— Одним из условий соглашения было возвращение на наш корабль лейтенанта Бранвен Дэвис. Мы еще не слышали ее рассказа и не знаем, подлежит ли она суду трибунала. Однако толтийский капитан сказал, что они заставили ее похитить у вас глайфу.

Рамстан подумал: «Как же они заставили ее предать меня? То есть нас…» Он сказал:

— Коммодор…

— Капитан, а не коммодор! — громко возразил Бенагур. — Теперь я капитан!

Рамстан смирил свой гнев.

— Капитан Бенагур, пожалуйста, обдумайте вот что. Тенолт никогда не простят похищения их бога. Они договариваются о возвращении глайфы, но, как только они получат ее, они сделают все, чтобы уничтожить и нас, и наш корабль. Их религия побуждает их к этому. Они не успокоятся, пока воры и святотатцы, похитившие глайфу, не будут уничтожены. Поэтому…

— Я знаю это! — воскликнул Бенагур, подняв палец, словно учитель, поучающий ученика. — Я знаю это! Ваше преступление подвергает нас всех опасности! Поверьте мне, это сыграет против вас, когда вы предстанете перед судом! Я сказал капитану тенолт, что вы и только вы в ответе, что никто из нас не был в сговоре с вами, что мы ничего не знали о присутствии на борту глайфы до настоящего времени, что мы ни в чем не виноваты, что мы приложим все усилия, чтобы вернуть глайфу немедленно! Но их капитан сказал, что если это правда, то мы должны выдать вас им!

Наступило молчание. Наконец Рамстан заговорил:

— Я не оправдываю себя и не прошу пощады. Тенолт будут пытать меня, пока я не умру. Они сделают это, потому что так предписывает их закон по отношению к святотатцам.

— Их капитан сообщил мне это, — сказал Бенагур. — Их капитан уведомил меня, что, поскольку мы не виновны в святотатстве, он не будет атаковать нас, если мы выдадим вас тенолт.

— Не верьте этому обещанию, — возразил Рамстан. — По всему, что я знаю о законах тенолт, вы и весь экипаж тоже считаетесь виновными. Они получат глайфу и нападут.

— Я так не думаю, — ответил Бенагур. — Первый долг для них — это вернуть их ложного бога в храм на Толте. Если они нападут на нас, то они рискуют быть уничтоженными и тем самым совершить непростительный грех — не вернуть глайфу в храм. Толтийский капитан сначала отвезет ее, а уж потом станет разыскивать нас. Он должен так поступить. В этом его долг.

— Может быть, — хмыкнул Рамстан. — И вы собираетесь выдать меня?

Бенагур покраснел.

— Поверьте, я это сделаю! Я сделаю все, что смогу! Вы сами обрекли себя на это! — Он прикусил верхнюю губу, потом продолжил: — Но я не испытываю радости от этого. Я презираю вас, но я не желал бы вам тех мучений, которые уготовили вам тенолт. Я не мстителен! Я оплакиваю вас, хотите верьте, хотите нет, я оплакиваю вас, потому что вы есть то, что вы есть! Но… — он осекся и глубоко вздохнул. — Но моя первая забота — корабль и его экипаж! Но что мне делать с вами? Я хочу сказать, относительно вас? Капитан Ткашикл требует, чтобы вас передали ему. Но вы находитесь в ведении земного закона, а не толтийского. Я приказал поместить вас под арест и привести на суд. Я знаю, каково будет заключение суда. Нет ни малейшего сомнения, что вы виновны.

Бенагур снова глубоко вздохнул, округлив губы, словно он выдыхал дым от пламени, бушевавшего внутри.

— Ведь вы виновны, не так ли? Признайте это, Рамстан, и спасите нас!

— Спасти вас? — переспросил Рамстан.

— Да, спасите нас. По крайней мере, этим вы хоть как-то оправдаете себя. Признайте свою вину. Если вы это сделаете, всем будет легче…

— Легче решить, выдадите вы меня тенолт или нет?

— Нет! — взревел Бенагур. Он взмахнул перед экраном кулаком и ударил им по чему-то вне поля видимости.

Кто-то — вроде бы Тенно — слабо пискнул:

— Капитан!

