«Значит, „детектив“, „натпинкертоновщина“, – замечание участкового инспектора неприятно задело Денисова, – но разве система розыска не требует индивидуального мастерства?

Как это называлось в книге, которую читал на дежурстве Сабодаш? Колокола судьбы? Любопытно, гремели ли эти самые колокола, когда заводской комитет комсомола рекомендовал в милицию именно меня? Наверное, гремели, но я не слышал».

Внутренним взором Денисов увидел себя постовым на платформе в первые недели работы. Медовые дачные сосны, усыпанные хвоей тропинки. Ночью вровень с высокими платформами проплывают кабины электровозов, залитые серебристым светом. Будто идут в Гавану или на Острова Зеленого Мыса…

За переездом днем играли в футбол пацаны. Денисов несколько раз за смену подходил к краю поля, ждал, когда мяч отлетит в его сторону. Денисов даже не оглядывался, приехал проверяющий или нет, – так хотелось ударить по мячу. Мяч в конце концов оказывался рядом. Денисов пробивал точно по воротам.

– Повторить! – кричали пацаны.

Он повторял. Мяч звенел от удара.

– Играйте за нас!

Но он уже жалел, что не сдержался, и уходил на пост.

Через несколько недель он ходил по платформе не один, в сопровождении двух-трех футболистов с красными повязками.

– Хорошо несет службу новенький милиционер, э, Денисов! У него авторитет перед молодежью, и пассажиры о нем отзываются положительно, – объявил как-то на разводе старший лейтенант – проверяющий. – Вот скоро на сборы его отправим, тогда и вовсе вернется асом.

– В университет его, – подсказывал кто-то из заднего ряда.

Подсказывавший словно в воду смотрел. Через год Денисов поступил на юрфак.

– Разговорчики в строю! Смирно! Слушай приказ! – командовал старший лейтенант. – Приказываю заступить на охрану общественного порядка в столице нашей Родины, городе-герое… – Денисов знал к тому времени приказ наизусть, но каждый раз, когда его читали, невольно подтягивался, – …во время несения службы строго соблюдать социалистическую законность, быть справедливым и вежливым в обращении с гражданами. На-ряд! Напра-ву! По по-о-стам шагом аррш!

Но если невидимые колокола действительно гремят, предупреждая о глубоких отдаленных последствиях наших внешне совсем обычных, даже случайных шагов, то слышнее всего они, должно быть, грохотали во время сборов, в тот день, когда он познакомился с Кристининым, попал на первую серьезную операцию…

Шлагбаум на переезде был закрыт, пропускали пассажирский состав. Денисов посмотрел на часы – «Лотос» шел без опоздания. Мелькнула дверь вагона-ресторана с поперечной металлической планкой-ограждением. Усатый повар в белом колпаке, с оголенными по локоть руками, не замечая мороза, наблюдал строительный пейзаж Деганова.

«Сначала надо проверить „горячие точки“ – винные отделы гастрономов, пивные палатки, потом адресоваться к сторожам, дворникам», – решил Денисов, но тут же изменил свое решение.

Проходная маленького заводика за переездом выходила окнами на дорогу. Дверь была приоткрыта – очевидно, для притока свежего воздуха. Денисов не стал искать ближайшую «горячую точку» и пошел в проходную: «Моряк в форме – человек заметный. Может, видели?»

Пенсионного вида вахтер сразу все понял, едва Денисов попросил разрешения позвонить:

– С Петровки? Или из районного управления? Что-то не знаю тебя.

– Из тридцатки.

Московское управление транспортной милиции размещалось в доме тридцать по улице Чкалова. Денисов сослался на управление для солидности.

– Все ясно. Сейчас в бюро пропусков положат трубку, и можно звонить. У нас с ними параллельный.

Звонить Денисову было некому, он набрал номер своего кабинета. Как и рассчитывал, никто не отозвался.

– Не отвечают, придется подождать.

Вахтер сам начал разговор.

– Работы под самую завязку? Знакомо. Все бегает молодежь, все шебаршит! Потому что жизнь не понимают.

– Не так легко понять.

– А чего нелегко? Живи как вокруг живут!

– Так-то так.

