Когда он совсем исчез из поля зрения, Маша облегченно вздохнула, ощутив некоторую расслабленность напряженных до предела мышц, отложила в сторону взведенную снайперку. Ей понадобилось еще несколько минут, чтобы прийти в себя.

Мысль о том, как она доложит о невыполненном задании, вызвала беспокойство. Дотошный и строгий майор Васильков, ее комбат, почти всегда независимо от результатов выхода требовал от снайперов личного доклада по всей форме. Наверняка и в этот раз спросит о подробностях охоты за немецким корректировщиком огня, который был у нее уже на прицеле, но, к своему немалому удивлению, она не решилась его ликвидировать.

Спустя час сержант Ивушкина уже находилась в расположении батальона. Василькова, к счастью, на месте не оказалось, убыл в штаб полка, а другим офицерам было не до нее: вернулась и хорошо.

Ночью, не дожидаясь полного окружения, большая часть немцев капитулировала, а самые отчаянные попытались вырваться из Праги, но сосредоточенным огнем нашей артиллерии были уничтожены, спастись удалось немногим.

Утром 13 мая на общем построении неожиданно объявили о том, что война теперь закончилась уже для всех. Гортанное многоголосое солдатское «ура» раскатисто-мощным эхом донеслось, кажется, до самых небес и было подобно майскому грому, разразившемуся в ясный день. У Марии мурашки побежали по коже, захотелось неистово кричать, обниматься со всеми, от души веселиться и плакать одновременно.

Всему на свете есть предел: запасу человеческих сил, счастью, горю и войне тоже.

– Сержант Ивушкина, к замполиту полка! – докатилась до нее переданная из уст в уста через строй команда.

В нехорошем предчувствии екнуло сердечко. Неужели ее тайна раскрыта? И что теперь будет?

– Знакомьтесь: фотокорреспондент «Красной звезды» Александр Капустянский, – замполит представил капитана интендантской службы лет сорока. И, переведя взгляд, сказал: – А это наша Ивушка, точнее, сержант Ивушкина, лучший снайпер полка. Больше семидесяти фрицев на тот свет отправила. Награждена орденом Славы III степени и медалью «За отвагу». Ее фото, без сомнений, украсит первую полосу газеты.

Теперь до Марии дошло, зачем вызвал замполит. Предложила ее вместе с девчонками сфотографировать, воевали-то вместе, но корреспондент ответил, что ему нужен портрет человека, а не групповой снимок.

Так впервые в жизни она попала в газету, которую бережно хранит до сих пор как самую дорогую реликвию.

Вечером за накрытым столом собралась вся родня: дочери с мужьями и детьми, из Москвы на несколько дней, правда, один, без семьи, приехал сынок Ваня, их с мужем первенец. Как же они радовались, когда он появился на свет в послевоенном 1946 году! Сын будто окрылил, придал столько энергии и сил, что хотелось петь, любить, просто жить и радоваться всему вокруг – солнцу, журчащему ручейку, пению птиц, несмотря на лежавшие в руинах города, разрушенные заводы, фабрики, дороги, острую нехватку продуктов, одежды и прочего самого необходимого. Пройдя через смерть и ад, Мария с мужем твердо верили, что все трудности победившая в страшной войне страна обязательно преодолеет и жизнь со временем наладится.

Так оно и случилось. Разительные перемены произошли за полвека, сегодняшнюю жизнь не сравнить с той, что была в их с мужем молодости. А для матери и впрямь нет большего счастья, чем видеть в хорошем здравии, благополучии своих выросших, состоявшихся в профессии деток, ощущать их бескорыстную любовь и постоянную заботу.

В конце вечера Мария Ивановна вспомнила о так взволновавшем звонке из немецкого посольства и рассказала о нем. После наступившей паузы ее засыпали вопросами, которые сводились к одному, главному: помнит ли она того немца и почему пощадила его.

Удивительная все-таки штука память: что вчера происходило не всегда вспомнишь, а вот что было более пятидесяти лет назад, в последний день войны, с подробностями можно рассказать.

– Интересно, как спустя десятилетия он тебя разыскал? – в задумчивости произнес сын.

– Когда увидимся, то сразу об этом спрошу.