— Нет! Законы терранского правительства и устав космофлота запрещают мне передать вас внеземным властям, вне зависимости от того, что вы совершили! Но… этот… случай… не предусмотрен ни законом, ни уставом. Я должен принять решение в беспрецедентной ситуации. Я должен нести всю ответственность!

— Вы теперь капитан, — отозвался Рамстан. Он наслаждался, видя Бенагура в столь трудном положении, и в то же время сочувствовал ему. Но он должен был как-то дать понять Бенагуру, что эти мелкие сложности не так уж велики, не имеют особого значения. Хотя для него самого они жизненно важны, по сравнению с главными событиями они ничто.

Но потом он подумал: «Нет, данная ситуация крайне важна. Не потому, что в опасности моя честь и жизнь. Я, и только я, насколько мне известно, могу рассказать Бенагуру, рассказать экипажу, что же на самом деле происходит».

Однако коммодор не дал ему такой возможности. Он отключил связь, и хотя Рамстан пытался вызвать его снова, Бенагур либо не слышал слов бывшего капитана, либо игнорировал их.

Рамстан не имел представления, на какой стадии находились переговоры. Если они подходили к концу, то осталось только несколько часов — столько, сколько надо челноку с «Попакапью», чтобы достичь «Аль-Бурага» — или наоборот.

Рамстан открыл дверь и обратился к одному из часовых:

— Мне нужно, чтобы кто-то немедленно передал запись… — Он сглотнул: произнести это звание было трудно. — … капитану Бенагуру. Это чрезвычайно важно, это вопрос жизни и смерти для всех!

— Сожалею, сэр, — ответил охранник, — у меня нет на это полномочий.

— Вы должны! К черту полномочия! Если вы это не сделаете, тенолт нападут на нас!

— Простите, сэр, я не могу это сделать.

— Послушайте! Существует возможность, которую просмотрели мы с Бенагуром! Тенолт нет нужды настаивать на том, чтобы Бенагур передал меня им! Как только они получат глайфу, они убьют меня — уничтожив «Аль-Бураг» и всех на нем! К тому же…

— Простите, сэр.

Рамстан закрыл дверь, вынул из кармана три дара Вассрусс и уставился на них. Треугольник, квадрат, круг. Он не знал, могут ли они совершить то, что приписывала им Вассрусс, но вуордха говорили, что могут. И сами вуордха определенно желали наложить на эти камешки лапу. Он может сейчас сбежать. Однако побег был крайним средством. Аллах знает, куда его занесет; и куда бы он ни попал, он может застрять там до самой смерти.

— Глайфа! — закричал он. — Я должен поговорить с тобой! Ты должна знать, что происходит! Или ты позволишь всему пойти к чертям?

Молчание.

С одной стороны, отсутствие ответа ободряло. Оно могло означать, что глайфа знает: он сделает все, что нужно, сам.

С другой стороны, глайфа могла предать его. Возможно, она решила, что Бенагур теперь поможет ей добиться того, чего она хотела — что бы это ни было.

Рамстан встал перед пустым светящимся экраном и произнес кодовое слово. Оно перебивало все остальные приказы или по крайней мере должно было делать это. Когда он тайно сообщил этот пароль «Аль-Бурагу», все законы были на его стороне и корабль должен был повиноваться. Сейчас Рамстан действовал вопреки закону. Ну и что? Он уже давно делал это.

Немедленно на экране появились слова, начертанные арабским алфавитом двадцать третьего века:

— Слушаюсь, капитан!

Предполагалось, что в мозг «Аль-Бурага» заложено не больше самосознания, чем у пса, но на эту тему постоянно велись споры. Однако все были согласны, что у пса больше самосознания, чем у попугая. И это означало, что корабль будет повиноваться его приказам, вне зависимости от того, постигает корабль человеческий язык или нет.

Рамстан произнес несколько слов, и экран потемнел. Ну конечно. Глайфа заперта в сейфе. Рамстан отдал другой приказ. Теперь на экране была каюта Бенагура, вид с противоположной переборки на ту, в которую был вмонтирован сейф.

Рамстан отдал еще один приказ. Если «Аль-Бураг» выполнит его — а не было никакого повода думать иначе, — то глайфа провалится в отверстие в днище сейфа и под действием давления воздуха переместится в каюту Рамстана.