– Тоже вот я шебаршился… На работе устаешь, а тут в школу вызывают: девчонка тройки носит, жена шумит! А как хирург отхватил полжелудка, так все в норму пришло. Больше не шебаршу… Ты ищешь кого или так, между прочим?

– Бывает здесь один человек. Моряк, младший лейтенант.

– Живет или как?

– Разве найдешь?! Вон сколько домов понастроили…

«Знакомая песня…» – Для приличия Денисов еще раз набрал тот же номер.

– Капитан Колыханова слушает!

Денисов положил трубку: за эти двое суток он совсем забыл о ККК.

– Куда бы тебя адресовать? – Вахтер снял со стены висевшие на гвоздике заявки на пропуска. – Вот что! Сходи-ка ты для начала в общежитие техникума. Народ там – ух! Идут вечером, волосы распустят, поют – смотреть страшно. – Он повертел бумажки в руках и снова наколол на гвоздик. – С них и начни!

«Вот уж там мне делать совершенно нечего…»

Поблагодарив вахтера, Денисов пошел к домам. Протянувшиеся вдоль фасадов витрины предлагали сразу несколько «горячих точек» – на выбор.

– Товарищ полковник, разрешите обратиться! – Сутуловатый капитан линотделения, прикомандированный к оперативной группе вокзала, четко взял под козырек. – Установлено, что свидетель Вотрин Евгений Иванович тысяча девятьсот двадцать шестого года рождения, проживающий на Дубниковской улице, видел подозрительного мужчину, шедшего со стороны вокзала мимо багажного отделения первого января в пятом часу утра, о чем и докладываю на ваше распоряжение! – Капитан словно сошел со страниц милицейской повести: в своем длинном сообщении не сделал ни одной паузы, не допустил ни одного неуставного оборота и ни разу не перевел дух. Окончив рапорт, капитан лихо рванул руку к бедру и щелкнул сапогами. Холодилин слушал скептически, потом посмотрел на Блохина, пришедшего вместе с капитаном. Блохин напряженно молчал.

– Пригласите сюда.

– Он здесь, за дверью.

Свидетель оказался человеком средних лет, в джинсах, заштопанных на коленях грубыми мужскими стежками, со значком рационализатора на куртке.

– Вот вы, полковник, юрист, – заговорил он, прежде чем Холодилин задал ему вопрос, – можете вы мне сказать, почему разбор моего дела начали раньше, чем указано в повестке? И сколькими репликами в гражданском процессе могут обмениваться прокурор с ответчиком?

Блохин положил ему руку на плечо:

– Два слова о себе, пожалуйста… Почему первого января вы пошли на вокзал?

– Я и тридцать первого декабря ходил… А что делать?

Он жил один, рано вставал, ходил пить кофе на станцию. Работа в котельной посменно нарушила ход его физиологических часов. Вотрин по привычке каждую ночь приходил в вокзальный буфет, хотя еще в сентябре его уволили из котельной и теперь он судился по поводу восстановления на работу.

Холодилин ни разу не прервал сбивчивый рассказ слесаря, мысленно подыскивая объяснение странному костюму Вотрина, латкам на джинсах, значку, личной неустроенности – всем несоответствиям, вытекавшим из его рассказа.

– …Я не задерживаю?

– Пожалуйста, пожалуйста.

Рассказчиком Вотрин оказался плохим.

– Работал как все. Еще рационализацией занимался, – Вотрин показал на значок, – ни одного дня не болел. А когда завхозу понадобилось своего человека в котельную взять, вспомнили: инвалид, нельзя использовать на работе с механизмами… Да! А тут, значит, так было… Я иду мимо девятиэтажки. Пятый час, никого. Один только человек от вокзала. Знаете, где церковь за багажным двором? Трубы еще выведены из алтаря на крышу?

– Далеко он от вас прошел?

– Вот как вы сейчас сидите.

– Молодой?

– Лет за сорок, высокий. В форме.

– В форме? В какой?

– В какой, не помню. Голова своим забита. – Вотрин помолчал. – Как вы думаете, товарищ полковник, могут отменить решение суда, если нарушен принцип несменяемости судей?