– Уходите, я не больна, – сказала она нетерпеливо, – я себя чувствую лучше, гораздо лучше, чем всегда. Музыка на меня хорошо действует. – И, обращаясь к мужу, добавила: – Попросите вашего друга посидеть со мной, я хочу с ним поговорить. У него чудный голос, и мне знакома песнь, которую он пел: я помню, я читала ее – в альбоме… много лет назад. Я хочу знать, где он ее слышал.
Риманец подошел, и лорд Элтон придвинул ему стул.
– Вы сделали чудо с моей женой, – сказал он, – уже много лет я не видел ее такой оживленной.
И, оставив их вдвоем, он направился туда, где леди Сибилла, я и мисс Чесни сидели группой, более или менее свободно болтая.
– Я только что выразил надежду, что вы и ваша дочь навестите меня в Уиллоусмире, лорд Элтон, – сказал я.
Он насупил брови, но принудил себя улыбнуться.
– Мы будем в восторге, – промямлил он. – Когда вы вступаете во владение?
– Как только это будет возможно. Я останусь в городе до следующего приема во дворце, так как мы оба, мой друг и я, будем представляться.
– О… а… да!.. э… да! Это благоразумно. И наполовину не так беспокойно, как дамский прием. Быстро кончается, и нет необходимости в открытых лифах… ха… ха… ха! Кто вас представляет?
Я назвал известное лицо, имеющее близкое отношение ко двору, и граф кивнул.
– Весьма достойный человек, лучшего трудно найти, – сказал он любезно, – а ваша книга, когда она выйдет из печати?
– На следующей неделе.
– Мы должны достать ее, мы непременно должны достать ее, – сказал лорд Элтон, принимая заинтересованный вид. – Сибилла, ты должна внести ее в свой библиотечный список.
Она согласилась, но, как мне показалось, равнодушно.
– Напротив, вы должны позволить мне вручить ее вам, – сказал я. – Надеюсь, вы не откажете мне в этом удовольствии.
– Вы очень любезны, – проговорила она, поднимая на меня свои прелестные глаза, – но я уверена, мне ее пришлют из библиотеки: там знают, что я все читаю. Хотя, признаюсь, я покупаю исключительно книги Мэвис Клер.
Опять имя этой женщины!
Мне стало досадно, но я постарался не показать своей досады и произнес шутливо:
– Я буду завидовать Мэвис Клер.
– Многие мужчины ей завидуют, – ответила она спокойно.
– Вы в самом деле ее восторженная поклонница! – воскликнул я не без некоторого удивления.
– Да, мне нравится, когда женщина возвышается с таким благородством, как она. У меня нет таланта, и это одна из причин, почему я так чту его в других женщинах.
Я собирался ответить подходящим комплиментом на ее замечание, как вдруг все стремительно повскакивали со своих мест от ужасного крика, подобного воплю замученного животного. Пораженные, первую минуту мы стояли неподвижно, глядя на Риманца, спокойно подходившего к нам с огорченным видом.
– Боюсь, – сказал он с участием, – что графиня чувствует себя не очень хорошо. Не лучше ли вам пойти к ней?
Другой крик прервал его слова, и мы увидали объятую ужасом леди Элтон, которая билась в конвульсиях, будто боролась с невидимым врагом. В одну секунду ее лицо искривилось судорогами и стало страшным, почти потерявшим человеческий облик, и между хрипением ее затрудненного дыхания можно было разобрать дикие вопли:
– Боже милосердный! О Боже! Скажите Сибилле!.. Молитесь… молитесь Богу… молитесь…
И с этим она тяжело упала, безгласная и недвижимая. Все пришли в смятение. Леди Сибилла бросилась к матери с мисс Шарлоттой; Дайана Чесни отступила назад, дрожащая и испуганная. Лорд Элтон подбежал к звонку и неистово зазвонил.
– Пошлите за доктором! – крикнул он появившемуся слуге. – С леди Элтон случился другой удар! Ее сейчас же нужно отнести в ее комнату.
– Могу я быть чем-нибудь полезен? – спросил я, искоса взглянув на Риманца, стоящего поодаль, как статуя, выражающая молчание.
– Нет, нет, благодарю! – и граф признательно пожал мне руку. – Ей не следовало спускаться, это слишком возбудило ее нервы. Сибилла, не смотри на нее, дорогая, это расстроит тебя; мисс Чесни, пожалуйста, идите к себе, Шарлотта сделает все, что возможно…
Пока он говорил, пришли двое слуг, чтобы отнести бесчувственную графиню наверх, и, когда они медленно проносили ее мимо меня на ее напоминавшем гроб ложе, один из них набросил покрывало на ее лицо, чтобы закрыть его. Но прежде, чем он это сделал, я успел увидеть исказившую его страшную перемену. Неизгладимый ужас запечатлелся на ее помертвевших чертах, такой ужас, который может существовать лишь в представлении живописца о погибшей в муках душе. Ее глаза закатились и напоминали стеклянные шары, и в них также застыло выражение невыразимого ужаса. Это было страшное лицо! Такое страшное своей неподвижностью, что я невольно вспомнил о безобразном видении прошлой ночи и о бледных лицах трех призраков, напугавших меня во сне. Взгляд леди Элтон теперь был похож на их взгляд! С отвращением я отвел глаза и был очень доволен, увидев, что Риманец прощается с хозяином, выражая ему свое сожаление и сочувствие в его домашнем несчастии. Сам я подошел к леди Сибилле и, взяв ее холодную, дрожащую руку, почтительно поднес ее к губам.
– Мне очень жаль, – прошептал я, – я бы хотел чем-нибудь помочь вам, утешить вас!
Она посмотрела на меня сухими спокойными глазами.
– Благодарю вас. Доктора предупреждали, что у мамы будет другой удар, который лишит ее речи. Это очень грустно: она, вероятно, так проживет несколько лет.
Я снова выразил свое сочувствие.
– Могу я завтра прийти узнать, как вы себя чувствуете? – спросил я.
– Это будет очень любезно с вашей стороны, – равнодушно ответила она.
– Могу я увидеть вас, когда приду? – сказал я тихо.
– Если хотите – конечно!
Наши глаза встретились, и я инстинктивно почувствовал, что она читает мои мысли. Я пожал ее руку, она не сопротивлялась; затем с глубоким поклоном я оставил ее, чтоб проститься с лордом Элтоном и мисс Чесни, которая казалась взволнованной и испуганной.
Мисс Фицрой покинула комнату вместе с сестрой и не возвратилась, чтоб пожелать нам покойной ночи.
Риманец на минуту задержался с графом и, когда догнал меня в передней, как-то особенно улыбался сам себе.
– Неприятный конец для Хелены, графини Элтон, – сказал он, когда мы уже ехали в карете, – паралич, самое худшее из всех физических наказаний, способных пасть на невероятную бойкую леди.
– Она была бойкой?
– Да, может быть, «бойкая» слишком слабый эпитет, но я не могу подыскать другого, – ответил он. – Когда она была молода – ей теперь под пятьдесят, – она делала все, что может делать дурного женщина. У нее было множество любовников, и я думаю, что один из них заплатил долги ее мужа, на что граф охотно согласился, – в одном крайне затруднительном случае.
– Что за постыдное поведение! – воскликнул я.
– Вы так считаете? В наши дни верхушка общества прощает подобные поступки в своем кругу. На это никто не обращает внимания. Если дама имеет любовников, а ее муж принимает ситуацию, сияя благосклонностью, что же можно сказать? Однако как нежна ваша совесть, Джеффри!
Я сидел молча, размышляя.
Мой друг закурил сигарету, а другую предложил мне; я машинально взял ее и держал, не зажигая.
– Я совершил ошибку сегодня вечером, – продолжал он, – я не должен был петь эту «Последнюю песнь любви». Дело в том, что слова были написаны одним из прежних поклонников ее сиятельства, человеком, который был чем-то вроде поэта, и она воображала, что была единственной, кто видел эти строки, она хотела знать, был ли я знаком с их автором, и я сказал, что знал его весьма близко. Я только начал объяснять ей, как это было и почему я знал его так хорошо, как с ней случился припадок и прервал наш разговор.
– Она выглядела ужасно! – сказал я.
– Парализованная Елена современной Трои? Да, конечно, ее лицо в конце концов лишилось привлекательности. Красота в соединении с распутством часто имеет конец, связанный с судорогами, столбняком и телесной немощью, это месть природы за поруганное тело; и знаете, она крайне схожа с местью вечности за нечестивую душу.
