– Эти изменения случаем не в 15-й межрайонной регистрировались?

– Кажется, да.

– Тогда понятно. В нашей практике подобные случаи уже встречались. Помнишь, Кать? Поясняю: в этой инспекции до недавнего времени работало несколько ушлых ребят, которые за долю малую по желанию заказчика вносили нужные тому изменения в пакеты регистрационных документов. После чего те, уже в «измененном» виде, уходили в ЕГРЮЛ. Кстати, брали ребята относительно по-божески – всего пару сотен за одну фирму. Правда, в основном «обслуживали» рейдерские схемы, где таким нехитрым образом отбирались целые предприятия. С другой стороны – думается, что им, архарам, все едино.

– Значит, можно доказать, что вся эта тема – полная «липа»? И что Игорь к этому чертовому «Востоку» не имеет никакого отношения? – посветлела лицом Полина.

– Скорее да, чем нет. Тем более, что архаровцы ныне сидят в ДОПРе. Так что можете затачивать на это дело своих юристов. Лично меня в данном случае больше занимает другое.

– Что? – в один голос спросили Козырев с Катей.

– Для того, чтобы, скажем так, подправить учредительные документы с внесением в них имени Ладонина, надо, как минимум, иметь полные паспортные данные, образец подписи и еще кое-что по мелочам. Отсюда вопрос: где, условно, говоря, злоумышленники все это дело раздобыли?

– Элементарно! – усмехнулся Паша. – Диски с цабовскими базами продаются на каждом углу. А там есть и паспортные данные.

– Актуальность базы, которая «продается на каждом углу», – конец 2002 года. Она неполна, неточна. К тому же у большинства горожан забиты сведения с паспортов старого образца.

– Что, и у Игоря?

– И у Ладонина. Я проверял. Кстати, в этой базе адрес прописки также указан неверно: он ведь сейчас на 7-й линии Васильевского зарегистрирован? – Смолов вопросительно посмотрел на Полину.

Та в ответ кивнула и сухо поинтересовалась:

– А что еще вы успели узнать?

– Да многое: наличие/отсутствие судимостей, административную практику, личный транспорт, личное оружие, владение недвижимостью, бизнес, частоту авиа и ж/д перемещений. Всего и не упомнишь.

– То есть начали с того, что собрали на Игоря полное полицейское досье? – ощетинилась Ольховская. – На всякий пожарный? Или не поверили, что Игорь не имеет никакого отношения к этой чудовищной краже? Ну как же – бизнесмен, брат бандита, однозначно мутная личность…

– А Паниковский и не обязан всем верить, – усмехнулся Смолов. – В конце концов, я должен понимать, во что вписываюсь и на чьей стороне играю. Иначе некомфортно. Или, по вашему, для нынешнего русского человека нет ничего невозможного, если за это платят бабки?

– Я так не сказала.

– По-моему, вы так подумали… Вы правы, Полина Валерьевна, я не ангел. Я не люблю деньги, но я в них нуждаюсь. Но! Нужда нужде рознь… А, кстати, забавно, что в русском языке у этого слова два столь непохожих значения. Так вот. Сами знаете: иногда так прихватит, что кажется, наплевать на всех – прямо тут, посреди площади, встану и справлю. Однако спохватишься: неловко, неудобно, не так воспитаны, черт возьми!.. Поневоле приходится терпеть. Но кто-то может и на площади – хоть по большой нужде, хоть по малой. Лично я – не могу и не считаю зазорным в этом сознаться. И – прошу прощения за грубые флотские аллегории и за столь неуместный на флоте же пафос.

– Народ, кончали бы вы свои пикировки, ей-богу! – попыталась разрядить обстановку Востроилова. – Мы не для того собрались, чтобы ссориться. В конце концов, здесь, в этом кабинете, все менты: кто-то – действующий, кто-то – бывший. Так к чему эти баталии на идеологическом фронте?

– Ну да, ну да… Извините, зарапортовался, – виновато сложил руки на груди Смолов. И чуть слышно добавил: – То, что менты, – это точно. Вот только, если от нас якобы уходят лучшие, а мы остаемся, вопрос – кто такие мы?

– Виктор Васильевич, вы так и не договорили. По-вашему, если данные Ладонина взяты не из пиратских баз, значит, кто-то из наших подсуетился?

– Такие «наши» в овраге лошадь доедают, – мрачно прокомментировал Паша. – Некрасов это, его работа. Больше некому.

– Насчет «некому», здесь ты, брат, загнул, – усмехнулся Смолов. – Но я бы пока не спешил делать окончательные выводы. Полина Валерьевна, нельзя ли взглянуть на пульт, или как это у вас называется? В общем, хотелось бы осмотреть место в дежурной комнате, куда сведены мониторы слежения.

