– О нет, спасибо, при таких раскладах не стоит. Я, знаете ли, с детства боюсь всех этих историй с привидениями.
– Человека, Ароныч, человека! Вот кого надо по-настоящему бояться! Привидение, оно ведь только пугает, а вот человек… Тот не пугает, тот обычно сразу действует.
– Согласен, человек – существо столь же малосимпатичное. Зато с ним всегда остается хотя бы маленький, но шанс договориться. Но как и о чем можно договориться с призраком?…
Как только телохранитель Ребуса отвез Плуцкера в аэропорт и вернулся обратно на виллу, хозяин немедленно затребовал его к себе.
Дима Сазонов с немудреным прозвищем Сазан ходил под Ребусом уже восьмой год. Уцелев в многочисленных локальных конфликтах и широкомасштабных общевойсковых операциях братских, он предсказуемо поднялся по иерархической лестнице, проделав путь от рядового бойца до одного из трех персональных телохранителей самого «Кардинала земли сибирской». Ребус высоко ценил его за столь редкую в наши дни «душевную гармонию». И то сказать – граничащее с отмороженностью бесстрашие Сазана в сочетании с исключительным здравомыслием и особым чутьем на опасность не раз выручали в самых, казалось бы, безнадежных ситуациях. Сошлись они и на общей «идеологической платформе»: телохранитель, равно как и его хозяин, на дух не переносили «черных».
Детство и отрочество Сазана прошли в маленьком городке на Псковщине, всего лишь в часе езды от знаменитых Пушкинских Гор. И хотя бывший хранитель этих мест знаменитый Семен Михайлович Гейченко в благостном порыве называл их не иначе как «сакральными», никакого священного смысла в том, чтобы всю жизнь проторчать в этой дыре, выпускник местной средней школы-развалюхи Сазонов не видел. Было ему на малой родине «и кюхельбекерно, и тошно». А поскольку профессиональной литературе Сазан всегда предпочитал профессиональный бокс, то, вымучив, в принципе, не самый ужасный аттестат, он подался в Ленинград, в Институт физкультуры имени Лесгафта. Поступить не поступил, но зато на абитуре сошелся со своими земляками. Они-то, по достоинству оценив его коронный правый прямой в туловище, и дали Сазану необходимую рекомендацию для вступления в обосновавшуюся на берегах Невы «партию великолукских».
В самом скором времени Сазонов, попавший в бригаду Анджея, принял свое первое боевое крещение, поучаствовав в знаменитой разборке с «чехами». Тогда все началось с того, что Серега Череп схлестнулся на Галере с залетными чеченами, оскорбившими его подругу Катю. Стрелу забили возле Зимнего стадиона. На нее вместе с великолукскими приехали тамбовские VIPы, а к тем, в свою очередь, примкнули малышевские. Чеченцы, узнав о такой солянке, прихватили с собой дагестанцев и азербайджанцев. Что само по себе ненаказуемо.
Перед Черепом была поставлена боевая задача: прицепиться к любому неловкому слову и хлестануть первому. Выступавший чеченец по прозвищу Мага поначалу пытался смикшировать злые интонации, ссылаясь на подъехавших сотрудников милиции. Однако Череп уперто шел на конфликт и предложил отъехать за город для более предметного выяснения отношений. Мага ехидно заявил: «С тобой, что ли?» И этого было вполне достаточно, чтобы Череп его срубил ударом в челюсть. Известный боксер по прозвищу Постник запрограммированно крикнул: «Бей зверей!» – и понеслось.
Оппонентов пенделями гнали по улице Толмачева. Милиционеры попытались пресечь безобразия, но тут же оказались заняты собиранием своих сбитых фуражек, разлетевшихся в разные стороны. Возле дома, где ныне располагается модная кофейня «ДеФе», четверо, одним из которых был Сазан, забивали ногами азербайджанского налетчика Алиева. Рядом с ними суетился кикбоксер по прозвищу Кирюша с отобранной у милиционера дубинкой и сетовал: «Дайте же жахнуть – неудобно!» Тела валялись везде, даже на Невском. Около «Елисеевского» друг Анджея Косов (позднее оба будут застрелены в Венгрии), пытаясь ударить ножкой от стола убегавшего, промахнулся и сломал ногу своему великолукскому товарищу. Бейсбольные биты в те времена достать было трудно, а посему ножки от столов откручивали в ресторане гостиницы «Октябрьская». Последних «татаро-монгол» отправили в больницу возле здания старой Думы. Короче, это была победа.
