— Вы уж извините его, Юна-агасси. — говорит женщина в блузке и юбке, которая держит мальчика за руку: — что он так к вам обращается…

— Ничего. Пусть обращается так как считает нужным. — отвечает Юна и наклоняется к мальчику: — ты готов? Сегодня тебе могут задать вопросы.

— Да! — мальчик выпрямляется и смотрит ей прямо в глаза: — я готов! Пожалуйста позаботьтесь обо мне, Юна-нуна!

— Какой молодец. — Юна сдерживает себя и не гладит его по голове. В конце концов они — в суде.

— Юна-нуна, вы сможете нас защитить? — голос мальчика дрожит: — это же нечестно! Он же… мало того, что моего Аги убил, так еще и нас хочет засудить! Эта фара целое состояние стоит… а мама и так на двух работах работает!

— А ну-ка иди сюда. — Юна отводит мальчика в сторону с прохода и садится перед ним на корточки, подобрав юбку. Так, чтобы их глаза были на одном уровне.

— Запомни. — говорит она ему, поднимая палец: — никогда не задавай вопросов об исходе дела в здании суда. И никогда не делай прогнозов. Нельзя знать, как именно пройдет процесс.

— А… почему? — задает вопрос мальчик и Юна — теряется. Ей всегда было сложно разговаривать с детьми. Дети — еще не взрослые люди, но имеют такие же права. Нет, ей нравятся дети, она была бы не против потискать такого милашку, но вот разговаривать с ними ей всегда было неловко. Вот как ему объяснить, что это примета такая дурная? Что у юристов, которые ходят в судебные заседания давно уже принято не говорить вещей вроде «мы обязательно выиграем» или «у наших противников нет никаких шансов», если они находятся в суде? Нет, в офисе, у себя дома, на улице, да где угодно — можно так говорить. Действительно же есть дела, которые изначально выигрышные, в конце концов у них в стране континентальное право, кодифицированная система, можно предсказать исход некоторых дел практически на сто процентов. И тем не менее — в суде так нельзя говорить. Потому что может всякое случиться и дело, которое ты полагала выигрышным на те самые сто процентов — пойдет куда-то не туда. Появится ненужный свидетель, или твой свидетель начнет давать совсем другие показания, всплывут старые документы, видеозаписи или экспертиза все опровергнет…

— Потому что сглазишь. — вступает в разговор Чон Джа: — запомни — не ешь свой рис пока не доешь кимчи, а то потом будет во рту пожар, ясно?

— Ясно! — кивает мальчик и Юна думает о том, что она вот — не может так как Чон Джа, легко и просто объяснить все, да так, что даже ребенок поймет.

— Да. — Юна встает и поправляет юбку, берет свой портфель из рук у Чон Джа и следует в зал заседаний. Опускает руку в карман пиджака и нащупывает монетку в десять вон. Самая мелкая монетка в стране. На аверсе изображена пагода Таботхап, национальная достопримечательность монастыря Пульгукса в Кенджу. Правительство собирается отказаться от этих монеток, потому что металл, из которого сделаны монеты, затраты на производство — гораздо больше номинала. 10 вон — это 0,7 пенсов. Теоретически можно даже бизнес сделать — официально разменивать деньги на такие монетки, а потом продавать их по стоимости металла… самая мелкая монета в стране. Ее гонорар за сегодняшний процесс.

Она вспоминает тот самый день возле офиса, когда они с Чон Джа вышли на обед, собираясь заказать острые куриные крылышки, тот день, когда она увидела этого мальчика, который плакал над своей сбитой собакой. «Аги» — так он его звал. Возле автомобиля уже собралась небольшая кучка зевак и Чон Джа тянула ее за рукав, мол, чего встала, пошли уже. Но ее ухо вдруг различило в уличном шуме привычное словосочетание. «Я на вас в суд подам».

Словно охотничья собака при виде упавшей утки — Юна привычно сделала стойку, остановилась и прислушалась. Как говорил ее профессор по гражданскому праву в университете — юрист, который прекратил обучаться новому — мертвый юрист.

— … я вас по миру пущу! Знаете сколько стоит фара у моего автомобиля⁈ Это премиум-класс, а не дешевая пластиковая штамповка! Из-за этого шелудивого пса я на совещание опоздаю! — возмущается мужчина с одутловатым, багровым лицом, одетый в серый костюм: — это же твоя тварь, мальчик? Убери ее с дороги немедленно!

