Враждебность, если ее операционально определить, как и тревога, имеет две стороны: рациональную и иррациональную. Первая, или здравая, сторона враждебности состоит из того, что можно назвать дискомфортом, недовольством, досадой или раздражением, которые связаны с неприятной ситуацией или общением с неприятным человеком. Например, пошел дождь как раз тогда, когда вы собрались на пикник, или вас несправедливо осуждают, вы сами себе раздраженно можете сказать: «Мне определенно не нравится эта досадная ситуация (или человек). Теперь дайте-ка взглянуть, что я могу сделать, чтобы изменить ситуацию (справиться с ним)?». Это предложение, как и то, которое сопровождает страх, содержит две основные идеи: что-то или кто-то неприятно мне или раздражает меня; лучше я что-нибудь сделаю, чтобы изменить ситуацию или человека, и таким образом минимизирую свое раздражение.
Враждебность, как и тревога, радикально отличается от неудовольствия или досады тем, что неизменно включает в себя третью идею, а именно: «Так как этот беспокоящий меня предмет или человек вреден и теоретически может не существовать или быть другим, я могу логично сделать вывод, что этот человек или предмет не должен существовать или должен стать другим*. Можно иначе выразить эту идею: злой человек претенциозно и ошибочно делает вывод: «Так как мне не нравится этот предмет (человек), то он не должен существовать». Эта пробуждающая гнев идея, конечно, — метафизичное или недоказуемое допущение, так как просто нет причины, по которой неприятный мне предмет должен прекратить свое существование из-за того, что он мне не нравится и может быть другим.
Гнев, так же как и тревога, полезен тогда, когда рассерженный и раздраженный человек делает нечто, чтобы устранить источник раздражения. Обычно же гневающийся или враждебный человек в основном варится в своем собственном соку, тратит большую часть своего времени и сил, проклиная источник раздражения. Вместо того чтобы сделать что-нибудь с целью изменить ситуацию, враждебный человек обычно настраивает тех людей, на которых он зол, против себя, тем самым усугубляя ситуацию, и оказывается в центре порочного круга им самим созданной и увековеченной враждебности. Более того, из-за того что гнев (как и тревога) в целом — неприятное чувство, ему не нужно надрываться, чтобы вызвать его. В отличие от тревоги, у гнева есть свои преимущества: враждебный и гневный человек презирает других и чувствует свое «превосходство» над ними, что приносит ему некоторое удовлетворение. Но выгода, получаемая от враждебности, редко стоит той огромной цены, которую обычно приходится платить, и, следовательно (в отличие от раздражения и досады), это эмоция, с которой стоит бороться.
И тревога, и гнев часто, хоть и не всегда, включают другое метафизическое представление, которое связывает их друг с другом и обычно делает тревожного человека злым, а враждебного человека — тревожным. Тревожный человек, после того как убедит себя в том, что он — бесполезный недотепа, который не может адекватно справиться с опасными ситуациями, возникающими в его жизни, часто говорит себе: «Так как я такой беспомощный и безнадежный перед лицом опасности, несправедливо, что обстоятельства и люди угрожают мне, а не помогают. Эти обстоятельства и люди должны стать другими потому, что мне так нужно». Таким образом, он делает себя как враждебным, так и тревожным.
Враждебный человек, после того как убедит себя в том, что люди не должны быть такими, какие они есть, часто также говорит себе: «Я терпеть не могу вещи и людей такими, какие они есть; я просто не могу совладать с тем, что они такие ужасные». Таким образом, он делает себя тревожным или ненавидящим себя.
Более того, поскольку самообвинение и как следствие появление тревожности естественно приводят к подобию спутанного мышления, которое достаточно легко заставляет человека обвинять других, и поскольку неприятие других зато, что они такие, какие они есть, часто распространяется на сходные необоснованные самообвинительные мысли, тревога и враждебность часто встречаются вместе. Суть этих негативных чувств заключается в обвинении, морализаторстве или самоуничижении в тех случаях, когда человек допускает ошибки.
Мои терапевтические задачи неизменно включают уменьшение у клиентов тревожности и враждебности. В то же время я не хочу, чтобы они становились неосмотрительными, неисправимыми оптимистами или абсолютно нераздражительными. Люди не могут стать абсолютно нетревожными и невраждебными, так как у них существуют отчетливые врожденные биологические способности неоднозначно думать о своем поведении и о поведении других. Следовательно, они вполне могут смешивать тревогу и страх, враждебность и раздражение, но в то же время они могут старательно учиться и тренироваться быть умеренно тревожными или враждебными, а не постоянно злиться на себя и других (как они обычно поступают в нашем обществе).
В отличие от многих других терапевтов, я в основном не заинтересован в том, чтобы побуждать моих клиентов выразить, разрядить или разыграть свои тревогу и враждебность. Я стараюсь убедить их признать себя самообвиняющими и злыми. Как только они смогут сделать это, я заставляю их действовать против этих тревожных и враждебных чувств, изменять и искоренять их. Хорошо, если по ходу дела они выражают прежде подавляемые или сдерживаемые негативные установки по отношению к себе или другим. Я использую материал, который они предоставляют, и работаю с ним или делаю так, чтобы они работали с ним. Выражение их чувств per se7 мало интересует меня. Яна самом деле убежден, что терапевты, которые поощряют подобные проявления эмоций, часто помогают клиентам либо приспособиться к своей тревоге и враждебности (то есть чувствовать себя более комфортно с ними), либо усилить их — оба эти результата я считаю нежелательными.
Практически, человеческие дела можно и нужно вообще очистить от гнева и тревоги — не от вызванных реальной ситуацией раздражения и страха, а от неуместных враждебности и самообвинения, которые постоянно существуют и случайно или намеренно добавляются к нормальным раздражению и бдительности. Эти бессмысленные прибавления могут быть убраны, если клиенту четко и конкретно показывают то, как он неосознанно создает агрессию из фрустрации, панику из настороженности. Именно это я делаю со своими клиентами; я показываю им то, как именно они добавляют неразумные и недоказуемые предположения к своим разумным наблюдениям и посылкам и как, избавившись от этих иррациональных предположений, они могут перевести свой гнев обратно в раздражение, а тревогу — в соответствующий страх.
Я стараюсь показать моим клиентам, какие конкретно иррациональные гипотезы и нелогичные выводы они используют, чтобы создать свою бессмысленную тревогу. Кажется, главные иррациональные идеи, которые вызывают у людей состояния паники, самообвинения и неуверенности в себе, таковы:
1. Взрослому человеку крайне необходимо, чтобы его любили или одобряли практически все значимые люди из его окружения.
2. Человек должен быть совершенно компетентным, адекватным и успешным во всех отношениях, чтобы можно было считать себя стоящим человеком.
3. Несчастья людей обусловлены внешними причинами, и люди не могут или почти не могут повлиять на свои невзгоды и тревоги.
4. Прошлое является важнейшей детерминантой настоящего поведения, и если что-то однажды сильно повлияло на жизнь человека, то сходные события всегда будут вызывать у него одинаковые реакции.
5. Существует единственно правильное, точное и идеальное решение человеческих проблем, и если это решение не удалось найти, то это катастрофа.
6. Если что-то может быть или является опасным или устрашающим, то нужно серьезно беспокоиться из-за этого, даже если событие только предполагаемое.
Основными иррациональными идеями, которых придерживаются мужчины и женщины, чтобы вызвать у себя состояние гнева, морализаторства и низкой фрустрационной толерантности, являются следующие:
