– Нет, – кратко ответил Серторий.

Он мог бы сказать, что получил от понтийского царя известие о том, что киликийские пираты доставят золото в Тарракон, столицу Ближней Испании, по-прежнему верную популярам и расположенную значительно севернее устья Сукрона, но решил не делиться с подчиненным лишними сведениями.

Перперна обратил внимание на это молчание, которое свидетельствовало об отсутствии доверия между двумя вождями популяров.

– Пойду спать, – добавил Серторий. – Хорошо бы и тебе сделать то же самое. Битва в грязи изрядно утомляет.

– Верно, – согласился Перперна, но в последний миг усомнился: – А если Помпей воспримет эту бурю как знак, данный богами, и отменит завтрашнее сражение?

Серторий покачал головой и помрачнел:

– Человек, который стирает с лица земли целые города, разрушая даже святилища, не убоится богов. Для Помпея существует только один бог.

– Какой же? – спросил Перперна.

– Он сам.

Ночь была спокойной, берег озаряла почти полная луна.

Пираты сидели у большого костра, ели, пили и тешились с захваченными в набегах женщинами, которых держали при себе перед продажей в рабство.

Цезаря, своего знаменитого заложника, Деметрий также приглашал на эти посиделки, где было в изобилии вина и еды. Цезарь приходил с явным удовольствием и время от времени даже развлекал всех, декламируя стихи Сафо или рассказывая истории из «Одиссеи». Рассказы об Улиссе и его морских приключениях особенно радовали пиратов.

– Ты спокоен, римлянин, – сказал Деметрий Цезарю в тот вечер. – Всего через два дня истекает срок твоего выкупа, а ты пируешь как ни в чем не бывало.

Цезарь только что закончил рассказывать о том, как Улисс сбежал от циклопа Полифема, – к большому удовольствию пиратов, которые оценили находчивость хитроумного греческого героя, спасшую его из лап чудовища.

– Или ты думаешь, что какая-нибудь уловка позволит тебе сбежать с нашего острова, как Улиссу? – продолжил Деметрий.

Цезарь покачал головой. Он пригубил вина из кубка и ответил предводителю пиратов:

– Вижу, ты внимательнее, чем циклоп. Нет, я не собираюсь бежать, не уплатив выкупа. Но я уверен, что мой друг Лабиен прибудет вовремя и привезет оговоренную сумму, в драхмах или серебре.

– Надеюсь на это ради твоего же блага, римлянин, – заметил Деметрий. – Ведь единственное, что мы, пираты, ценим по-настоящему, – это наше слово. Мы держим его, и не важно, хорошо придется кому-нибудь или плохо. Если выкуп будет внесен, мы тебя освободим; только так мы покажем другим, что за похищенных друзей или близких следует платить вовремя. И по той же причине, если выкуп не будет выплачен полностью и в срок, я буду вынужден казнить тебя, хотя мне очень нравятся твои стихи и рассказы. Если я не казню человека, нарушившего договор, нам никто никогда не заплатит.

– Никто, – повторил Цезарь, думая о Полифеме и Улиссе[25].

– Именно так, – настаивал Деметрий.

– Лабиен скоро будет здесь, – сказал Цезарь и посмотрел в глаза собеседнику, а также другим пиратам, которые внимательно слушали их разговор. – Да, Лабиен вернется; я заплачу выкуп, ты меня освободишь, я наберу вооруженных людей, вернусь и перебью вас всех.

Наступила полнейшая тишина.

Слышно было только потрескивание пламени в большом костре.

Девушки застыли в объятиях своих похитителей, кубки с вином – в руках собравшихся.

Никто не осмеливался проглотить кусок или нарушить молчание.

Деметрий выдержал пристальный взгляд Цезаря.

– Ха-ха-ха-ха-ха! – захохотал наконец предводитель пиратов.

Другие разбойники тоже залились смехом. Не выдержал даже Цезарь.

