– Убирайся немедленно!

Ее голос неожиданно окреп. И давно знакомая мне «железная» интонация напомнила о бесполезности каких-либо возражений. Заметив, как мгновенно порозовели ее щеки, я подумал, что какая-то, может быть, очень слабая надежда на выздоровление непременно должна быть, но понимал, что лишь успокаиваю себя, и это наша последняя встреча.

Целуя ее, я почувствовал, как ее губы легкой пульсацией ответили мне.

– Я люблю тебя, – не услышал, а почувствовал эти, произнесенные мягким шепотом, слова. Крохотная, чуть заметная слезинка, минуя рыжий завиток у виска, плавно скатилась к изголовью. Но сердце в ее груди билось на удивление спокойно и размеренно.

Когда же я вышел, плотно прикрыв за собой дверь, из палаты раздался сигнал срочного вызова персонала, и через несколько секунд по коридору навстречу мне уже летела знакомая полненькая симпатяга с объемным медицинским чемоданчиком в руке.

Люблю ли я дождь? Странный вопрос. Конечно же, люблю! Там, за океаном, мои сомнения в отношении этого многоликого явления природы в один дождливый вечер переросли в вечную любовь. В один ли вечер? Я сам не уверен в том, что это произошло так внезапно. Похоже, что к этой странной на первый взгляд привязанности я пришел не сразу, меня привела к ней, буквально за ручку, моя Ева. Она научила меня любить по-настоящему – без помпезности, красивых сцен и витиеватых фраз, любить не ушами и глазами, а чистой душой и открытым сердцем. Как умела любить сама.

Авиалайнер, тяжело и натужно, словно не желая расставаться с землей, оторвался от взлетной полосы и, нанизывая на себя диковинные кучевые облака, стал набирать высоту. Голос командира корабля в динамиках бодро вещал о маршруте и условиях полета, красивые стюардессы заученно демонстрировали навыки пользования кислородными масками и спасательными жилетами, я же давно утонул в своих мыслях о том, что было и никогда уже не будет у нас с Евой. Об этой странной на первый взгляд девушке, о ее загадочной болезни и необычном умении слушать дождь. Все это осталось там, внизу, – в каком-то далеком и заоблачном прошлом. Только песня дождя навсегда останется со мной, и где бы я ни был, при первых каплях с неба и в непроглядный ливень я буду слышать, как поет дождь.

В тот самый дождливый вечер в Торонто хмурый носатый лодочник в самом обычном рыбацком брезентовом дождевике, невзирая на высокую волну, пыхтя черной вишневой трубкой и филигранно управляя маломощным, болезненно покашливающим, моторчиком на корме хлипкого старенького ялика, доставил нас к берегу небольшого пустынного островка и остался ждать «пока туристы наиграются».

Огни города как в акварельном этюде красиво размылись в туманной дали, а набережная виделась отсюда как тонкая карандашная линия, протянутая по серому шершавому картону. Дождь поливал песчаный пляж острова ровными полосами, а ветер, словно повинуясь чьей-то высокой воле, собирал прямо над нами плотную шапку облаков. Из-под этой самой шапки, смахивающей чем-то на кавказскую папаху или густую копну девичьих волос, то и дело проглядывали яркие солнечные лучи и сразу же пугливо прятались за серой клубящейся массой.

Я сразу понял, что Еве не впервой мокнуть здесь, когда она уверенно повела меня вглубь территории мимо одинокой пихты и зарослей какого-то неизвестного мне цветущего белым цветом кустарника. Как только мы, держась за руки, с трудом преодолевая резкие порывы ветра, оказались на каменистой части острова, она в два прыжка, будто делала это каждый день, обогнула странную г-образного вида скалу и нырнула в скрытую у ее подножия, совершенно незаметную со стороны, пещеру. Я еле поспевал за моим проводником, в душе удивляясь ее неожиданно проснувшейся прыткости, складывалось впечатление, что ветреное и дождливое ненастье придает силы ее измученному тяжелой болезнью телу. Когда Ева совершала свой виртуозный маневр, моя рука выскользнула из ее мокрой ладошки, и я, проклиная все на свете, грохнулся на острые камни у самого входа в пещеру. Даже не стон, а протяжный хрип раздался из моего горла, когда я наконец вкатился в эту сухую тихую обитель. А моя насквозь промокшая, но сияющая радостью спутница, взглянула на мою кислую мину и подранные на коленях джинсы и звонко рассмеялась. Этот беспечный жизнерадостный смех я впервые услышал после нашей прошлой московской жизни, в которой мы оба были счастливы, и на душе сразу стало тепло и покойно, так же как в этой маленькой уютной пещере.

