Она понимающе кивнула и сочувственно произнесла:

— Но страдать и терпеть тоже не вариант. У тебя есть с собой какие-нибудь лекарства? А то смотри, у нас с подругой активированного угля — просто завались. Могу угостить. Отблагодарить за спасение, так сказать.

Глеб замялся, а на бледных скулах выступил легкий румянец.

— Да неудобно как-то…

— Неудобно, когда тебя сбрасывают в воду, а ты не умеешь плавать. Пойдем давай, — безапелляционно сказала она и, взяв за руку, повела за собой.

В домике стояла тишина. Вожатая, как и намеревалась, вытащила всех из комнат. Зайдя в комнату, Василина осмотрелась, припоминая, куда Женька положила коробочку. Найдя ее в тумбочке, она протянула уголь Глебу и потянулась к кувшину с водой. Наливая ее в стакан, она услышала за спиной:

— Эм… Ты, кажется, перепутала коробки и дала мне конфеты.

— Это уголь, — она развернулась с полным стаканом и скомандовала: — Пей, пока в обморок не грохнулся. Бледный, как привидение.

— Ты так пошутить решила? — непонимающе выгнул бровь Глеб.

Василина закатила глаза:

— Это не конфеты, а цветной уголь. Прямиком из Чехии. Не веришь — попробуй.

Он настороженно выбрал ярко-оранжевую таблетку-конфетку и разгрыз. На его лицо отразилось недоумение. Удостоверившись, что Василина его не обманывала, он принял активированный уголь и залпом осушил стакан воды.

— Кажется, в Чехии не в курсе, какого цвета должен быть уголь… — пробормотал он. — Ну ладно, я… В общем, пойду отлежусь.

Василина усмехнулась:

— Если тебе вожатая разрешит. Такое чувство, что у них на кроватях сигнализация — лег в неположенное время, сразу прибегают.

— Как-нибудь… — начал Глеб, но закончить ему не дали. В комнату вернулась Женька. Она застыла на пороге и, окинув взглядом мокрую подругу и парня в одних шортах, молча вышла, прикрыв за собой дверь. Смутившись, Глеб кашлянул: — Экхм… Я, пожалуй, пойду. Еще увидимся.

Он поспешно покинул комнату, перекинув полотенце через плечо. Василина выглянула в коридор и встретилась взглядом с подругой, на которой было надето какое-то средневековое платье. Ухватив ее за руку, она затащила Женьку обратно в комнату.

— Я ошарашена, — заявила Женька, оседая на стул. — И обескуражена! Я просто в шоке.

— Вижу, первое занятие в театральной студии не прошло даром, — заметила Василина и открыла дверцу шкафа — ей срочно нужно было переодеться во что-то сухое.

— Что произошло? Что у нас делал Глеб? Еще и в таком виде?

— А что на тебе надето? — ответила вопросом на вопрос Василина. Ей очень хотелось рассказать все подруге, но после того, как случившееся уложится в ее голове. Несмотря на внешнее спокойствие, она все еще не отошла от инцидента на озере.

— Это мой костюм. Пришла тебе показать, а тут…

Ее перебил требовательный стук в дверь. Не дожидаясь разрешения войти, в комнату влетела вожатая. И вид у нее был отнюдь не добродушный.

— Вы тут одни? — зачем-то спросила она, хотя и так видела, что никого кроме Василины и Женьки в комнате не было.

— Одни, — хором подтвердили подруги.

Не обращая внимания на Женьку, вожатая нетактично показала пальцем на Василину:

— Ты. Иди за мной.

Подруги обеспокоенно переглянулись. В глазах Женьки застыл немой вопрос: «Во что ты вляпалась?».

— Иду, — тихо сказала Василина, стараясь скрыть растерянность. Вожатая была настроена серьезно, и это беспокоило Василину больше всего.

Выйдя из комнаты, она бросила последний взгляд на Женьку. Та все еще сидела, не в силах понять, что происходит. А Василина шла по коридору, чувствуя, как все уверенность улетучивается. С каждой секундой страх только усиливался. В голове словно на повторе вертелась мысль: «А вдруг меня накажут?».

Пока вожатая двигалась вперед, ее шаги казались громче, чем когда она тащила Василину в редакцию. Один этот звук предвещал какие-то серьезные последствия. «Не думай о плохом», — пыталась успокоить себя Василина, но не могла избавиться от ощущения, что ее ждет нечто неприятное.

