Юля выронила из рук вилку, она ударилась о тарелку, и звон оглушил настойчивость матери. Девушка уставила пустые глаза в коридор, сжав челюсти.

Мария Петровна села на свое место.

– Прости. Ты и сама справишься, зачем я лезу?

Женщина прикусила щеку и вернулась к обеду. Оставшееся время за столом прошло в тишине.

Через некоторое время Юля поднялась, отнесла почти полную тарелку к раковине. Мать сама решит, что делать с объедками.

– Спасибо, – сказала Юля и пошла к двери.

Что помогало расслабиться, так это никотин. Юля курила на лавочке соседнего подъезда. Не потому, что боялась, что мать узнает, она уже знала, а потому, что у той лавочки было еще живое дерево, не обглоданное паразитом.

Медленный вдох. Такой же медленный выдох. Юля чувствовала каждый кубический сантиметр вдыхаемого дыма и прикрывала глаза в наслаждении. Медитация. Врачи советовали так делать, говорили, это помогает, и не ошиблись.

Выкурив две сигареты кряду, Юля оглянулась. Припаркованные во дворе машины напоминали, что когда-то здесь была жизнь. Спущенные шины, разбитые окна в надежде на наживу, кирпичи вместо колес – словно когда-то в этом месте была вода, кишела жизнь, а затем кто-то выкачал всю жидкость и на дне осели обломки прошлого.

Юля поднялась. Она обошла всех одноклассников. Никого не осталось. Чьи-то родственники еще надеялись, просили Юлю узнать у «своих», может, они знают что-то. Они не знают. И не было у Юли «своих». Она была одна, сама по себе. Рядом шагала лишь смерть, укусившая Юлю однажды за ногу, отхватив выше колена, и дожидавшаяся нового шанса.

Школа. Пустые окна, заклеенные скотчем накрест. За решеткой забора ветер гонял опавшие листья. Дворник давно не подметал территорию школы.

Юля прошла через калитку, оказавшись между стадионом и зданием школы. Дети играли в футбол. Лет двенадцать, не больше – решила Юля. Еще совсем маленькие. Не нюхавшие пороху, как сказали бы про новобранцев на фронте. И не надо. Не надо им нюхать. Никому не надо. Уже вдоволь глотнули.

Ребята на стадионе бегали и кричали. У них была одна задача – забить гол. Больше они ни о чем не думали. Как бы и Юле хотелось не думал ни о чем, чтобы по барабанным перепонкам перестали бить снаряды, чтобы раненные перестали кричать.

Детский голос, раззадоривший Юлю, начал давить, придавливать к земле. Казалось, обрубок правой ноги начинает кровоточить, кровь щекочет голени, но это не правда. Это голос оттуда – из преисподней, где Юля три года боролась за чужие жизни.

Выйдя с территории школы, Юля достала сигарету и закурила, держась за забор. По рукам и ноге забегала дрожь.

Никотин отпускал, давал выдохнуть. Боль отступала, и тогда Юля услышала нечто иное, то, что и не надеялась уже услышать. Из-за угла соседнего со школой здания слышался басистый гогот. Юля узнала его и не заметила, как ресницы опустили слезу прямо на кончик сигареты, как бы намекая: скорее, скорее туда, к нему, к голосу, который ты искала больше месяца.

Бросив сигарету, Юля пошла на зов. От волнения нога заболела. Юля не позволяла себе хромать, не хотела выглядеть слабой, ущербной, будто темно-серый металл, выглядывающий из-под платья, можно не заметить, проглядеть. Юля поправила платье, взмахнула волосами и заглянула за угол.

Компания из пяти человек. Трое курят и смеются, спиной к Юле. Один сидит на корточках и лузгает семечки рядом с двухлитровой бутылкой пива. Еще один мочится на дом, получая время от времени под зад, отчего струя оставляет ломаный след.

Один из курящих пнул того, кто изливал пиво нескончаемой волной, и, повернувшись, заметил Юлю. Девушка рефлекторно скрылась за угол, сама не понимая зачем.

Когда Юля выглянула в следующий раз, все пятеро смотрели на нее. Прятаться смысла не было, хотя Юля ощутила в теле сопротивление сделать шаг и показаться во всей красе. Нога не давала покоя – стыд и страх был на месте правой ноги.