Уже через год недавнего школьника Сазана было не узнать – он купил себе комнату в малонаселенной квартирке на Третьей Советской, обзавелся золотой цепью, тачкой, длинноногой телкой и прочими необходимыми знаками отличия. От провинциальных комплексов избавился, в будущее смотрел с уверенностью. Словом, все было «чики-чики», однако досадный, совершенно необязательный инцидент в кафе «Вечер», что на Таллинской улице, на корню перечеркнул былые успехи и будущие надежды: неудачное падение приборзевшего клиента, который в результате приземления на бетонный пол получил перелом основания костей черепа, обернулся для Сазана полновесным семериком. И отнюдь не в пригородных Металлострое или Фороносове, а в иркутской колонии № 3 строгого режима.
Свой срок Дима отмотал полностью. Кто знает, может, вышло оно и к лучшему, поскольку за то время, пока Сазан на своей шкуре постигал особенности континентального климата, великолукская группировка в Питере перестала существовать как класс, оставив после себя лишь легенды и мифы да несколько десятков могил. Так что в тот знаменательный день, когда он наконец покинул стены колонии, некому было оплатить фанфары с оркестром для традиционной цыганочки с выходом. Впрочем, знакомые сокамерники-сибирячки, освободившиеся чуть ранее, на прощание чирканули Сазану адресочек в славном городе Братске. Вот туда-то, после недолгих раздумий, он свои стопы и направил. Там-то и произошло его первое знакомство с Ребусом. Ну а потом… В общем, никогда не поздно зачать жизнь заново. Тем паче, если тебе всего-то двадцать семь лет от роду.
В ожидании возвращения Сазонова из аэропорта Ребус коротал время за просмотром немецкой порнушки – настраивался на лирический лад в ожидании общения с Ангелиной. Последние несколько лет девка эта была одной из немногих, способных завести его в постели по-настоящему, именно что «по-немецки». Впрочем, за те деньги, которые ей платили (три тысячи евро за ночь, и это не считая оплаченного перелета из Москвы), можно было попробовать даже завести машину без карбюратора. Жаль только, что сегодняшняя встреча должна была стать последней: Ангелина, конечно, девочка проверенная-перепроверенная и с головой вроде как дружившая, но ведь все равно – шлюха. А лишний раз светить свое нынешнее пристанище перед хотя бы и дорогой, но шлюхой, мягко говоря, неразумно. Мало ли с кем еще она там, в столице, делит сейчас свое койко-место. Рисковать из-за баб, из-за которых даже Троя накрылась медным тазом, Ребус не собирался. Он принял решение, и сегодня ночью прекрасная Шахерезада расскажет, а вернее, покажет свою последнюю сказку.
В дверь деликатно постучали. Ребус не без сожаления обнулил раздающиеся из колонок домашнего кинотеатра сладострастные стереофонические стоны, сопровождаемые громко чавкающим хлюпаньем плоти, и позвал:
– Давай, заходи. И дверь поплотнее закрой. Сквозит откуда-то.
– Ветер поднялся, Владимир Анатольевич, – входя, пояснил Сазан. – Похоже, ночью шторм будет.
– Оно и к лучшему. На шторм девку и спишем.
– Извините, не понял…
– Неважно, это после. Жида проводил?
– Как вы и приказали – прямо до стойки регистрации. Затем дождался отлета.
– Ни с кем, никто?…
– Нет, Плуцкер ни с кем не встречался. Доехали, попрощались. Он прошел в зал, забрал из камеры хранения вещи, выпил в баре бокал вина, и на этом все.
– Какие вещи при нем были?
– Так… Дипломат, сумка, оформил как ручную кладь. И тубус.
– Тубус?
– Да, причем обращался с ним очень осторожно.
Ребус вполголоса выругался.
– Вот, крыса старая! Все-таки нарыл что-то на аукционе. Ладно, с ним я отдельно разберусь. Теперь так: возьми запись и особо внимательно прослушай с того момента, как Ароныч начнет звонить про Эрмитаж. Ты когда в Москву собирался?
