Полагая, что личностный рост терапевта хорошо влияет как на него, так и на его клиента, не станет ли эта цель приоритетной для терапевта, если терапевт начнет слишком осознавать себя во время терапии? И опять и да, и нет. Если он, не осуждая и не стремясь к совершенству, начнет осознавать свою плохую работу, например, свои проекции или требовательность, то он вполне может работать до изнеможения над исправлением этих действий и этим помочь себе и клиенту. Но если он будет строго наказывать себя за реакции контрпереноса и станет одержим этими аспектами своей личности, то он только навредит себе и своим пациентам.

Тогда, чтобы стать полезным клиенту, лучше, чтобы самоосознание терапевта в большей степени было философским, чем наблюдающим, и заключалось в видении не только того, что он делает во время терапии, а тех идей, убеждений и системы ценностей, которые являются основой и причиной его разрушительных реакций контрпереноса. Он должен понять, что эти идеи точно такие же, как порождающая нарушение бессмыслица, которую клиент говорит себе, когда хочет быть таким же преуспевающим как терапевт. Например, идеи, что его должны любить клиенты, что он должен быть величайшим терапевтом всех времен — не соответствуют реальности и ему лучше избавиться от них. Пока он ясно не увидит эти философские посылки и не станет более активно, прямо и обдуманно оспаривать и искоренять их, он будет заниматься сам с собой самой поверхностной терапией, независимо от того, насколько он осознает свой контрперенос.

Простого взгляда в себя и клиенту, и терапевту недостаточно. Терапевт, как и клиент, будет получать три разных вида инсайта, если ему действительно предстоит выявить свои саморазрушающие и разрушающие пациента установки контрпереноса. Во-первых, он поймет, что его контрпереносы имеют конкретное философское прошлое, что за каждой отрицательной эмоцией стоит соответствующее иррациональное убеждение. Во-вторых, он увидит, что сейчас эти философствования существуют не потому, что он приобрел их, когда был маленьким, а только потому, что он продолжает некритично принимать их и убеждать самого себя в том, что они правильные. В-третьих, он полностью поймет то, что нет никакого другого способа, кроме постоянной работы и практики, продолжительных контратак, обдумывания и действия, если ему предстоит искоренить идеи, которые сделали его неразумным человеком и неэффективным терапевтом.

Психотерапия сегодня во многих случаях является одной из наиболее расточительных, неэффективных моделей лечения из всех когда-либо придуманных главным образом потому, что она пытается помочь большинству клиентов просто научиться более комфортно жить с их необоснованными жизненными философиями вместо того, чтобы заставить их встретиться лицом к лицу с реальностью и отказаться от этих взглядов. Она помогает людям почувствовать себя лучше, а не выздоравливать. Особый вид психотерапии, который называется анализ контрпереноса, обычно попадается в ту же ловушку, что и многие другие виды терапии: он помогает терапевту чувствовать себя хорошо потому, что теперь он видит некоторые свои ошибки и может похвалить себя за достижение такого замечательного инсайта. Он не показывает ему ни философские идеи, лежащие в основе его реакций переноса и контрпереноса, ни то, что делать с этими неразумными посылками. Таким образом, он при водит терапевта на тот же путь, по которому он ведет своих клиентов; и чем более он близок к психоаналитическому пути, тем дольше и бесполезнее его путешествие. Это изумительный вид поэтической справедливости, которой, однако, не заслуживает ни клиент, ни терапевт, и лучше, чтобы они избежали его.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Перлз (РегЬ;) (1969); Маслоу (1962); Роджерс (1961); Уитэйкер и Мэлони(1953).

Какую цель я ставлю перед собой, когда начинаю работу с очередным клиентом? В общем-то цель моя очень проста и конкретна: в ходе курса психотерапии снизить повышенную тревожность (самоосуждение) и враждебность (обвинение других и всего окружающего мира) и дать клиенту метод самонаблюдения и самооценивания, который позволит ему и в дальнейшем сохранять минимальный уровень тревожности и враждебности. Значит ли это, что тревожность и враждебность являются весьма разрушительными эмоциями и что хорошо адаптированному человеку незачем переживать эти эмоции интенсивно и продолжительно? Определенно — да.

Чтобы избежать путаницы, желательно, чтобы такие термины, как тревожность и враждебность, были бы операционально определены. Человеческие существа, чтобы сохранить себя в сложном и чуждом мире, должны быть до некоторой степени боязливыми, осторожными и бдительными. Если бы у них не было врожденных тенденций легко научиться следовать поговорке «Не зная броду, не лезь в воду», они быстро погубили бы себя. Следовательно, определенный операционально, страх состоит из следующей идеи, или установки, или интернализированного предложения: «Будет досадно, если я сделаю тебе больно или позволю себя убить; поэтому лучше я буду осторожен, например, «узнаю, где бород», посмотрю, не собираются ли другие атаковать меня, продумаю свои слова и поступки, когда мой начальник или учитель будут наблюдать за мной, и т. д.». Другими словами, страх — это профилактика, которая включает в себя следующие представления: кто-то или что-то опасно для меня; лучше я что-нибудь сделаю, чтобы защитить себя от этого опасного объекта или человека.

Тревога отличается от страха тем, что неизменно содержит в себе третью идею, а именно: «Из-за того, что я неадекватный, неумелый и бесполезный человек, а такие личности не могут хорошо встретить любую настоящую грозящую ему опасность, я, вероятно, не смогу справиться с опасным человеком или объектом; стало быть, я ничего не смогу сделать, чтобы спасти себя, и меня уничтожат». Другими словами, тревога добавляет к идеям об опасности и противодействии этой опасности излишние и, в сущности, метафизические (то есть недоказуемые) идеи о том, что человек не способен справиться с потенциальной или реальной опасностью, и его дело, стало быть, безнадежно. Кроме того, человек чувствует, что, показывая свою неспособность адекватно справиться с реальной опасностью (возможной опасностью), он неоспоримо доказывает свою полную неспособность и в будущем справиться с подобной угрозой.

Объясню по-другому (так как очень важно понять, чем действительно является тревога, чтобы эффективно ее устранить) — тревога включает в себя не только оценку человеком реальной опасной ситуации, в которой он находится, но и его оценку своей способности справиться с этой ситуацией и предположения о том, как лучше выйти из нее. Далее, тревога включает в себя моралистические, негативные, чрезмерно пессимистичные оценки самого себя и подразумеваемое или высказанное заключение о том, что он никогда не сможет справиться с этой или с любой другой опасной ситуацией. Более того, тревога неизменно включает в себя недоказуемое чрезмерное обобщение, а именно: так как человек до сих пор не нашел хорошего выхода из опасной ситуации, которая ему угрожает, и так как, возможно, он не смог справиться с подобными опасностями в прошлом, то у него никогда это не получится, следовательно, он никудышный человек.

Тревога (в отличие от страха, который оценивает ситуацию и вызывает действие) включает самооценку, сковывает Деятельность и практически всегда ведет к неудачным результатам. Вместо того чтобы изучить потенциально опасные обстоятельства и попытаться встретиться с ними сегодня или предотвратить их появление завтра, как поступил бы боязливый человек, тревожная личность отслеживает свое собственное безнадежное неумение встретиться с предполагаемой опасностью. Тревожный человек постоянно избегает встречи с опасностью; он обычно создает даже более опасные или потенциально опасные ситуации; он винит себя за то, что он такой безнадежный и неумелый; и, конечно, становится все более и более тревожным. Тревога разрушительна для нормальной Деятельности, тогда как страх может быть эффективным и дает возможность человеку адекватно справиться с опасной ситуацией.