— Вы убили его! Вы убили Аги! — плачет мальчик, обнимая какой-то меховой мешок, в котором Юна, приглядевшись, опознает собаку, обычного пса с желтоватой шестью. Все понятно, думает она, поводка и намордника не видно, мальчик отпустил собаку, та выбежала на проезжую часть, ее сбил автомобиль. Автомобиль, судя по всему дорогой… не ее это дело. Ее ждут острые крылышки и небольшая кружка холодного пива, потому что она могла себе позволить выпить в обед, в конце концов — она теперь босс, не так ли? А сбитых автомобилями собак и горюющих мальчиков во всем мире слишком много, чтобы она — обращала на них свое внимание. Кроме того — никто же не просит ее вмешиваться, не так ли?

— Малец, а ну убрал свою псину с дороги! И… кто будет тут отвечать за ущерб? Твоя собака бросилась под колеса сама!

— Неправда! Я шел с по переходу! Аги — защищал меня! Вы… — мальчик аж задохнулся и Юна поняла — отчего. Так всегда задыхаются люди, которые не ожидают подлости от окружающих — в тот самый момент, когда это случается. Так она задохнулась, когда узнала, что дядя не собирается давать ей место в офисе, а собирается навсегда оставить на ресепшн. В школе часто подшучивали над ней, пользуясь тем, что она — не различает людей по лицам… девочки переодевались и выдавали себя за ее подруг и она чувствовала себя так же — сбитой с толку и задохнувшейся, когда обман вскрылся.

— Что за чушь ты несешь! Эй, мамаша, это ваш ребенок? Немедленно выплатите мне стоимость ремонта! Эта машина стоит целое состояние! — продолжает повышать голос мужчина с одутловатым лицом.

— Ты чего встала? — удивляется Чон Джа: — пошли, крылышек покушаем. А то сейчас набегут, обеденный перерыв же.

— Да погоди. — говорит Юна: — погоди ты… видишь же, что происходит.

— Что? А… это. — Чон Джа смотрит на дорожную сценку: — сейчас все исправим. Эй, ты! Чего к ребенку пристал, не видишь у него шок? Парень, тебя как звать? — она присаживается рядом с мальчиком: — как? Бао? Молодец, Бао, ты настоящий мужчина. Иногда нам всем приходится терять своих друзей, такова жизнь, уверена, что Аги был прекрасным псом. Но он уже… дай-ка я проверю… да, так и есть. Он уже умер и теперь тебе стоит только похоронить его как положено и помолится за то, чтобы он попал в места Доброй Охоты. Ты понял меня? Вот и молодец. Сейчас я вызову тебе такси, и ты отвезешь Аги в ветеринарную клинику… они знают, что делать с телом. Такси я оплачу, не бойся… — она встает и набирает на телефоне номер.

— Эй ты! Девица с телефоном! Ты что — его мамаша? Ты и твой сопляк должны мне кучу денег за машину! Слышишь? Если заплатишь прямо сейчас, то обойдемся без вызова дорожной полиции и всего такого. Если дойдет до суда, то ты заплатишь в десять раз больше, имей в виду. У меня такие юристы, что ты потом в канаве будешь жить и объедками питаться вместе со своим ублюдком!

— … сейчас они приедут. — говорит Чон Джа, убирая телефон в карман и положив руку на голову мальчика: — не переживай. А тети пойдут острые крылышки поедят вместе с пивком. Хорошо дружить с боссом! Юна, мы тут закончили, пошли уже. — она поворачивается к ней и натыкается на ее взгляд. Разводит руками.

— Что? Проблема решена, мальчик переживет потерю, я уверена. Такси я вызвала, а услуги ветеринарной клиники по кремации стоят не так уж и дорого, я пацану с собой денег дам.

— Да ты совсем охренела, мамаша! — мужчина с одутловатым лицом хватает Чон Джа за плечо и разворачивает к себе: — слышишь, ты!

— Руки убрал, скотина. — Чон Джа отбрасывает руку в сторону: — ты чего себе позволяешь?

— Слушай, мамаша, псина твоего пацана — выскочила на дорогу и разбила мне фару. Ты должна мне как минимум пять миллионов, это же чертова Феррари!