– Игорю разрешили сделать звонок. Он позвонил, сказал, чтобы я не волновалась, что все будет хорошо, что он скоро вернется. Я спросила: что случилось, за что? Он начал говорить, что его подозревают в какой-то совершенной дикости. Что подаренная ему на день рождения чаша – якобы краденая. И вроде как из самого Эрмитажа. Но больше ему говорить не разрешили, повесили трубку. Паш, ты понимаешь, что сейчас, на фоне всех этих скандалов с экспонатами, его запросто могут сделать крайним?

– Полин, а ты точно уверена, что он… Что Ладонин здесь не при делах?

– Паша, ну как ты можешь? Ты же знаешь Игоря! Естественно, он не виноват.

– Коли так, не вижу смысла особо волноваться. Немного подержат и выпустят. Неприятно, конечно, но… Всякие бывают случайности. И вообще, неужели ваш крутой и всемогущий Саныч не может разрулить такую ерунду?

– В том-то и дело, что Саныча, как назло, нет в городе. Он прилетит только завтра.

– Значит, завтра все и закончится. Уверен, что просто так, ни на чем, держать Ладонина не станут. Как-никак фигура.

– Паш, в том-то и дело: это никакая не случайность. Это провокация, это подстава!

– С чего ты взяла?

– Я не могу сейчас… Наверное, нельзя это по телефону… Паш, приезжай, а?… Я тебе все подробно расскажу. Вернее, все, что знаю.

– Полин, я… Я сейчас занят немного.

– Да я слышу, музыка грохочет как… Я понимаю, у тебя своя личная жизнь, но ведь Игорь, он тебе не совсем чужой человек?! Вспомни, Паша!

– Может, отложим на завтра? – замялся Козырев, которого эмоция Полины все-таки задела за живое. – Опять же Саныч вернется. Две головы – лучше, а три – совсем хорошо.

– Паша, миленький, ты даже не представляешь, как мне страшно. Ты не думай, у меня не истерика и не бабские фантазии… И еще… Знаешь, как звали оперативника, который приезжал к нам на обыск, а потом давал комментарий по телевизору?

– Как?

– Некрасов. Тот самый Некрасов, который тогда на станции, в Малой Вишере, с Нестеровым… Помнишь?

– Помню, – помрачнел Козырев, его голос сразу сделался серьезен. – Хорошо, я приеду. Сейчас возьму машину и приеду. Только ты не реви, ладно?

– Хорошо, не буду.

– У вас там на входе что, охрана стоит?

– Я спущусь и предупрежу, чтоб тебя пропустили.

– Отлично. Все, жди, я еду.

– Ну что, господин «грузчик», он же «таксист». Надеюсь, теперь-то мы па-атанцуем, – рассмеялась Катя, изобразив знаменитый жест Умы Турман, но тут же насторожилась: – Ты чего такой, как в водку опущенный? Случилось что?

– Ага, случилось. Кать, ты извини, мне срочно нужно уехать.

– Куда?

– Один мой знакомый, хороший знакомый, попал в неприятную историю. Похоже, ему нужна помощь.

– Рассказывай, – требовательно и деловито приказала Востроилова.

– Кать, давай не сегодня, это… Это очень долгая история.

– А ты постарайся не размениваться по мелочам и сосредоточься на главном. Что молчишь-мнешься? Пашка, в конце концов я тебя не про первый твой сексуальный контакт пытаю… Ну-ка, посмотри мне в глаза… Понятно, так я и думала. Ты еще не определился в своем отношении ко мне и пока не знаешь, можно ли мне доверять? Что ж, хоть это и очень обидно сознавать, обещаю, что переживу. Откровенность в данном случае важнее. В общем, можешь ничего мне не объяснять и валить куда тебе нужно. Только учти, что в таком случае и я имею полное право пересмотреть свое отношение к тебе. Ну так как?…

Паша помолчал, потом тяжело вздохнул, достал сигарету и… сбивчиво принялся пересказывать историю поисков Ребуса и гибели бригадира Нестерова. Процедура исповеди заняла минут пять-семь, а собственно сам рассказ о сегодняшнем происшествии – от силы полминуты. Потому как сам Козырев здесь мало что знал и понимал.

– …Говоришь, Некрасов? Ну да, важняк из антикварного отдела, – задумчиво прокомментировала Катя выслушанный козыревский сумбур.

– Ты что, знаешь его?

– Лично – нет. Просто фамилия запомнилась. У нас, в связи с эрмитажными телодвижениями по всем фронтам, в последние дни вал заданий по этой линии. И все, как правило, срочные. Так вот, задания от «антикварщиков» в большинстве своем подписаны Некрасовым. Похоже, от них именно он курирует эту тему.

– С-сука!..

– Молодой человек, вы забываетесь, здесь дамы.

– Прости, Катюш, вырвалось…

– Прощаю, – отмахнулась Катерина.

Она еще какое-то время щелкала невидимыми тумблерами в своей рыжей голове, а потом смешно тряхнула челкой и не допускающим возражений тоном подвела черту:

– Значит, так: мы едем вместе.

– Кать, но…

– Никаких «но». Во-первых, друг моего друга – это мой друг. А во-вторых… Ты что же, считаешь, что хотя бы как специалист я совсем ни на что не гожусь?

– Я так не говорил, вот только…

– Паш, я все поняла, не надо считать меня за идиотку. Если по приезде на место я увижу, что твоей Полине в данную минуту требуется отнюдь не конструктивный профессиональный совет, а всего лишь необходимо поплакаться в мужскую жилетку, я это сразу пойму и оставлю вас наедине. Причем безо всяких обид и претензий со своей стороны.

– Кать, ну зачем ты так?

– Все, хватит размазывать сопли. Все мы взрослые люди. Все прекрасно все понимают. Поехали. Кстати, у тебя на тачку деньги есть?

Козырев неопределенно пожал плечами.

– Так я и думала. Давай, огородами выдвигайся на выход и жди меня на аллее. А я пойду, стрельну… не боись, не у Виталика, у Лерки… пару сотен тугриков. Ибо сегодня сама на мели. Все, жди, пять минут, не больше…

Уже поздним вечером в межрайонном изоляторе Ладонина скучно и медленно осмотрели. После формальных записей и выяснения об отсутствии жалоб Ладонин обратился к сержанту:

– Слышь, браток, дай-ка ты мне огрызок хозяйственного мыла и скажи по-хорошему: «От МВД!»

Сержант заулыбался. Протянул ему осьмушку бледно-коричневого мыла и произнес:

– От МВД!

Когда перед Игорем открылась дверь камеры, он грозно поинтересовался:

– Спидосодержащие не сидели?

– Не боись, заваливай. Меня бы в такую всем махом не затолкали, – послышалось изнутри. Ладонин тут же заржал, ибо на полатях сидел небритый Ян, собственной персоной.

Яна Ладонин знал еще с 1991 года. Тогда Игорь зашел в «договорник» на Суворовский: ему срочно понадобилась граната, которыми в ту пору торговала Зина, и попал под замес. Грамотно спасаясь от оперов, он выскочил во двор и влетел в «восьмерку» к Яну, который был крышей Зины. Игорь по запарке крикнул: «Атас, кипеж!» – и тут увидел, что Ян сидит вусмерть укуренный и абсолютно не в курсе, что их в данный момент окружают. Непонимающим взглядом Ян посмотрел на Ладонина, затем медленно-медленно моргнул и со словами: «Бон джорно» – дал такой полный ход назад, что снес водосточную трубу, а также свой и чужой бампер. После этого, странно выплюнув из себя фразу: «Не надо было ехать в Оклахому», – Ян, разогнавшись, вылетел на Суворовский, где возле Охтинского моста их остановил железобетонный столб. Ладонин тогда вышел через лобовое стекло. Самое удивительное, что погони за ними не было. Кстати сказать, Ян до сих пор не верил в эту историю, всякий раз при встрече отмахиваясь: «Да не гони ты!»

– Вот что такое «повезло»! – вскочил повзрослевший Ян и приказал вертухаю: – Дверь-то закрой! Дует.

– Мы в доле, – взгрустнул Ладонин и закурил.

На тумбочке у Яна лежали блоки сигарет, сыр, термос и так далее. Здесь же валялась абсолютно новая книжечка Довлатова «Соло на ундервуде».

– Н-да, ни разу не было такого при встрече с тобой, чтоб ты меня не удивлял!

– Ладоша, я даже рад… В смысле, что немного встряхнусь на киче. Зажирели мы с тобой. Галстуки. С понтом связи. Бизнес-эффективные конструкции… Всю удаль из нас деньги вышибли. На кого похожи! Я за два года ни разу не нажрался. Так, чтобы витрина в минус. Представь, Ладоша, я ведь теперь в винах разбираюсь. И в курсе, почему провинция Бордо не переваривает… как ее там?…