Оказавшись в административном здании, Василина сделала попытку узнать у вожатой, почему ее вызвали, но та сухо отрезала:

— Директор все расскажет.

После этого, несмотря на теплый вечер, по коже Василины прошли мурашки. Если ее вели к директору, то дело куда серьезнее, чем она предполагала. На мгновение к ней закралась мысль, а не случилось ли что-то дома — с мамой или папой? Но она быстро отбросила ее. Вожатая не проявляла к ней никакой сочувствия, а была зла. Это говорило только о том, что Василина в чем-то провинилась. Возможно, в том, что ушла к озеру без сопровождения вожатых.

В кабинете директора она смиренно встала, не доходя до стола, и нервно сцепила руки в замок. Виктор Борисович — если верить табличке на двери — оторвался от компьютера и, отпустив вожатую, грузно вздохнул. Рубашка на его необъятном животе опасно натянулась и Василине показалось, что пуговички на ней вот-вот оторвутся и полетят в разные стороны, но этого не произошло.

— Пырым-пым-пым, — пропыхтел как паровоз директор и откинулся на спинку кресла, едва не завалившись вместе с ним на пол. Промокнув вспотевшую лысину носовым платком, он резюмировал: — Василина Бобрышева.

— Я, — пожала плечами она, не зная, что еще сказать. Неплохо было поздороваться, но приветствие застряло в горле.

— Как вы это прокомментируете? — он развернул к ней экран монитора. На нем была открыта фотография из березовой рощи. Ее и Глеба. Виктор Борисович начал щелкать мышкой, демонстрируя их на пляже, затем выходящими из воды в обнимку, а после — все в той же роще. На последнем кадре Василина вела его за руку в домик для девочек.

— А вы? — нахмурилась она.

Борис Викторович растерялся, и кресло под ним натужно скрипнуло:

— Что — я?

— Как вы прокомментируете то, что снимаете несовершеннолетних без их ведома? — наехала на директора Василина, поразившись своей смелости. Она очень надеялась, что Виктор Борисович на увидит, какой страх она испытывала на самом деле.

На секунду директор смутился, но быстро взял себя в руки:

— Это фотоохота. Для нашего журнала «Секреты классного лета». Снимки сделал такой же несовершеннолетний, как и вы — мальчик из фотокружка.

— Я не давала согласия на фотосъемку, — продолжала стоять на своем Василина. Как не раз говорила мама: лучшая защита — это нападение.

Виктор Борисович попытался щелкнуть пальцами, но они были такими пухлыми, что вышел лишь жалкий шлепок. Но ликование на его круглом лице не испарилось.

— А вот тут вы, Василина Бобрышева, ошибаетесь. Ваша мама подписала договор, из которого следует, что вас могут снимать и публиковать снимки в журнале или на сайте лагеря в целях фотоотчета. Если не верите, можете ознакомиться. Раздел третий, пункт седьмой.

Василине на это нечего было ответить. Тогда Виктор Борисович продолжил, а в его голосе проскользнули стальные нотки:

— Повторяю свой вопрос: как вы можете это прокомментировать?

Она съязвила:

— Прогулка на свежем воздухе. Я же для этого приехала в лагерь, а не для того, чтобы сидеть в комнате.

— Ты мне тут не умничай давай, — перешел на «ты» Виктор Борисович. — Я к тебе по-доброму, со всей душой. А мог бы сразу родителям позвонить и доложить, что ты мальчиков к себе в комнату водишь.

Василина сощурилась:

— Позвоните. Заодно расскажите про то, что меня столкнули в озеро, и я чуть не утонула. А вожатые этого даже не заметили. И если бы не этот самый парень с фотографии, сейчас бы разговаривали не со мной, а с полицией, а ваш лагерь был в криминальной сводке. Ну что, звонить будем? Или давайте я сама накатаю пост и кину в предложку новостным каналам и пабликам. Пусть об этом узнают сразу все, а не только мои родители. Мне стыдиться нечего, а вот вам есть чегобояться.

Стушевавшись, Борис Викторович пошел красными пятнами, а насквозь промокший платок уже не впитывал пот, градом льющийся по его лысине и шее.