Мария Ивановна уже почти не сомневалась, что они с Герхардтом из Кельна встретятся вновь, спустя полвека, раз уж нашлись наперекор судьбе, обстоятельствам и времени.

Свела же их с мужем война там, под Прагой, в победном сорок пятом…

Когда немцы осенью сорок первого с боями подошли к Москве, семнадцатилетняя Маша Ивушкина со школьной подругой и тоже Машей, только Козловой, обивала пороги военкомата. С единственной просьбой: поскорее отправить на фронт. Но вместо оружия им после очередного прихода выдали лопаты и включили в так называемую трудовую армию – рыть окопы, траншеи, возводить оборонительные рубежи вокруг столицы.

Спустя месяц, услышав, что при военкомате для юношей и девушек, не подлежавших мобилизации по возрасту, открылись курсы по медицинской и огневой подготовке, обе Маши, не раздумывая, записались на них, чтобы как можно быстрее научиться стрелять из винтовки и оказывать первую медпомощь раненым.

Полученные «корочки» стали пропуском на войну, точнее, сначала в ЦЖШСП – Центральную женскую школу снайперской подготовки, куда их зачислили благодаря «протекции» первого секретаря ЦК комсомола Николая Михайлова, на прием к которому с трудом попали: слишком много было таких, как они, желающих. Как раз в то время комсомол шефствовал над недавно сформированной школой, подбирал среди девушек достойных кандидатов. В сентябре 1943 года ЦЖШСП переехала из подмосковного Амерово в поселок силикатного завода, в обиходе это место называли еще станцией Силикатная, что в трех километрах от города Подольска. Туда по направлению горкомов и обкомов комсомола ехали девушки со всей страны.

В один из осенних дней на малолюдном полустанке с дерматиновым чемоданчиком в руках оказалась и Маша Ивушкина, обычная московская девушка из многодетной семьи. Маленького роста, в серой курточке, вязаной шапочке на голове, ее можно было принять за старшеклассницу, приехавшую к бабушке на осенние каникулы.

Неуверенной походкой она направилась к располагавшейся неподалеку снайперской школе.

Новое пополнение курсанток прибыло вместо ушедших на фронт пятидесяти первых выпускниц. Второй набор был в несколько раз больше. Правда, не все прошли жесткие рамки отбора: крепкое физическое здоровье, стопроцентное зрение, не старше двадцати пяти лет, образование не ниже семи классов. Маша всем этим пунктам соответствовала, к тому же у нее на руках была рекомендация-направление самого ЦК комсомола. Зачисленные в ЦЖШСП искренне радовались, будто поступили в институт.

На полгода учебы их домом стало серое трехэтажное здание, в котором до войны размещался заводской клуб. Маша на минутку представила, как здесь по вечерам собиралась рабочая молодежь, играла музыка, под которую в вальсе кружили красивые пары. Никому и в голову тогда не приходило, что вскоре танцплощадка вместе с клубом станет снайперской школой, территорию которой обнесут высоким деревянным забором.

Разместили девушек повзводно, по тридцать человек в комнате. Как рассказывали старожилы, в отличие от предыдущего расположения в Вешняках, здесь бытовые условия были получше. И хотя вместо привычных кроватей тот же дощатый настил (нары) в два яруса, зато имелись сушилки, комнаты для умывания. Для шинелей оборудовали вешалки, а для хранения винтовок – пирамиды, имелись небольшие квадратные столы, тумбочки, а вот стульев курсанткам почему-то не полагалось. Отдельно располагались столовая, строевой плац и в стороне на некотором удалении – склад боеприпасов, который они сами и охраняли.

Для вчерашних школьниц все здесь было непривычным, начиная с военной формы, летний комплект которой, включая мужское нижнее белье, им сразу же выдали. Женскую форменную одежду и аксессуары к ней для Красной армии тогда еще массово не шили, поэтому кальсоны пришлось переделывать под себя. Их же все равно не видно! А вот как быть с гимнастеркой на размер больше и потому сидевшей мешковато, как на каком-то чучеле? Маша оторопела, увидев себя в зеркальце, удручали и казавшиеся чугунными кирзовые сапоги, полученные на складе вместо красивых и легких туфелек. Они тоже оказались немного великоваты: старшина сказал, что ее тридцать пятого размера у него просто нет.