– Несмотря на твою вопиющую медлительность, нам удалось не опоздать. Концерт начнется с минуты на минуту…

Я еще не понимал, что должно произойти, и рассеянно оглядывался по сторонам. Пещера представляла собой небольшой грот с высоким полукруглым сводом и косо смотрящим в небо, абсолютно круглым выходом. Это, как будто высеченное в камне умелой рукой, отверстие находилось прямо под большим козырьком, образуемым той самой г-образной скалой. Благодаря такой удивительной природной конструкции со дна пещеры как в большой телескоп можно было беспрепятственно обозревать небесную высь, и быть надежно защищенным от любых осадков сверху.

Едва скользнув взглядом по стенам нашего временного убежища, она быстро скинула с себя всю мокрую одежду и заставила меня раздеться донага. Удивительно, но через несколько минут мое продрогшее до костей тело укуталось сухой теплынью, когда же Ева окунулась в мои объятия, я почувствовал каждой клеточкой кожи исходящий от нее жар. Она стояла, плотно прижавшись ко мне спиной и, запрокинув голову, завороженно смотрела в небо, устремив взгляд в высокую даль через круглый выход из пещеры, словно сквозь большую прозрачную линзу.

Я вольно или невольно поддался ее настроению и так же зачарованно наблюдал за кусочком ветреного дождливого пространства за пределами нашего сухого и тихого приюта. Не ожидая ничего необычного, я просто включился в придуманную Евой игру, еще не зная ее правил, если они вообще существовали. Так мы и стояли, застыв на месте и прижавшись друг к другу, в ожидании какого-то необъяснимого чуда, словно наивные дети накануне светлого праздника Рождества.

С наслаждением вдыхая полными легкими неповторимо упоительный запах ее тела и влажный дурманящий аромат волос, я благодарил судьбу за эти благословенные мгновения. Душа моя трепетала от переполнившего ее давно забытого ощущения безбрежного блаженства. Сладостная тихая нега укутала нас своим зыбким, но до боли желанным, спокойствием. Только звук двух бьющихся в унисон сердец мягко нарушал эту пьянящую тишину.

Как будто исполняя мое заветное в эти минуты желание, время замерло и остановилось навсегда. О большем счастье я не мог и мечтать.

И вдруг в одно мгновение все вокруг изменилось, будто кто-то всесильный невидимой кистью покрыл свежей палитрой цветов окружающее нас пространство. Что-то подсказывало, что обещанный мне концерт начинается. Серые грозовые облака над нами стремительно разверзлись, и все свободное пространство пещеры мгновенно напиталось слепящим солнечным светом, который как через горлышко громадного кувшина вязкими золотыми струями заливался внутрь. Повинуясь легким порывам ветра в это же горлышко бриллиантовой пылью, чудесно искрящейся на солнце, стали сыпаться мелкие почти невидимые дождинки. И в этот самый миг случилось невероятное! Одновременно с солнечно-бриллиантовым явлением грот стал наполняться волшебным неземным звуком, который кружился вокруг нас, мягко огибая каждую неровность на стенах и сводах, проникал в наши нагие, ничем не защищенные тела, впитывался порами кожи и принимал в свои нежные объятия зачарованные любовью души, которые стонали в ответ, захлебываясь в райском наслаждении. Все материальное вокруг в один миг перестало существовать, наши тела и души единым неразделимым целым погрузились в блаженную вечность, в которой были только мы и песня дождя.

В то, что жизнь не покинула меня, и я по-прежнему ощущаю ее в себе, поверил не сразу. Ева, обхватив мою шею своими тонкими нежными руками, ровно и безмятежно дышала. Кажется, этот сон мог длиться бесконечно, но кто-то, мягко коснувшись щеки, вывел меня из счастливого забытья. Небо над нами полностью очистилось от туч и приняло нежно-розовый цвет ранней зари. Утреннее теплое безветрие, словно плотным покрывалом накрыло тишиной весь остров. Воды вокруг были также безмолвны.