– Да запросто. Пойдемте, я распоряжусь, чтобы Григорий вас проводил и все показал.

Сведя Смолова с охранником, Ольховская вернулась. Воспользовавшись тем, что на некоторое время они остались составом «молодежной сборной», Паша тут же ошарашил ее неожиданным вопросом:

– Полин, а почему ты не сказала, что на днях за тобой ставили наружку?

– А откуда ты?… В отделе растрепали? Или… Лямка?

– Какая разница? Допустим, Лямка.

– Твою мать! – вырвалось у Полины, – Я ведь просила оставить его в покое и не впутывать в это дело! На фига ты ему звонил?!

Ольховская схватила со стола пачку, нервно содрала с нее слюдяную обертку и, выудив сигарету, раздраженно бросила:

– Дай огня!

Паша послушно протянул зажигалку, помог прикурить. Такая мизансцена очень не понравилась Востроиловой, и она, как бы между прочим, заметила:

– Знаешь, Полина, если бы со мной, тьфу-тьфу, случилось несчастье и мне на помощь, по первому зову, пришли друзья, я бы вела себя с ними несколько иначе. Хотя бы из прагматических соображений. Потому что в помощи в эту минуту нуждаются не они, а я.

– Все правильно, – немного успокаиваясь, признала Ольховская, – прости, Катя.

– А я-то здесь при чем?

– Да-да, Паш, и ты тоже не обижайся, ладно? У меня от всего этого сумасшествия мозги потихонечку плавятся, а нервы скручиваются. Обещаю: больше такого не повторится. Хотя, скорее всего, совру, конечно… Что касается наружки – каюсь, была такая залепуха. Но к делу она не относится. Плановая, профилактическая проверка нашей СБ, не более того.

– В том-то и дело, что не плановая и не СБ. Это «антикварщики» за тобой и за Игорем «ноги» выписывали. А именно: Некрасов. И, заметь, рассказал мне об этом Ванька. Так что не знаю, какое там кошачье между вами пробежало, но факт остается фактом.

– А каким числом было выписано задание? – деловито уточнила Катя, пока Ольховская переваривала столь неприятную информацию.

– Еще в прошлый четверг. Прикинь!

– То есть за два дня до того, как официально было объявлено о краже? Да уж, «еще и напева-то, собственно, нет, а чувства уже возникли». Ты хочешь сказать, что Некрасов загодя обставлялся, готовясь к аресту Ладонина?

– Типа того. И сама Полина в этом ему здорово помогла.

– Это каким образом? – очнулась Ольховская.

– Согласно пятничной сводке наружного наблюдения, вечером Ладонин отвез тебя прямо к центральному входу в Эрмитаж. Куда ты и проследовала, и провела в музее не менее двух часов. О чем, заметь, ты опять-таки нам ничего не сказала. Так что в очередной раз спасибо Лямке, просветил. Ну, теперь-то расскажешь, за каким чертом тебя туда носило? Не нашлось другого времени мумию посмотреть?

– Ребята, вот честное слово, – принялась оправдываться Полина. – У меня даже мысли не было как-то связывать эти события…

Судорожно глотнув из своего стакана на полпальца виски, ставшего для нее в последние дни стимулятором-антидепрессантом, Ольховская принялась рассказывать. Выяснилось, что недели две назад, в груде прочей ежедневной многокилограммовой корреспонденции, в офис пришло письмо-приглашение. Ладонина, как безусловного питерского VIPа, любезно зазывали на светскую вечеринку, посвященную закрытию Пятого Международного музыкального фестиваля «Большой вальс». По этому случаю давался большой гала-концерт в сводах Гербового зала Зимнего дворца. Игорь и так был не большой поклонник «филармоний», а после того, как прочитал в приглашении, что «проведение фестиваля способствует патриотическому воспитанию граждан России посредством приобщения их к вневременным духовным национальным ценностям», и вовсе скривился: «Да ну их на фиг. А то вот так вот, случайно, приобщишься, а тебя – хоп, и правда в патриоты запишут. Еще и членские взносы платить заставят. На возрождение России. Любопытно, как сейчас патриотизм котируется? Слушай, я ведь даже придумал для него единицу измерения. Знаешь, как называется? Один ходор. Звучит?» В общем, все упреки и доводы Полины, которой, напротив, очень хотелось сходить на этот концерт, не сработали. «Если хочешь – иди одна, – отмахнулся Ладонин. – А мне струнно-духовые противопоказаны. Почему? Понимаешь, у меня с детства есть странная убежденность, что я обалденно играю на скрипке. И чтобы оставаться в таком заблуждении, я с тех пор скрипку в руки не беру и даже не слушаю. Благодаря этому в душе я – круче Паганини».