, я устроил настоящий пир. Вечер стоял прекрасный, наш внутренний дворик в верхней части сада был только что закончен и выглядел готовым к «боевому крещению», и вот последний луч солнца озарил золотистые плиты, которыми он был вымощен. Я обычно не был склонен к романтике, но повел себя как глупец, посчитав, что такая атмосфера поможет смягчить удар. Я закрепил в сухой кладке стены старую камышовую удочку и подвесил на ней небольшую лампу. Под весом лампы удочка прогибалась куда больше, чем когда-либо на рыбалке, так что лампа висела над центром стола прямо над головами. Иногда она покачивалась из стороны в сторону на летнем ветерке; на столе в старых банках от джема мерцали две свечи.
Бекки вернулась с работы; скрип боковой калитки поднял на ноги обеих собак, которые помогали мне накрывать на стол. Воодушевленно ринувшись в сад, они раскрыли мое местонахождение. С первого взгляда Бекки поняла, что я что-то задумал. Когда солнце стало садиться за холмы, мы сели ужинать.
– Итак, что это? – спросила она с легкой улыбкой, которая дала мне надежду.
Секундная пауза; она пристально смотрела на меня, словно видя меня насквозь.
– Ну давай же. Надолго? – продолжила она и, не давая времени на ответ, начала гадать: – Три месяца? Четыре? Пять?
Она досчитала до шести, и улыбка исчезла. Ее сменило выражение ужаса, потом Бекки сглотнула и посмотрела на меня потрясенно.
– Императорские пингвины, Антарктида, – ответил я, надеясь, что так она все поймет.
– Надолго?!
Кажется, конкретный вид животных, судя по суровому тону, ее не заинтересовал.
– Одиннадцать, – ответил я.
Отодвинувшись на стуле, она отбросила скомканную салфетку, которую я так тщательно свернул всего за полчаса до того.
– Ни в коем случае! Я поверить не могу, что ты вообще решился у меня спросить!
Она направилась по саду к дому, собаки следовали за ней. Я посчитал, что ее ответ отрицательный.
На решение у меня была всего пара недель, и я испытывал серьезное давление. Я стал опрашивать других людей, которые, на мой взгляд, могли бы помочь мне советом. Я поговорил с телевизионным продюсером, с близким другом и с человеком, который уже бывал в Антарктиде и некоторое время там жил. Рассказы о том, как тяжело бывает людям, вернувшимся из изоляции, меня беспокоили, но было ясно, что одной из главных проблем станет для меня Бекки.
Я поехал в Бристоль на встречу с Майлсом, чтобы больше узнать о проекте.
Командировка была еще далека от утверждения, но они должны были убедиться, что я готов в нее отправиться, чтобы строить дальнейшие планы. Невероятным образом разговор с Майлсом привел к совершенно иным результатам, чем я ожидал. Чем больше я слушал, тем больше начинал думать, что, возможно, это путешествие все же не для меня. Планировалось жить на немецкой научно-исследовательской станции Ноймайер III. Со мной должны были поехать еще два члена команды; мы должны были поселиться с девятью немецкими учеными. Майлс предупредил меня, что температуры могут достигать –50 градусов по Цельсию и что на протяжении восьми месяцев из одиннадцати я буду полностью изолирован от мира. Ни туда – ни сюда. Погода бывает такой яростной и непредсказуемой, что до меня не смогут добраться ни по воде, ни по воздуху. Единственным, что привлекало меня в этом проекте, оставались пингвины. У меня сложилось впечатление, что Майлс понял: я уже не так горю энтузиазмом, как во время нашего первого телефонного разговора. Я привык работать бок о бок с незнакомыми людьми, но тут все же был другой случай.
– Я знаю кого-то еще из команды? – спросил я.
Проект только разворачивался, так что Майлс не очень хотел давать четкий ответ, но в итоге он сдался.
– Уилл Лоусон – знаешь его?
Мы с Уиллом несколько раз работали над фильмами о дикой природе в Великобритании. Он был забавным и приятным парнем. Узнав, что он будет в команде, я немного приободрился, но все равно по дороге домой все еще не знал, что и думать: с одной стороны, грядущее приключение казалось слишком экстремальным и с физической, и с психологической точки зрения; с другой – я понимал, что это самая невероятная возможность в моей жизни. Я не был уверен в том, что хочу так легко от нее отказываться. Многим ли предлагают прожить год в окружении самых харизматичных и прекрасных животных на планете и снять об этом фильм, который увидят миллионы? Мы сошлись на том, что еще созвонимся, и я принялся изучать, каково жить зимой в изоляции. Я хотел узнать о психологической стороне этого процесса и убедиться, что смогу это вынести. Переживания Бекки, которой предстояло оставаться одной без меня так надолго, от меня по-прежнему ускользали. Но я был весь во власти знаменитых кадров из передачи «Планета Земля». Я мог бы оказаться там. Я нервничал, но все же решился ехать. Теперь нужно было убедить Бекки.
Вечером накануне того дня, когда я должен был дать Майлсу окончательный ответ, Бекки вернулась с работы. Капли дождя медленно ползли по окнам в гостиной; стало быть, в этот раз придется обойтись без пирушки на солнце. Весь день я заучивал про себя речь, с которой собирался перед нею выступить, надеясь вновь поднять эту тему. Мы не говорили о моем возможном отъезде с того самого дня, но я чувствовал растущее между нами напряжение. На листе бумаги, сложенном вчетверо и засунутом в карман брюк, я набросал по пунктам преимущества и выгоды, которые получим мы оба, если я решу ехать. Я сидел на диване, и мое взвинченное состояние хорошо чувствовали Уиллоу и Айви. Они запрыгнули на диван и устроились между нами. Телевизор был выключен, и слышен был только дождь, который становился все сильнее.
