Когда Ианта привела его в штаб Аждархо, который пытался – тогда ещё вполне законно – баллотироваться в здешние мэры, Игла уже от всего сердца ненавидел и Альянс Независимых Сил, и всех его проклятых поверенных.
А когда они месяц назад готовились к операции, он, как и Муха, предложил себя сам.
И снег вокруг в тот день тоже был красным-красным, будто орошённым брызгами чьей-то крови…
* * *
– …вы, ОБА, адова сатана!!!
Вильф ухмыльнулся и перехватил когтистые лапы Флинна, безо всякого труда отводя их от своей шеи:
– Да-а, щеночек? Неужели ты чем-то там ещё и недоволен, м-м?
– Вы же ведь и с моим самолётом тогда то же самое сотвор-р-рили, верно?!!
Тео неожиданно расхохотался:
– Ты же не станешь сейчас меня разочаровывать и говорить, что сильно испугался тогда, а, музыкант? – беловолосый вскинул руку, пуская ему в висок тонкую как иголка стальную стрелку. – Ты ведь, в конце концов, тули-па, а не смертный…
Зверь коротко скульнул, отскакивая в сторону:
– Вдвоём на одного, р-р-разве это честно? – прорычал он, сжимая кулаки на страшных многопалых клешнях и весь напружинившись для прыжка.
В тот же момент нога Вильфа молниеносно взметнулась вверх в круговом ударе, направленном Флинну в голову; полупёс едва успел поймать её в воздухе двумя передними лапами и повалил рыжеволосого на спину, но обе ступни того с силой выстрелили ему в поддыхало и, словно тряпичную куклу, отбросили в ближайший овраг.
– А где ты вообще видел честные драки, а, Гарм? – иронично спросил тот, мгновенно и ловко подхватывая себя на ноги.
Почти не заметив пронзившей всё его тело боли от удара, Флинн немедля снова вскочил на четыре лапы, с хрустом приминая скелеты засохших кустов – и, не размышляя, как будто его действиями и впрямь управлял сейчас кто-то совсем другой, в одно хищное движение снова скользнул вперёд.
Кровь бурлила, часто колотясь в висках в такт с той самой беззвучной мелодией, которая многократным эхом всё ещё разносилась по его внутренностям, и каждый удар сердца был сродни пушечному выстрелу. Чёрные когти-ножи успели глубоко располосовать рыжему бедро, и тот, тотчас припав на одно колено, обхватил горло гигантского полупса согнутой рукой и резко наклонился:
– Да ну, и это всё, на что ты способен, боец?
Флинн захрипел, отчаянно пытаясь вырваться, но шею его словно забили в тяжеленные колодки; перед глазами заполыхали разноцветные фейерверки.
– И на что тебе только твои когти, а, жуткий зверь? – ехидно осведомился Тео, сцепляя руки за спиной. – Неужели только поцарапаться? У него ведь сейчас весь живот открыт…
Лапы полупса явственно дрогнули, но захват на его горле немедля усилился, не позволяя вдохнуть. Во рту сделалось солоно от крови, и Флинн подумал, что сейчас, наверное, просто потеряет сознание, но вместо этого вдоль его позвоночника одна за другой отчего-то покатились стремительные волны онемения.
– Всё, хватит, Гарм, – Вильф небрежно швырнул его через голову, припечатывая к земле в метре от себя. – Мы ведь можем уничтожить тебя сейчас, ты же это понимаешь?
Полупёс исподлобья глянул на рыжеволосого, однако ни он, ни усмехающийся блондин, кажется, вовсе не спешили принимать своё звериное обличье.
Странный паралич отступил так же неожиданно, как и навалился. Но мышцы всё ещё гудели от напряжения, и чувствовать наполнявшую их сверхъестественную силу, непривычную и удивительную, было необыкновенно приятно. «Так, наверное, должен чувствовать себя алюминиевый провод, когда по нему пускают ток», – подумал Флинн.
– Даёте побаловаться, как р-р-ребёночку в манеже, адова сатана? – глухо проворчал он, поднимая от земли лобастую четырёхглазую морду. – А давайте. Давайте ещё…
Он ощерился и вновь взвился в воздух, расшвыривая во все стороны острые меловые камни и занося над Вильфом тяжёлую лапу. Тот крутанулся на носках, и Флинн, увлечённый собственным импульсом, рухнул на землю и тотчас почувствовал резкий удар локтем куда-то в основание черепа, а потом когтистая полуптичья пятерня впилась в его загривок, увлекая в воздух.
– Чёрт, нет, а он отчаянная зверюшка, правда, Тео? – заулыбался медноволосый. – Мне нравитс-ся…
По лапам Флинна побежали, с шипением стягивая кисти тугой удавочной петлёй, тонкие золотистые змейки, и пальцы его начали отниматься, словно ошпаренные. Хрюкнув от боли, монстроподобный пёс судорожно напряг мускулы – удавка натянулась и рассыпалась в воздухе звонкими блестящими брызгами – и, вывернув голову под каким-то совершенно противоестественным углом, с силой вонзил зубы Вильфу в запястье. Тот гибко откинулся назад, рывком выдернул свою руку из оскаленной пасти и, явно войдя во вкус, немедля перехватил зверя за горло локтем другой руки, приподнимая того на задние лапы, под которыми по истрескавшейся меловой плите запрыгали электрические искры.
– Может, тогда потанцуешь для меня, пёсик?
Флинн успел заметить, что глаза мужчины над ним явственно потемнели, из карих превращаясь в гранатово-бордовые, почти алые. Незримые раскалённые пики пробили ему ноги до самых колен; полупёс непроизвольно заскулил, пытаясь поджать под себя обожжённые ступни, но вторая рука Вильфа уже сдавливала ему шею, склоняя на четвереньки и всё ниже пригибая ощеренную звериную морду к пышущему жаром камню:
– Что, уже ножки отнимаются, м-м? Ай-ай-ай, какая жа-алость, Гарм…
Кости Флинна болезненно зазвенели, словно цимбалы на ударной установке; в ноздри ударил отвратительный запах палёного. Полупёс конвульсивно рванулся прочь, и вокруг его передних лап, которые почти ничего уже не ощущали, неожиданно снова засветились яркие голубоватые кольца. Он с отчётливым усилием свёл едва слушающиеся лапы вместе, и тело вновь окатило сладким, упоительным жаром – а мгновением позже полупёс всё-таки вырвался и высоко подпрыгнул, отбрасывая рыжего себе за спину. Вслед ему потянулась тонкая, словно щупальце медузы, полупрозрачная нить, выпущенная из ладони Вильфа, и Флинн, увернувшись, кувырнулся в воздухе и на несколько секунд завис в паре метров над землёй, будто в невидимой аэротрубе.
Рыжеволосый широко улыбнулся и сделал ещё одно движение рукой, не двигаясь с места и заинтересованно наблюдая за полупсом снизу, и по шкуре того опять поползли ртутные капли, напоминающие глянцевито блестящих жуков. С громкими щелчками те пускали по телу резкие лазерные разряды, пытаясь забраться куда-то в уши, в ноздри, под кожу, но это было уже почти совершенно не страшно… как если упасть и разбить, например, коленку с перепоя – вроде бы тебе и больно, но это тебя уже как-то не особенно колышет.
А самое главное, что всё это больше не вызывало паралича. Не придумав ничего лучше, Флинн волчком завертелся в воздухе и снова рыбкой нырнул вниз с обрыва, стряхивая с себя горячие полуживые струйки.
И всё получилась даже проще, чем было в первый раз: порыв холодного ветра огладил ему шкуру, словно приливная волна, Флинн раскинул в стороны лапы и завис в пустоте, ложась на воздух, как на воду. Он перевернулся на спину, снова глянул вверх (на этот раз на краю обрыва вроде бы никого не было видно) и, уже почти привычно мысленно потянувшись к небу, взмыл, чувствуя, как его тело вбирает в себя стылое дыхание ранних сумерек, и серебристый шорох воздуха, и солоноватое биение волн далеко внизу… и как все до единого мускулы вновь наполняются звенящей, упоительной силой…
И это было обалденное ощущение.
Полупёс сделал мёртвую петлю и один за другим совершил несколько головокружительных виражей, сам себе напоминая оживший военный самолёт из тех, что можно было увидеть на авиасалонах Альянса Независимых Сил (как же Флинн всегда завидовал этим их пилотам!). Потом, скользя по воздуху, словно по пружинящей ледяной доске, он рванул под девяносто градусов под самые облака – серовато-жемчужные, напоённые морской солью и расслаивающиеся под его телом, словно вата, – и снова на дикой скорости ринулся вниз.
Всё его существо наполнял необыкновенный, безмятежный, безудержный задор, и постепенно затихающая непостижимая мелодия, казалось, опять дразнила, кружила голову, звала за собой – едва слышно и вместе с тем как-то удивительно внятно.
