Юля открыла глаза и увидела руку Ромы. Казалось, лишь в тот момент он и сам ее увидел: холодная, не своя. Рома тянулся протезом, хотя чувства не подводили его, он готов был поклясться, что кончиками пальцев чувствует прохладу травы и жар, источавший тело Юли.

Рома одернул руку и спрятал взгляд. Юля поняла его намерения, у нее были схожие, и, повернувшись на бок, коснулась протеза Ромы. Металл хорошо проводит электрический ток, и Рома чувствовал это. От кисти, какую гладила Юля, до плеча и позже к горлу прошла искра.

Юля поднималась все выше, она дошла до локтя, выше, где протез соединялся с плотью, хорошенько прощупала ремни и наконец подошла к главному – к коже. Через ткань футболки Юля прощупала мышцы, кость. Она скользнула пальцами к шее и положила ладонь на щеку Ромы, гладя ее большим пальцем.

Рома лежал, как на операционном столе, под наркозом, не мог пошевелиться, видел и чувствовал то, что должен был. Глаза Ромы заблестели. Из ноздри показалась капелька боли. Рома сел на газон и отпил пива. На сегодня хватит. Он больше не мог.

– Все хорошо? – спросила Юля.

– Да, – Рома не повернулся к ней. – Плечо затекло.

Ложь сошла за правду. Юля тоже не могла долго лежать в протезе. Кровь приливала к задней поверхности бедра и давила на протез, как бы прогоняя его с тела.

Поднявшись, Юля и Рома двинулись дальше. Берег Большого озера плохо подходил для долгих прогулок. С одной стороны водоема был частный поселок, с другой – кладбище во главе с церковью. И лишь малая часть набережной отводилась для прогулок.

Кресты и могилы ограждал от дороги решетчатый забор. Без труда можно было разглядеть портреты, имена и даты. Больной укол после всего, что пришлось пережить Юле и Роме. Они отводили глаза, старались не смотреть, но каждый успел бросить взгляд, потому что знал, что среди мертвецов может найти знакомое лицо.

Они свернули и прошли через частный сектор. Пиво больше не опьяняло. Чувства заняли его место.

Рома проводил Юлю до подъезда.

– Не хочешь вернуться домой? – спросила она.

Рома посмотрел на соседний дом. Он ничем не отличался от того, в каком жила Юля.

– Нет. Когда-нибудь. Но не сейчас, – ответил Рома.

Юля поцеловала его в щеку, их взгляды встретились, губы замерли в пропасти, не сошлись. Они оба этого хотели и не знали, стоит ли ворошить осиное гнездо чувств новым пламенем.

Два оборота против часовой стрелки. Металлическая дверь, обитая деревом, приоткрылась, и человек нырнул внутрь. Потянув ручку на себя, он неслышно повернул задвижку «ночного сторожа», заперев дверь.

Слева, у ряда вешалок с одеждой, был выключатель. Лампочка, висевшая над дверью на перевязанном изолентой проводе, осветила коридор. Впереди была кухня, справа и слева – двери, ведущие в спальни.

Пройдя к одной из дверей, он толкнул ее. Та была не закрыта, легкого движения хватило, чтобы тусклый свет лампочки проник в комнату. Небольшой стол, диван, шкаф. Стандартный набор. В комнате напротив было тоже, но вместо дивана была двуспальная кровать, а вместо стола – трюмо с зеркалом, увешанным фотографиями по кругу. На прикроватном столике снимок был в рамке. Трое: отец, мать и сын. Старый снимок, покрытый пылью.

Он не стал включать свет где-то еще помимо коридора. Время было неспокойное. Заметив с улицы свет, любопытный сосед мог бы подкараулить его и поднять шум.

Он потянул тугой ящик, какой нужно было приподнять, чтобы тот поддался. В нем звякнули столовые приборы. Семья, что жила в этой квартире явно не отличалась богатством. Приборы были дешевыми железками с погнутыми зубчиками у вилок. Классическая, советская, посуда из сервиза шестидесятых годов, в какой не доставало пару предметов. Хрусталь и та была толстым резным стеклом с ценником «7 р. 50 коп.» на дне.

В этой квартире глазу воришки не за что было зацепиться, но пришел он не за тем. Открыв холодильник, он взял попку докторской колбасы, маргарин и толстым слоем намазал на ломоть батона, какой не стал отрезать – оторвал руками. Включил газ, заварил пакетик чая. Пока ждал, когда вода окрасится в черный, съел пол бутерброда и сварганил новый.