Первый шаг сделал он. Невысокий, он всегда стоял рядом с Юлей на фотографиях класса: с начальной школы. Лысый. Постаревший. Пройдя быстрым шагом по улице, Юля могла его не узнать, но сейчас, когда он приближался к ней, глядя прямо в глаза, она не сомневалась. Юля не успела зачеркнуть его на фото. Он выжил.

Юля переборола себя и вышла из-за угла. Взгляд парня тут же скользнул по протезу и вернулся к глазам девушки. Она успела почувствовать укол в груди.

– Юля, – сказал он.

Девушка слышала свое дыхание: взволнованное, прерывистое. Что это с ней? Будто увидела призрака.

– Рома.

Он сделал еще шаг, и двое оказались так близко, что не могли устоять: они обнялись, так тепло и крепко, словно две родные души спустя долгие годы нашли друг друга. В каком-то смысле так и было.

Юля и Рома чувствовали биение сердец, их удары сливались, дыхание рвалось навзрыд, но гул за спиной Ромы остановил их. Компания, в какой был Рома, завыла. Четверо парней, не отрываясь, смотрели на подол развевающегося на ветру платья Юли. Оно обвивало ноги девушки и касалось Ромы. Казалось, между ними нет расстояния, и компания чувствовала это, гудела в жалости к самим себе. Им некого было обнять.

– Заткнитесь, придурки, – сказал Рома.

Компания стихла. По кругу пошла початая бутылка пива, и начались разговоры в полголоса.

– Ты жива, – сказал Рома, держа Юлю за плечи. – Как ты? Давно вернулась?

Все-таки небольшая разница в росте у них была. Юля поднимала на Рому сверкавшие глаза, всматривалась в двадцатилетние морщины и холод, какой источали глаза Ромы, несмотря на улыбку и радость от встречи. Этот холод в них навсегда. В ее глазах был такой же, Юля знала это, потому что мать не раз вздрагивала, столкнувшись взглядом с дочерью.

– Уже месяц, – ответила Юля. – Все нормально, я живу с мамой.

Юля хотела закрыть себе рот, но ее руки плотно сдерживал Рома. Зачем она сказала о матери? Она ведь знала, соседка сказала, что мать Ромы умерла. Увидев знакомого, Юля сама не заметила, как язык развязался, как молчанка закончилась, потому что с ним, с такой же раненной судьбой, Юля могла говорить, не боясь, не подбирая слов.

Они с Ромой говорили на одном языке: боли и крови. Юля убедилась в этом, когда Рома опустил руки, и по правому предплечью пробежал холод.

Левая рука. По локоть.

Юля знала, как это неприятно: когда кто-то смотрит на то, что не дает тебе уснуть, болит и скулит под одеялом, но не могла оторваться. По щекам полились слезы. Юля словно увидела отражение. В ком-то был такой же изъян. Тяжелый. Холодный.

– Мина? – спросил Рома, зная, что нужно сразу расставить все точки.

– Да, – ответила Юля и хотела было тоже спросить, но Рома опередил ее.

– Граната, – сказал он и достал губами сигарету из пачки.

Рома протянул пачку Юле, но та выхватила сигарету изо рта Ромы и прикурила. Он взял новую сигарету. Какое-то время они молча курили, разглядывая друг друга, то ли вспоминая, то ли знакомясь заново, без опаски останавливая взгляд на самых чутких местах.

– Выпускное платье, – сказал Рома. – Помню его. Будто из прошлой жизни.

– Так и есть. Из прошлой.

– Я тоже часто вспоминаю.

– Я надела его не поэтому, – сказала Юля. – Просто думала, что так меня точно вспомнят. У кого еще на выпускном было такое колхозное платье.

Они улыбнулись. Им много было, что вспомнить. Тем не менее, голова вдруг опустела, мысли унес сигаретный дым.

– Я искала всех, – продолжила Юля. – Никого не нашла. К тебе тоже приходила. Соседка сказала, что…

– Да, – оборвал ее Рома. – Я там давно не появлялся. Все ноги не доходят. До родного дома.

Рома выбросил окурок. Небо стягивали серые облака, воздух казался пыльным, сернистым, Рома тоже это чувствовал. Создавалось ощущение, что над городом образовался купол как в новогоднем шаре со снегом. Только вот в том шаре, где были Юля и Рома, полупрозрачная жидкость застыла.

– Пройдемся? – спросил Рома, не в силах больше стоять на одном месте.

Юля кивнула, и они пошли по знакомым дворам. Кто-то из компании выкрикнул Роме вслед: