– Ну уж нет, своему начальству я предпочитаю врать самостоятельно, без помощников. Паша, скажите, а вы всегда такой упорно-настойчивый? Или только при знакомстве с женщинами?

– Только при знакомстве. С красивыми женщинами.

– Вы мне льстите, сэр. Впрочем, все равно приятно. Хорошо, будь по-вашему. В семь часов на «Горьковской», раньше я все равно не смогу. Устроит?

– Конечно. Считайте, что я уже там.

– Только один момент, Павел. Поскольку погода, к сожалению, не располагает к пешим прогулкам, нам придется где-то засесть. Так вот, предупреждаю сразу: все расходы – пополам. Не терплю гусарства со стороны малознакомых людей. Договорились?

– Слушаю и повинуюсь. Постараюсь как можно скорее перейти в разряд многознакомых.

– Ну-ну, надежды юношей питают. Кстати, Павел, а сколько вам лет?

– А вам?

– Ф-фу, разве вам не говорили, что подобный вопрос по отношению к женщине не вполне корректен?

– Извините.

– Да ерунда. Мне двадцать шесть.

– И мне тоже. Через два года будет. Вас это не смущает?

– Главное, чтобы это вас не смущало. Ну все, тогда до вечера. Кстати, я буду одета…

– Обижаете, Катя. Моя хромающая логика с лихвой компенсируется феноменальной зрительной памятью…

Улыбаясь, Востроилова положила трубку: «Ну что, старушка, сколь ни сопротивлялась, а служебного романа, похоже, все равно не миновать?» Звонок Павла застал врасплох, и теперь ее мучили сомнения, правильную ли она выбрала интонацию. Хотя что теперь-то терзаться? Что выросло, то выросло. Самое забавное, что сегодня Катерина действительно собиралась плотно поработать и на этом основании с утра по телефону отшила Виталия, который тоже имел на неё виды нынешним вечером. Причем отшила в довольно резком тоне. А тут, поди ж ты, объявился незнакомый коллега-наружник – и все, повелась-растаяла-забила. «Ой, блин! У меня же на голове черт-те что делается! Заскочить, что ли, в салон, хоть укладку на скорую руку сделать?»

– О чем задумалась, детина? – бесцеремонно прервал ее размышления Смолов. – Неужели о полугодовом отчете? Похвально. Одобряю.

– Виктор Васильевич, мне бы сегодня пораньше уйти.

– Оп-па, беру свои слова обратно. И во сколько ты намереваешься сдать полный назад?

– Часиков в шесть.

– Востроилова, у тебя совесть есть?! Ты хоть помнишь, что послезавтра, когда склянки пробьют адмиральский час, отчет должен находиться…

– Я помню. Обещаю, что завтра с самого утра засяду и, пока не закончу, никуда не уйду. Хоть всю ночь сидеть буду.

– Ты-то, может, и будешь. А мне-то с каких радостей прикажешь здесь с тобой ночь куковать? И что я потом буду жене говорить? А? Ну чего молчишь? Отвечай что-нибудь, видишь, человек надрывается!

– Гитлер капут.

– Она еще издевается! Что хоть стряслось-то?

– У меня… В общем, у меня свидание.

– Вот ведь хамка. Могла бы более уважительную причину придумать. Любимая тетя заболела, или старушку надо срочно через дорогу перевести. Так ведь нет – шпарит открытым текстом и не краснеет, – пробурчал Смолов. – С кем свидание-то? С этим, который сейчас звонил? С Павлом?

– Ага.

– Кто такой? Почему не знаю?

– А мы только позавчера познакомились.

– И как это ты, Борщев, все успеваешь?… Мы ж с тобой в субботу вроде как целый день мантулили.

– А в Кавголово. Пока вы с Травкиным водку глушили за успешное окончание операции по освобождению заложника, – съязвила Катя.

– Какую водку?! Господь с тобой!..

– А ту самую. Продукцию завода «Пагода», которую подкатил господин Капралов, выражая свою отцовскую благодарность правоохранительным органам. Там ведь, кажется, ящиков пять было? Или больше?

– Ну да, было такое дело… Но ничего криминального в этом нет, обыкновенная вежливость. Да и с чего ты, кстати, взяла, что мы ее пили? – немного смутился Смолов, – Мы… В общем, новые задания согласовывали.

– Ага, так согласовывали, что потом у Женьки полпачки «Орбита» куда-то пропали.

– Ладно, будет она еще замечания старшим делать… Из какой он службы, Павел этот?

– Из «семерки». Помните, они еще вам сигналили?

– А, так он у Эдика работает? Тогда нормальный должен быть парень, моральные уроды в Эдькином экипаже, как правило, не задерживаются. Только что ж у них, в наружке, своих красивых баб нет?

– Красивые, может, и есть. Но таких, чтобы и красивые, и умные, – это везде большая редкость.

– Ох, Востроилова, и редкостная ты штучка! И что прикажешь с тобой делать?

– Как что? Отпустить.

– Ладно, Бог с тобой, золотая рыбка. Но если в среду…

– Поняла-поняла. Так я побежала?

– Але, гараж! Ты на часы посмотри – еще только начало шестого.

– Так ведь надо еще в парикмахерскую заскочить.

– Слушай, а вот насчет цырульни у нас разговора не было! И нечего перед представителем конкурирующей фирмы хвост распускать. И так хороша.

– А я, между прочим, не для себя, а для общего дела стараюсь. Вот понесу в среду отчет вся такая… в общем, сами увидите. Да еще и с новой прической. Шеф как увидит, так и растает. А завтра времени на салон не будет.

– Да, Катька, тебе не в Управлении «Р», тебе в резидентуре надо служить, иностранных атташе на приемах обольщать. Все, уйди с глаз моих долой…

Востроилова мгновенно подхватила со стола сумочку, бросила взгляд в зеркало и поскакала к выходу – еще не хватало, чтобы теперь, в последний момент, объявился кто-нибудь из коллег с каким-нибудь дурацким сверхсрочным заданием.

– Спасибо, Виктор Васильевич. Вы – самый лучший начальник на свете. Чмок.

– Пожалуйста, самая хитрая подчиненная на свете. Чмок-чмок…

С самого первого дня совместной службы Смолетт относился к Катерине с повышенным вниманием. Без начальственного гонора, но по-отечески пристрастно: когда надо – поругает, когда надо – пожалеет.

Порой Катя взбрыкивала и обижалась, принимая чрезмерную, как ей казалось, опеку со стороны начальника за болезненную страсть к «повоспитывать». Но дело было, конечно же, в другом.

У Виктора Васильевича у самого росла дочь, так что «отцовские инстинкты» в его общении с юным противоположным полом чисто автоматически нет-нет да и проскакивали.

К тому же он чувствовал себя в некоторой степени ответственным за Катерину, поскольку, так уж сложилось, именно он стал человеком, круто изменившим ее судьбу.

Ну и наконец, Катя Востроилова ему просто нравилась. Нравилась как баба, вернее, как молодая женщина. Или вы считате, что семейному мужику, которому едва перевалило за сорок пять, не могут быть свойственны подобного рода эмоции? Могут, конечно, но Смолетт, по счастью, не страдал сексуальными расстройствами. Хотя и служил в свое время не где-нибудь, а на атомном подводном флоте.

Катя работала в команде Смолова два с половиной года. Однако их знакомство состоялось несколько раньше, в конце июля 2003-го.

Виктор Васильевич хорошо запомнил эту дату, но вовсе не потому, что их первая встреча его как-то особо потрясла.

Просто пришлась она на предпраздничную пятницу, во второй половине которой Смолетт, нахально урвав от службы пару часов, заскочил в Управление кадров ГУВД, дабы отметить это дело со старыми приятелями. Это ведь только дни рождения заранее не отмечают, а профессиональные праздники – запросто. Причем иногда в режиме «неделя – до, неделя – после».

Когда выпускник Поповки,[6] свежеиспеченный лейтенант Смолов прибыл к месту прохождения службы на заполярную базу подводников в Гаджиево, общее число боевых служб и автономок у капитана второго ранга Тимофея Ильича Коломийца перевалило за десяток. К тому времени золотой век Северного флота, тот самый, в котором «пива море, водки таз и Устинова приказ», подошел к своему не логическому, но закату. Устойчивый антициклон, долгие годы обеспечивавший здешним морякам относительно комфортное существование в условиях регулярной интенсивной боевой подготовки и столь же регулярной выплаты пайковых и всех мыслимых «северных», неожиданно тронулся с места и скрылся в неизвестном направлении – не то ушел на Запад, не то растворился в верхних слоях атмосферы. Ему на смену не замедлили явиться циклоны и прочее «черт-те что»: над городом встали тучи, а в воздухе отчетливо запахло грозой. Сначала стали тормозить выплаты «северных», затем начались задержки по пайковым, и вся эта пидерсия происходила на фоне интенсивного сведения регулярности боевых подготовок на нет. Море для матросов теперь все чаще начиналось пирсом и заканчивалось им же. От вынужденного безделья в люмпенских флотских душах поселились пофигизм и скука, а, как мудро заметил военно-морской классик: «Если матросы заскучали, значит, в ближайшее время офицерам станет не до скуки».