Сев на пол, спиной к холодной батареи, он умял лакомство и с облегчением выдохнул. Июньские ночи были еще прохладные, а потому чай, хорошенько подслащенный, приятно согрел душу.

Перекусил, смел крошки в раковину, сполоснул нож и положил клинок длиной пятнадцать сантиметров во внутренний карман куртки. Зайдя в спальню с большой кроватью, он подошел к шкафу и просунул руку между полотенцами. Ничего. Ничего. Есть. Пара червонцев. На первое время хватит.

Сон валил с ног. Прилечь бы, прикорнуть хотя бы часок. Нет. Слишком опасно. Он может проспать до рассвета, и тогда все, пиши пропало.

Напоследок он зашел во вторую спальню, порылся в шкафу, взял пару вещей и маску. Наконец-то она пригодится.

Он выключил свет, отодвинул задвижку и, стараясь как можно меньше скрежетать ключом, закрыл дверь. Спустившись на третий этаж, он услышал, как дверь наверху открылась, и прислонился к дальней стене, чтобы его не увидели сквозь лестничный пролет. Два часа ночи, а эта чертова соседка не спала.

Через этаж шла незримая борьба взглядов. Он смотрел наверх, выпуская воздух через щелочку рта. Соседка щурилась в толстых очках, стараясь разглядеть хотя бы тень. Она не стала спускаться. Побоялась. И правильно сделала.

Ровно в семь, как и договаривались, компания собралась на Просвете[2], у гаражей. Филин, старший, открыл амбарный замок и пустил всех внутрь. Машины в гараже не было, вдоль стен стояли полки с ящиками из-под овощей и фруктов, наполненные деталями и инструментами. Воздух в гараже был пропитан машинным маслом, соляркой и пылью с песком.

– Вот это хоромы, – сказал Слон, самый крупный из пятерых.

– Тебе тут не тесновато? – подшутил Берег.

Слон шагнул в сторону Берега и замахнулся, сделав вид, что готов ударить, но, увидев, что Берег не собирается отмахиваться, замер, не зная, как поступить дальше.

– Врезать бы тебе, чтоб знал, – сказал Слон.

– Давай, врежь. Посмотрим, что с тобой будет, – ответил Берег.

В этот момент вмешался Филин, копаясь в хламе на полу:

– Заткнитесь оба. Если у вас много энергии, то скоро вы сможете высвободить ее.

Слон и Берег презрительно переглянулись. Рома стоял в дверях и курил, поглядывая, то на вечно собачащихся придурков, то на Филина, который что-то искал. К Роме подошел Газ и попросил прикурить. Рома посчитал, что тому надоели разборки той парочки, но позже заметил, как руки Газа едва попадают сигаретой в губы. Они тряслись как после недельной пьянки.

– Все в порядке? – спросил Рома.

Питер хрустнул костяшками и повернулся к нему, издал что-то вроде улыбки Джокера, тогда Рома понял, что у него трясутся не только руки, но и челюсть.

– Выпить бы, – сказал Газ. – Трубы горят, сейчас сдохну.

– Ты когда последний раз спал?

Тот же вопрос Рома мог отнести к самому себе. Когда он последний раз закрывал глаза и позволял телу расслабиться? Возможно, когда его оглушило на войне. Несколько часов прошли как в тумане, Рома ничего не понимал и слышал лишь обрывки звуков, словно те доносились из глубокого колодца. Кажется, это было больше года назад.

С тех пор, стоило настать ночи, как то и дело отовсюду слышались взрывы и выстрелы. Партизаны перерезали глотки сослуживцам Ромы. Однажды он сам проснулся от того, что горло залила кровь, дыхание начало захлебываться. Рома поднялся, попытался позвать на помощь, но все, кто был с ним в бараке, уже были мертвы. Осознав это, Рома закричал, несмотря на кровь, и проснулся. Такими были его сны последние месяцы, оттого ночью приходилось заниматься чем угодно, лишь бы не погибать снова и снова.

– Какой, нахер, сон? – отвечал Газ. – Я говорю: выпить охота. Есть что?

Рома покачал головой. Не было. Газ сделал последнюю жадную затяжку и вернулся в гараж, задев плечом Рому.