– Ты сошел с ума, римлянин, – сказал Деметрий сквозь слезы, выступившие у него на глазах. – Следовало бы казнить тебя прямо сейчас за твою дерзость, но пятьдесят талантов – слишком большие деньги. Триста тысяч драхм сохранят тебе жизнь. И все-таки ты безумец. Самый настоящий безумец.

Цезарь ничего не ответил пирату. Молча поднявшись, он отошел от костра и стал глядеть на море. Над ним сияла растущая луна, возвещавшая конец его жизни, не более и не менее.

Шесть легионов оптиматов выстроились в тройной боевой порядок, обычный для римлян. Разумеется, Помпей не придал значения ночной грозе. Когда взошло солнце, небо уже прояснилось. Помпей развернул все свои силы: шестьдесят тысяч вооруженных легионеров, готовых к ближнему бою.

Стоя в северных воротах крепости, Серторий наблюдал, как выходит на поле боя его войско. Силы были примерно равны: около пятидесяти пяти тысяч человек. Разница заключалась в том, что у Сертория было много кельтиберов, а в легионах противника испанцев почти не было. Войско Помпея состояло большей частью из италийских легионеров, от которых ожидали верности Сенату, управляемому оптиматами.

Серторий спустился с башни северных ворот и на белом коне с простой сбруей, такой же, как у остальных всадников его турм, направился прямиком к своему правому крылу. Левым крылом войска командовал Марк Перперна. Серторий был уверен, что он выдержит натиск врага.

Все было готово к бою.

Оставалось решить, кто начнет.

Помпей гарцевал на черном коне, облаченном в сверкающие золотые доспехи. Особенно выделялся золотой шлем, защищавший голову скакуна. Проконсулу нравилось похваляться своим величием.

Сидя в седле, он отдал приказ наступать, и все шесть сенатских легионов ринулись в бой. Правое крыло находилось под его началом; левым командовал его помощник Луций Афраний. Геминий, более сведущий в осведомительском ремесле, нежели в ратном деле, держался в тылу: ему поручили отправить на юг гонцов, которые должны были переправиться вброд через реку и узнать, прибудет ли Метелл Пий, чье появление помогло бы склонить чашу весов в пользу Помпея.

– Не лучше ли дождаться Метелла, чтобы разбить Сертория наголову? – осмелился спросить Геминий на рассвете, когда Помпей садился на своего черного коня.

– Нет, – ответил проконсул и объяснил, почему не видит смысла дожидаться помощи: – Слава о разгроме Сертория, последнего вождя популяров во веки веков, должна достаться мне одному.

Легионеры двух войск столкнулись посреди равнины. Щиты зазвенели, ударяясь друг о друга, гладии яростно вонзались в тела…

– Бей, бей, бей! – вопили центурионы с обеих сторон.

Брызги крови обагрили тех, кто был в первых рядах.

Марк Перперна боялся, что его крыло не выстоит. Столкновение на передовой оказалось кровавым. Потери исчислялись сотнями с обеих сторон.

– Пусть вторая шеренга заменит первую! – велел он, не колеблясь ни секунды.

Кое-кто из трибунов растерялся, получив этот приказ: несмотря на множество жертв, было слишком рано выводить на передовую свежих солдат. Но приказ есть приказ, и замена началась.

Помпей наблюдал за первой заменой когорт и чувствовал, что враг испуган.

Он улыбнулся.

– Сделаем то же самое? – спросили трибуны проконсула, но он, не говоря ни слова, покачал головой.

Он видел, как свежие вражеские солдаты сражаются с уже начинавшими выдыхаться сенатскими легионерами, но был уверен, что, если замену произвести позже, руководить ходом сражения в конце концов начнет он. Разумеется, дорогой ценой – расплачиваться должны были его собственные воины. Тем не менее за окончательную победу, а значит, военную славу Помпей готов был заплатить любым числом убитых. И еще одно обстоятельство имело решающее значение: грязь. Больше всего грязи ближе к реке, где сражались повстанцы, и это затрудняло замену.